Горы и оружие - Джеймс Олдридж

— Разумеется, не стоит, — подтвердил Мак-Грегор, сознавая, что Кэспиан ищет способ поскорей добраться сквозь его тонкую кожу до чувствительной струны.

— Мать у вас была персиянка, не так ли? — спросил Кэспиан.

— Нет. Англичанка.

Кэспиан будто не слышал.

— Я ее что-то не помню, — продолжал он.

— Она умерла, когда мне было четырнадцать.

— Отца вашего я помню. Вы в него — такой же голубоглазый сумасброд.

Появились бифштексы, и Кэспиан принялся за еду и одновременно за виски, словно забыв о Мак-Грегоре.

— Ну-с, так как же расценивает свои шансы сам кази? — спросил Кэспиан, очистив тарелку от мяса, горошка и картофеля.

— Он оптимист, — сказал Мак-Грегор.

— А вы? Ввязались во все это дело ради персов?

— Ради персов?

— Вы ведь, Мак-Грегор, в душе перс, — сказал Кэспиан, быстро взглядывая — ища признаков несогласия или смущения. — Ну, что в вас курдского?

— Один край, одни и те же проблемы, — ответил Мак-Грегор.

— Пирога хотите?

— Отчего ж.

— Мишель!..

Подали подобие американского яблочного пирога, и Кэспиан набросился на него, как на любимое лакомство. Но, проглотив кусок, опять заговорил:

— Почему бы вам не убедить кази, чтобы он принял нашу помощь — и конец бы делу?

— То есть какую помощь? Американскую военную?

— Спокойствие. Ешьте пирог! — И Кэспиан заказал еще виски. — Пусть себе курды осуществляют свое освобождение, но мы считаем, что им следует делать это разумно, поэтапно.

— Старая песня, — ответил с усмешкой Мак-Грегор. — Никого она не убедит, и удивляюсь, что вы ее повторяете.

— Согласен. Знаю. Но возьмите вы Ирак. Ясно, что курдская проблема всегда там налицо. Так что, если курды хотят действовать в Ираке, мы рады будем оказать им помощь. Говорю это прямо и грубо.

— Почему же Ирак? Почему именно там начинать им?

— Нужно ли нам с вами разжевывать? Вы отлично знаете, почему я назвал Ирак.

— А почему не Турцию? — спросил Мак-Грегор.

— Потому что мы не можем идти против наших турецких союзников, и вы прекрасно это понимаете, — сказал Кэспиан. — Передайте кази, что мы примем его трактовку курдского национального вопроса, если он даст нам поруководить им на путях достижения цели.

— Ну уж это и впрямь грубо, — сказал Мак-Грегор. — Сами знаете, что они и слушать не захотят о подобном.

Кэспиан пожал плечами.

— Но вы-то понимаете ведь, чего мы хотим, зачем же мне заворачивать в красивые бумажки? Вы бы потолковали с ними.

— О чем?

— Да господи, о чем, о чем… Попросту растолкуйте им, в чем тут наша заинтересованность. Пусть даже и своекорыстная. Разве нельзя добиться понимания?

— Сомневаюсь. Как могут они вам доверять?

Кэспиан закурил сигару.

— Знаю. Знаю. В прошлом мы были не правы. Всегда поддерживали худшие элементы. Целыми лопатами наваливали на себя дерьмо. Но на сей раз я хочу устроить по-другому. — Он поднял глаза к небу. — Клянусь!..

Мак-Грегор начал уже понимать, что в размашистых самообличениях Кэспиана есть здравый расчет: все кругом глупо, поэтому все и для всех — вопрос голой корысти.

— А для чего вам, собственно, чтобы с кази говорил я, — спросил Мак-Грегор. — Ведь у вас есть там в горах свои агенты.

Кэспиан усмехнулся, опять скользя глазами по залу.

— Вы полагаете, что вам удастся вернуть эти деньги без нашей помощи?

— Вряд ли, — сказал Мак-Грегор, — поскольку вы-то их и украли.

— Ну что вы!..

— А скажите, кто теперь фактический владелец фарсского банка?

— Все бы вам шутить.

— Для нас это не шутки, — возразил Мак-Грегор.

— Виноват, Мак-Грегор. Я к этому делу не причастен, — качнул головой Кэспиан. — Но вопрос остается. Вам нужны курдские деньги?

— Конечно.

— Вы их получите. Это нам не составит труда.

— Каким образом получу?

— Да господи, какая разница? Переведем эти деньги на ваш личный счет. Невелика финансовая операция. Не сложней, чем купить коробку спичек. Предоставим в полное ваше распоряжение.

— Весьма любезно с вашей стороны. А что взамен потребуете?

— Просто скажите кази, что мы поддерживаем революцию.

Мак-Грегор глядел, как Кэспиан с аппетитом доедает американский пирог, уже насквозь пропитавшийся сигарным дымом.

