Френки и Майкл - Денис Чекалов

Кончики губ Франсуаз изогнулись в усмешке.

Федеральный шериф произносил слова быстро и отрывисто, чтобы не дать крутящимся лопастям вертолета подхватить их и унести прочь.

– Я должен еще раз допросить арестованного, полковник. Люди со мной представляют Высокий анклав Дроу.

На военной форме человека, к которому он обращался, не было знаков различия; их не имел ни один из четверых, вышедших из низкого здания тюрьмы.

– Тюрьма такая маленькая? – спросила Франсуаз.

– Камеры находятся в подвальном этаже, – пояснил шериф. – Они вырублены в скале.

– Кто-то здесь начитался «Графа Монте-Кристо», – пробормотал я.

Комендант коротко кивнул головой. Высокий воротник его форменного кителя темно-зеленого цвета на мгновение отвернулся, и я увидел, что за складками первого воротника скрывается второй – белый и гладкий.

Комендант тюрьмы был священником.

– Идемте, – приказал он.

Он повернулся и пошел обратно, к низкой двери в каменной стене приземистого здания, которая, как оказалось, вновь была заперта изнутри.

Шериф направился следом за комендантом, не говоря ни слова; трое солдат, которые так и не опустили свои штурмовые винтовки, остались стоять на месте.

Они пришли в движение, только когда я и Франсуаз прошли мимо них. Четко, почти по-парадному развернувшись, они вновь взяли оружие наизготовку и замкнули шествие.

– Шериф был прав, когда говорил, что у них особая полицейская система, – заметил я.

– Наша мне нравится больше, – сказал а Франсуаз.

Комендант остановился перед массивной железной дверью; теперь я мог рассмотреть, что она глубоко уходит в пазы, вырезанные в камне стены. Ее невозможно было выбить, и почти невозможно открыть иначе, кроме как изнутри.

Я даже сомневался, что ее можно взорвать.

– Они даже не потребовали у нас документы, – вполголоса произнесла Франсуаз, обращаясь ко мне.

– Какой смысл спрашивать пропуск у людей, которых ведут в тюрьму под дулами автоматов? – заметил я в ответ

Вертолет не прекращал движения, рассекая лопастями воздух и все же не трогаясь с места Комендант стоял, расправив плечи и подняв голову; наконец что-то в глубине стены щелкнуло, и дверь начала откатываться, исчезая в каменной толще.

– Камера, скрытая в стене, – негромко пояснил я. – Они не доверяют ни пропускам, ни системам безопасности. Дверь открывается только для командующих офицеров.

– Только для коменданта, – поправил шериф.

Дверь перестала двигаться, открывая узкий проход; только один человек мог протиснуться в него; комендант тюрьмы вошел первым.

– А если он упадет за углом и сломает ногу – охранники останутся запертыми внутри? – поинтересовался я.

– Это лучше, чем позволить сбежать тем, кого здесь держат, – отвечал шериф.

Потолок коридора был низким, и мне приходилось наклонять голову. Я не мог определить, где находятся источники света, но короткий туннель был озарен приглушенным красноватым сиянием.

Франсуаз коротко усмехнулась и ткнула меня в бок. Я понял, что она имеет в виду.

Из каменного здания тюрьмы вел только один проход, строго охраняемый вооруженными солдатами. Однако именно это было самым слабым местом в системе безопасности тюрьмы Сокорро.

Узкий коридор не мог позволить персоналу тюрьмы в случае побега воспользоваться своим численным преимуществом; призванная затруднить пленникам путь к спасению, каменная тюрьма в то же время открывала для них несколько перспективных тактических вариантов.

Довольная тем, что так быстро нашла изъяны в знаменитой аспониканской тюрьме, Франсуаз улыбнулась и пришла в прекрасное расположение духа.

Комендант остановился снова. Перед его лицом темнела вторая дверь, тяжелая и глубоко погруженная в пазы, вырезанные в каменной стене.

Лицо федерального шерифа оставалось невозмутимым. Гнетущая атмосфера каменной пещеры, в которой лишь узкий лаз вел навстречу солнечному свету, ничуть не беспокоила его; он находил естественными и массивные металлические двери, и людей, безмолвно шествовавших за ним с поднятыми винтовками.

Комендант хранил молчание. Он произнес не более двух-трех слов с того момента, как дотронулся пальцами до краешка своего козырька.

Вторая дверь стала открываться, и из расширявшейся щели забил яркий, неестественно-белый свет вмонтированных в потолок плафонов. Эта дверь была еще ниже, чем предыдущая; коменданту тюрьмы потребовалось нагнуться, чтобы войти в нее. За ним последовал федеральный шериф.

