Сила Солнца: Фантастическая повесть для молодежи из времен недалекого будущего - Николай Андреевич Чайковский

Хуже всего дело обстояло с водой. Запасы минеральной и простой воды, привезенные с собой, были не бесконечны. Много воды уходило на мытье и научные эксперименты. Поэтому в первую очередь путешественники приступили к самому важному: устройству собственного колодца.

К этой работе Роздвянский подготовился еще перед вылетом, взяв с собой буровую установку.

Сразу же после обеда начали готовиться к бурению. Слушкевич решительно утверждал, что в окрестностях есть два водоносных слоя: поверхностный, на глубине максимум полутора-двух метров, и глубинный. Добраться до последнего будет нелегко — придется пробивать твердую скалу неизвестной толщины. Его мнение разделял и геолог Сегобочный, хотя опасения Слушкевича считал преувеличенными: геолог был убежден, что нижний пласт не может быть слишком твердым и представляет собой простой сланец.

Оба ученых отправились на осмотр местности. От самолета двинулись на северо-восток. Здесь каменное плато кончалось, а поверхность его чуть наклонялась, образуя узкую и некогда, вероятно, достаточно глубокую долинку; теперь она была почти доверху занесена песком. К северу начиналось русло меньшей реки, «эннеди Габо», шедшее от гор до «эннеди Бардай». Русло в эту пору года было сухое, только поросло деревьями.

Профессора обошли все плато и, наконец, остановились на долинке. Далее требовалось соорудить помост и вышку. Для этого необходимо было много дерева, достать которое можно было лишь в лесу, а эта работа не обошлась бы без помощи туземцев. Лосняченко со своим оруженосцем снова пошел в селение на поиск лесорубов и верблюдов для перевозки срубленных деревьев, а остальные участники экспедиции принялись освобождать долинку от песка.

Некоторые направились в лес. Среди них был Коростель с неотступно следовавшим за ним молодым ассистентом, Федором Ткаченко, и второй врач, Хомец. Казалось, до балки, то есть «эннеди Габо», где виднелись верхушки деревьев, было не больше полумили, но дорога заняла добрых два часа. На жаре, бредя по песку, путешественники выбились из сил. Добравшись до первых деревьев, они тотчас устроились на отдых в тени и одновременно стали рассматривать незнакомый лес.

Балка была довольно глубокой. Противоположный склон скрывали деревья. Очевидно, русло было также вполне широким — даже там, где деревья росли не так густо, путникам не удавалось разглядеть другой берег.

Они находились в небольшой пальмовой роще. Здесь росли дикие пальмы, донизу обросшие ветвями; они отличались от европейских декоративных пальм и деревьев оазиса не только видом, но и плодоносностью. Роща состояла из 100–200 пальм. Между деревьями росла трава, но и она не походила на европейскую: высокая, степная, с зернистыми колосками. Трава была серой, высохшей от солнца.

За пальмами виднелись различные виды акаций, главным образом мимоза, тальговое дерево, тамаринд и нильская акация. Судя по этой буйной растительности, почва была им по нраву; некоторые акации образовывали низкие, но густые и почти непроходимые кусты. Для пустыни подобное место было, конечно, исключительным.

Вниз по руслу растительность редела, сквозь деревья живописно просвечивали голые изломанные откосы противоположного склона. Они свидетельствовали о колоссальной силе дождевых потоков, изредка, через длительные промежутки времени, заливавших балку.

Кругом было тихо; только ветер иногда шелестел ветвями деревьев и из пустыни доносился странный грохот — падали обломки скал, ставших хрупкими от солнца, ветра и влаги. Порой из зарослей слышались звериные голоса — вой гиены, рев льва или писк обезьян.

Нашими европейцами овладела сонливость. Коростель и Хомец уговаривали их не спать: спящий мог получить солнечный удар или пострадать от многочисленных здесь гадюк и скорпионов.

Но самый юный из путешественников, Ткаченко, не внял их совету. Сраженный, должно быть, богатством впечатлений, он уснул крепким сном. Все уже успели отдохнуть и взяться за работу, а он продолжал спать. Вдруг он вскрикнул и вскочил, схватившись обеими руками за правую ногу.

— Что случилось? — спросил перепуганный Коростель.

— Ай, больно, больно! — кричал Ткаченко.

Хомец подскочил к Ткаченко и сорвал с него одежду. На ноге виднелась ранка; заметив на земле скорпиона, догадались о причине. Крошечный негодяй пытался спастись бегством. Кто-то бросил в скорпиона камень и раздавил его.

Хомец взялся за лечение. Рана была не очень опасна: в пустыне бывает мало случаев смерти от яда скорпиона, однако жало его причиняет сильную боль. Врач был готов к подобному приключению и имел при себе лекарства. Он с такой силой выдавил кровь из ранки, что больной завопил, а затем натер рану аммониаком и присыпал папиросным пеплом. Ткаченко получил также обезболивающую пилюлю.

Работу пришлось прервать — больного необходимо было отнести в самолет и уложить в постель. Вызвались Хомец и Грушко.

Оставшиеся начали осматривать деревья. Простукивали стволы пальм и обозначали годные зарубками; садовыми ножами очищали стволы от веток.

К вечеру на верблюдах приехали Лосняченко и Нестеренко в компании нескольких туземцев. Они несли пилы, топоры и длинные канаты, сплетенные из пальмового лыка. Сейчас же приступили к работе, хоть туземцам и было жаль рубить такие красивые деревья. Лосняченко стал их убеждать, что иначе «бор» в скале не провертеть; когда и это не помогло, он прибег к энергичному приказанию.

Два лесоруба подрубали каждое дерево с двух сторон, врезаясь с одной стороны глубже; одновременно двое других тянули за веревку, привязанную к верхней части ствола. Работа спорилась, и деревья одно за другим ложились на землю.

Возвращались в темноте. Луна освещала окрестности бледным светом. Срубленные деревья привязывали по одному между двух верблюдов, так что концы пальм волочились по земле. На спинах верблюдов сидели европейцы, навьючив на животных также пилы и топоры. Туземцы шли пешком.

Европейцы дивились лунной ночи в Сахаре. Острый серп месяца низко повис в западной части небосклона. Над ним ярко светила прекрасная вечерняя звезда, словно оттеняя все вокруг. Небо было усеяно крупными, сияющими звездами, каких им еще не доводилось видеть. В свете луны песок приобрел необычайный, серебристо-зеленый цвет; осколки кремня блестели, как алмазы. Чудилось, что вся мертвая страна, все это окаменевшее волнующееся море оживает, песчаные холмы и дюны приходят в движение и то приближаются, то снова убегают. Широкие песчаные гряды на затененной стороне чернели, как бездонная пропасть, и всякий маленький каменный зубец, совершенно незаметный днем в каменном море, отбрасывал теперь длинную темную тень, похожую на распростертого черного великана.

Царила полная тишина — слышно было биение собственной крови да хрустел под ногами людей и верблюдов песок. Никто не осмеливался ни единым словом нарушить торжественное молчание ночи. Лишь изредка слышался странный треск крошащихся скал и голоса пустынных зверей.

Трехчасовая езда на