— Немало есть и других, поддерживающих курдскую революцию, — заметил Мак-Грегор. — Вопрос только, какая у вашей поддержки цель?

— Любая, вам угодная. Допустим, мы заримся на газ, нефть, политическую власть, на землю. Выбирайте по своему вкусу. А возможно, мы хотим использовать курдов для флангового охвата арабов или русских.

— Если так, я на это не пойду.

— Даже ради курдских денег?

Мак-Грегор покраснел.

— На таких условиях мне их брать не поручали. И вы сами это понимаете.

Кэспиан отреагировал отменно.

— Что ж, поделом мне, — вздохнул он, кладя четыре ложечки сахару в свой кофе. — А с вами держи ухо востро. Я, пожалуй, начинаю верить кой-каким рассказам про вас.

Мак-Грегор не поддался соблазну спросить, что это за рассказы; скользнув опять глазами по залу, Кэспиан сказал:

— О'кей. Отложим пока окончание разговора.

— Пожалуйста.

— Начало сделано неплохое, — продолжал Кэспиан.

— Неплохое, — согласился Мак-Грегор.

— Обдумайте-ка на досуге, а потом сможем опять встретиться. Как считаете?

— Отчего же, — сказал Мак-Грегор.

Кэспиан секунд на десять задержал на нем откровенно изучающий взгляд.

— Главная беда — привыкнешь иметь дело с грошовыми интриганами и совершенно разучишься разговаривать с человеком идеи.

Пронаблюдав разнообразную и сложную игру выражений на щекастом лице Кэспиана, Мак-Грегор понимал теперь: Кэспиан располнел не от виски и не от еды, а от удовольствия. Неудачно начав жизнь, он затем, очевидно, нашел то единственное, что смогло занять до конца его ум и способности. В своей профессии он обрел полное удовлетворение, и Мак-Грегор порадовался за него. Кэспиан делал свое дело, без сомнения, хорошо и своей прямотой, пусть и циничной, был приятен. Но верней ли, надежней ли его предложения с их честностью, чем те, что обернуты в сто лицемерных оберток?

— Итак, на сегодня все сказано?

— Пожалуй, все, — произнес Мак-Грегор. Помолчали. В другом конце зала Мак-Грегор заметил Фландерса — спасателя детей, недавно встреченного в Курдских горах. Поймав взгляд Мак-Грегора, Фландерс непринужденно помахал ему рукой и сказал что-то своей собеседнице — должно быть, о Мак-Грегоре, потому что та стала глядеть с любопытством.

— Знакомы со стервецом Фландерсом? — спросил Кэспиан.

— Сталкиваемся иногда.

— Еще мерзей, чем ЦРУ, — рыкнул Кэспиан; по-видимому, все, связанное с разведывательными службами, было ему как красная тряпка быку. Он помахал Фландерсу. Вернее, поднял ладонь и тут же уронил презрительно на скатерть.

Мак-Грегор вежливо ждал, пока Кэспиан допьет кофе, чтобы затем проститься. Но Кэспиан задержал его еще немного. За новой чашкой кофе он рассказал о попытках своего отца предотвратить курдское восстание, которое возглавлял шейх Саид. Это было в 1925 году в Турции — Кэспиан в детстве жил там. Как и следовало ожидать, восстание кончилось казнью шейха Саида и сорока шести других предводителей и жестокой расправой турецких войск над курдами.

— Сотни были перебиты, — сказал Кэспиан Мак-Гperopy, поднявшемуся из-за стола. — Обычный кровавый конец всех курдских восстаний, — заключил он, не вставая с места. — А я как раз и не хочу, чтобы он повторился. Говорю без лицемерия.

— Верю вам, — сказал Мак-Грегор, пожимая протянутую Кэспианом вялую руку.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

На следующий день, 8 мая, Таха привел целую делегацию — четверых курдских парней, — чтобы предупредить Мак-Грегора о темных интригах вокруг. Они дожидались за воротами, пока Мак-Грегор не сошел во двор и не впустил их. Там стояли также двое посторонних, назвавшихся бельгийцами и торопливо обратившихся к Мак-Грегору по-французски:

— По телефону мы до вас не дозвонились… У нас семь швейцарских легких самолетов, еще и года нет, как выпущены, идеально подходят для горных условий. Можем их приспособить под ракеты. Можем даже и пилотов дать…

Полностью их игнорируя, Мак-Грегор впустил курдов в ворота. За ореховым столом в отделанной холодным камнем столовой парни сидели со стесненным видом, скованно, точно эта старая зала времен империи давила их чужестранным гнетом, угнетательской культурой. Лица у всех были типично курдские. (Привратник Марэн посчитал их алжирцами и потому не захотел впустить. Алжирцы в Париже — на положении уличных голубей.)

— Что вы могли бы нам сообщить? — начал Таха на курдском языке.