Месопотамия - Сергей Викторович Жадан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы делаем всё, что от нас зависит. А покольку зависит от нас далеко не всё, то и полагаться вам лучше не только на нас. Большинство жизненных неурядиц и душевных смятений происходят от нашего нежелания ежедневно делить свои поступки на хорошие и плохие. У нас есть наша любовь, но мы не всегда ею пользуемся. У нас есть страх, и мы полагаемся на него больше, чем нужно. У жизни две дороги: одна ведёт в рай, другая – в ад. Правда, во многих местах они пересекаются.
Марио
Мастерскую оборудовали в подвале ЖЭКа. Ни одной вывески, кому нужно, тот знал: поворачиваешь от метро, находишь нужный дом, ныряешь в кирпичные ворота и видишь в стене чёрные железные двери. Дальше или стучишь, или звонишь. В мастерскую принесли продавленный диван, на нём спали рабочие, когда не было заказов. Посреди комнаты темнели станки, вдоль стен тянулись столы, заваленные банками, щётками, сухими тряпками, кистями и карандашами, а ещё стёртыми наждаками и тупыми складными ножами с надломанными лезвиями. Под потолком раскачивалась мощная лампа, на стенах висели пожелтевшие заводские плакаты и несколько почётных грамот, полученных за успехи в греко-римской борьбе. В мастерской пахло краской, лаком и старым деревом, а также чужими домами, из которых приносились сюда для ремонта и реставрации кресла, стулья, шкафы и книжные полки.
С утра в мастерской открывались окна, выходившие во двор, заросший травой и диким чесноком. Помещение наполнялось воздухом и глухими звуками улицы. Во дворе росли искорёженные яблони, под ними рабочие соорудили две лавки, на которых тоже можно было спать. Ещё дальше за деревьями стояли заброшенные пристройки, но добраться до них из-за плюща и травы было не так-то просто. А уже за ними поднималась кирпичная стена, оставшаяся от старых зданий, в своё время разрушенных и забытых. Стена выходила на широкую улицу, тянувшуюся вверх, мимо политехнического, в сторону центра. Летом квартал совсем пустел, и дворы стояли тихие, как церкви в понедельник. Работы становилось меньше, работники слушали радио на мобильных телефонах.
Марио работал тут с зимы. В марте помещение точилось влагой, снег лежал под окнами до середины апреля, и они с напарником заедали им – тёмным и твёрдым – вино из бумажных пакетов. Напарник, Яша, работал в мастерской с самого начала, шефа помнил с восьмидесятых – вместе работали на велосипедном, вместе отправились в свободное плавание, потом шеф сел, Яша его верно ждал, как морячка на пирсе, лет десять назад, в начале двухтысячных, шеф отбил подвал и устроил в нём реставрационную мастерскую. Сам находил заказчиков, сам что-то перекупал, завозил ночью где-то раздобытые вещи, приходил по утрам с подозрительными клиентами, легкомысленно поднимал цену на старые комоды, с кем-то созванивался, кого-то избегал, мало с кем дружил, мало кому нравился, мало по этому поводу переживал. Всю работу делал Яша, имевший золотые руки и железную печень. Годы, между тем, не делали его моложе, и Яша запросил себе помощника. Шеф чужих не брал, хотя и своим не доверял. И тогда его близкий приятель, Коля, посоветовал им своего племянника Марио. Сказал, что на работу лучше брать знакомых: они, по крайней мере, не будут вступать в профсоюз. Шеф согласился, часто говорил потом, что сделал доброе дело, но говорил так, словно сожалел о содеянном. Марик, – обращался он к новому подмастерью, – надо всегда уважать своих родителей. Даже если их у тебя нет. Марио на самом деле рос без отца, который в своё время выехал с заготовительной бригадой на Север и не вернулся, поэтому воспитывала его мама, как умела и как могла, то есть никак. В самые ответственные моменты помогал дядя Коля: он отмазал племянника от армии, он помог ему устроиться на заочное отделение, он время от времени подбрасывал работу. Но относился к парню с подозрением, держал на расстоянии. Марио это понимал, поэтому в свои тридцать доверял только провидению. Хотя доверия оно откровенно не заслуживало.
Работа не была интересной, однако и особых усилий от подмастерья не требовала: Марио таскал мебель, лакировал детали, зачищал дерево. Когда шеф выбегал по делам, Яша шёл за вином, а Марио валялся на диване и листал старые газеты, удивляясь прочитанному. Магазин с вином находился напротив мастерской, вмурованный в заводскую проходную. Яшу там знали и не любили. К своему ученику Яша относился с педагогической нежностью, даже за вином бегал сам. Выпив, мастер много рассказывал про жизнь, Марио слушал невнимательно, а услышанному не очень верил, ведь, если верить Яше, выходило, что на всём свете не осталось женщин, с которыми он не спал, и мужчин, с которыми он не пил. На работу Марио приходил в кедах, перемазанных лаком, широких белых джинсах, залитых цветной химией, и волонтёрских швейцарских футболках, целый набор которых его мама держала дома. У Марио был спокойный, несколько замкнутый характер и доброе сердце, работой себя не обременял и давно бы уволился, если бы не Коля. Колю он боялся, Коля угнетал его своим показным равнодушием. Со всем остальным у Марио проблем не было: друзей не имел, жил с мамой, разговаривали редко, поскольку ничего нового мама ему рассказать не могла, а из старого ему мало что нравилось. Любил спать днём, в час сиесты ему обычно снилось что-то экзотическое и угрожающее – змеи с головами женщин, лисицы, певшие оперными голосами, горящие здания и реки с летающими над ними драконами. Просыпаясь после обеда, он выбирался через окно во двор и сидел на лавке. Его обступали собаки, впрочем, без особого рвения – что можно взять с такого странного, пахнущего лаком и деревом пассажира, что у
