В мгновение ока - Рэй Брэдбери

На память пришли обрывки из читанных когда-то книжек по психологии.

Наследственность. Окружающая среда.

— Смит! Джоунз! Хелстром!

Это мисс Миг проводила перекличку, как сержант перед строем, и возвращала похищенное.

Телесная оболочка достается нам от всех предшествующих поколений, подумал я. Это наследственность.

Но в то же время телесная оболочка — это окружающая среда, верно?

— Уинтерс!

На то она и окружающая среда, чтобы каждого из нас окружать. Тело и в самом деле окружает — тут тебе и озера, и башни из кости, и тучные закрома, и непаханые просторы души, разве не так? Неужели эта видимость, что мелькает в окнах-зеркалах — лицо у одного безмятежное, как снегопад, у другого бездонное, как горная пропасть, руки — два лебединых крыла или же пара воробьиных крылышек, ступни — у кого наковальни, у кого мотыльки, туловище — как мешок с мукой или как лесной папоротник — неужели все это, ежедневно наблюдаемое, не оставляет отпечатка в голове, не создает образ, не формирует ум и дух, словно податливую глину? Отчего же нет? Именно так оно и происходит!

— Бидвелл! Роджерс!

А что там поделывал незнакомец, угодивший в такую же, как у меня, телесную среду?

Мне захотелось вскочить с места и прокричать, как водилось в старину: «Что на часах?»

И чтобы он, словно городской глашатай, как две капли воды похожий на меня, прошествовал мимо и торжественно объявил: «На часах ровно девять, в городе все спокойно…»

Но вот вопрос: спокойно ли ему?

Вопрос: что скрывается за этими очками в роговой оправе — близорукие глаза или близорукая душа?

Вопрос: едва наметившаяся полнота — не означает ли она, что и мозги заплывают жирком?

Короче говоря, может ли так быть, что его душа стремится на север, а моя — на юг? Если нас облекает одинаковая плоть, может ли так быть, что у одного ум горяч, как лето, а у другого холоден, как зима?

— Ну и ну, — сказал я почти в полный голос. — Что, если мы и вправду двойники?

Сзади на меня зашикали.

Мне стало трудно глотать.

Что, если он много курит, чутко спит, за обедом переедает, проявляет симптомы маниакально-депрессивного психоза, излишне говорлив, непоследователен в мыслях, склонен к эротическим фантазиям…

Человек с таким телосложением, с таким лицом просто не может быть иным. У нас, надо полагать, даже имена похожи.

Имена!

— …л…бл…ер…

Мисс Миг выкликнула его имя!

Но я не расслышал. Кто-то из зрителей в этот момент закашлялся.

Оставалось надеяться, что она повторит. Но нет, мой близнец уже выступил вперед. Проклятье! Споткнулся! В зале раздались смешки.

Я поспешил навести на него бинокль.

Теперь мой близнец стоял в самом центре сцены и мял в руках вернувшийся к нему бумажник.

— Выпрямись, — зашептал я. — Не сутулься.

— Ш — ш — ш, — рассердилась жена.

Я исподволь расправил плечи.

Даже не верится, что у меня такой импозантный вид, думал я, поправляя очки. Неужели у меня столь тонко очерченный — поистине аристократический — нос? И такая же гладкая, чистая кожа, и такой же твердый подбородок?

От этих мыслей меня бросило в краску.

Но в конце-то концов, если жена подтвердила, что это — вылитый я, какие могут быть сомнения? Тем более что на его лице заметна печать интеллекта.

— Дай сюда бинокль. — Это жена ткнула меня локтем в бок.

Я уступил с крайней неохотой.

Она подкрутила линзы и, наведя бинокль на сцену, стала внимательно следить за действиями — нет, не моего двойника, а самой мисс Миг, которая теперь напропалую льстила тем, кто попадался ей под руку, заговаривала им зубы и шарила по карманам. Моя жена то и дело злорадно фыркала и прыскала со смеху.

Что и говорить, мисс Миг могла соперничать с богом Шивой.[34]

У нее было не две руки, а по меньшей мере девять. Пока она с равнодушным видом перемещалась вдоль шеренги, эти руки, как вольные птицы, летали, шуршали, хлопали, парили, скользили, кружили, трепетали — прикасаясь к жертвам без единого касания.

Что у нас в этом кармане? А в этом? А здесь? Она теребила жилеты, пробегала по лацканам, трясла брюки — в карманах звенела мелочь. Едва уловимо, но как-то мстительно задерживала палец в нужной точке, будто подбивала итог на кассовом аппарате. Чисто по-мужски и в то же время с невероятной легкостью расстегивала пиджачные пуговицы, возвращала бумажник кому-то одному и тут же похищала у другого. Хватала добычу, на время оставляла у себя, разживалась новой да еще успевала извлечь банкноты и пересчитать их за спиной у владельца, а потом доверительно брала его за руку и снимала часы.

В ее сети угодил даже доктор!

— У вас термометр с собой? — спросила она.

— А как же!

Он порылся в карманах и явно забеспокоился. Еще раз обшарил карманы. Зрители громогласно помогали ему советами. Оглянувшись, он увидел… что у мисс Миг изо рта торчит его градусник, похожий на незажженную сигарету. Вытащив его из-за щеки, она посмотрела на шкалу.

— Температура! — воскликнула она. — Тридцать девять! — И, закатив глаза, изобразила озноб.

Зал взревел от восторга. Между тем она снова подбиралась к своим жертвам, заигрывала, дергала их за рукава, ерошила волосы и спрашивала:

— Почему без галстука?

Бедняга хватался руками за ворот — но поздно. Тогда она неизвестно откуда выхватывала галстук и бросала его хозяину.

Словно магнитом, она незримо притягивала к себе талисманы, медальоны, римские монеты, корешки билетов, носовые платки, булавки для галстуков, а зрители входили в раж и содрогались от хохота, глядя, как подопытные кролики лишаются последней защиты и предметов гордости.

Стоило кому-то из них прикрыть рукой задний карман — она обшаривала жилет. Стоило прижать к груди жилет — она потрошила брючные карманы. Небрежная и скучающая, жесткая и неуловимая, она умудрялась внушить очередному волонтеру, что все его вещи при нем, а сама в мгновенье ока с легким презрением извлекала принадлежащий ему предмет из своих необъятных твидовых одежд.

— Это еще что? — Она подносила к глазам письмо. — «Милая Элен, прошлой ночью, когда мы с тобой…»

Багровый от стыда, автор письма бросался к мисс Миг, отбирал заветный листок и прятал его поглубже в карман. Не проходило и минуты, как письмо снова оказывалось у нее в руках, и все начиналось сначала: «Милая Элен, прошлой ночью…»

Страсти разгорелись не на шутку. Одна женщина. Десяток мужчин.

Подарив одному поцелуй, она сняла у него ремень.

У другого — подтяжки.

Женщины— зрительницы стонали от хохота.