– Вот так люди здесь приветствуют систему правосудия, – пробормотал я.

Помещение, в котором мы теперь находились, оказалось достаточно большим; металлические панели обшивали стены, без сомнения, каменные. Три длинных плафона были вдавлены в высокий потолок.

Четверо солдат, вооруженные укороченными штурмовыми винтовками, стояли по двое у каждой из стен. Комендант остановился у дальней стены и, повернувшись к нам лицом, одернул полы своего кителя. Три узенькие складки, появившиеся на темно-зеленой форме, когда комендант наклонялся в узкой двери, исчезли, четвертая осталась.

– Меры предосторожности, которые мы принимаем, – сказал комендант, – могут показаться вам излишними. Но только так мы можем быть уверены, что ни один из наших заключенных не выберется на поверхность.

Он поднял руку, дотронулся пальцами до воротника. Затем расстегнул верхнюю пуговицу кителя и сунул руку за пазуху.

От моего взгляда не укрылось, что по лицу федерального шерифа пробежала и исчезла легкая тень презрения. Я понял, что комендант собирается сделать нечто, чего шериф не понимает и не признает.

Нечто, что он делает всякий раз, входя под своды тюрьмы.

– Именем Господа, – произнес комендант.

Теперь стало ясно, что именно вызывало неприятие федерального шерифа. Он был полностью согласен с комендантом относительно строгих мер безопасности, принимаемых в тюрьме Сокорро, а также того обращения, которому подвергались здесь заключенные.

Но делать свою работу шериф предпочитал более весомыми инструментами, нежели именем божества.

Пальцы коменданта пауком выползли из-под темной поверхности кителя. Мертвой хваткой сжимали они маленький голубоватый крестик, висевший на серебряной цепочке.

– Именем Господа, – повторил человек.

Он поднес амулет к губам и поцеловал его. Шериф отвернулся, хотя во всей комнате не было ни одного предмета, на который можно было еще смотреть.

– Господь всегда с нами в тяжелой борьбе, которую мы ведем во имя чистоты человеческой расы, – произнес комендант.

Он снова сложил руку, словно готовясь спрятать амулет, но задержал ее, глядя на нас.

– Я всегда прячу крест, когда выхожу из-под этих стен, – сказал комендант. – И вынимаю его, когда возвращаюсь обратно. Это помогает мне чувствовать.

Его большой палец медленно провел по выпуклым драгоценным камням, устилавшим крестовину амулета.

– Господь дает нам великую силу, – сказал он. – В обмен на преданное служение ему. И наш долг не дать этой силе расплескаться.

Шериф не двигался, но я видел, что его гложет нетерпение.

Комендант повернулся, готовый положить ладонь на рукоятку внутренней двери; но вместо того чтобы сделать это, он поднял голову, глядя туда, где не было видно ничего, кроме металла, тускло отблескивавшего в белом свете ламп.

– Дежурный офицер, – сказал он. Это был больше не голос священника, плавный и мягкий. Теперь комендант говорил коротко и жестко.

– Что происходит? – спросил он. Голос динамика был глухим и звенел металлом, но все же я без труда различал слова.

– Все в порядке, сеньор комендант. Заключенные спокойны.

Комендант повернулся, крупные капли пота сверкали на его лбу под зачесанными назад волосами. Глаза сузились, рот приоткрылся, а пальцы крепко сжались на перекрестье амулета.

– Опасность, – сказал он. – Господь предупреждает меня об опасности Удвойте стражу. Подайте электрический ток на внутренние переборки.

– Да, сеньор комендант.

Человек с крестиком в руке тяжело дышал Он встретился глазами с федеральным шерифом и поспешно отвел их.

Откровенный скептицизм шерифа мешал коменданту.

– Где-то здесь, – проговорил тот. – Совсем близко. Кто-то из заключенных готовится к бунту.

– Кто бы он ни был, – в голосе шерифа звучало больше резкости, чем обычно, – это не мой подопечный. Пропустите нас внутрь, комендант, и разбирайтесь со своим побегом.

– Хорошо.

Тонкая струйка пота бежала по щеке коменданта, когда он проворачивал ручку металлической двери. Вооруженные солдаты смотрели на действия своего командира бесстрастно, почти безучастно.

Я понял, что они лоботомированы.

Комендант шагнул внутрь и внезапно остановился снова. Из уст шерифа неожиданно вырвалось короткое проклятие. Он не верил ни в предчувствия, ни в слово Божие, ни в инкрустированный крестик на золотой цепочке – только в крепкие стены и электрический ток.