13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь - Вальтер Моэрс

У нас не было никаких развлечений, ни игр, ни книг — словом, ничего, что могло бы отвлечь от материала, которым насыщал наши головы профессор Филинчик. Закончив урок, он исчезал в своей лаборатории, где проводил опыты по сгущению тьмы, а мы бродили по классу, ели сардины или просто дремали за партами, пока он не возвращался и пе начинал новый урок. Кроме лекций Филинчика, в Темных горах не было ровным счетом ничего интересного, что, вероятно, и стало главной причиной, по которой профессор устроил свою школу именно здесь.

2364-е измерение. Иногда по вечерам мне удавалось уговорить Кверта рассказать о 2364-м измерении. Он всегда долго отнекивался — вспоминать о родине ему было нелегко, — но уж если начинал, то его было не остановить.

По определенным причинам в этом измерении очень много ковров, можно даже сказать, оно все сплошь застлано ими, ведь там, где нет ковров, зияет черная пространственная дыра. Поэтому ковры в 2364-м измерении символизируют стабильность и безопасность. Стоит оступиться, и ты летишь в пустоту. Понятно, что профессия ткача там самая уважаемая.

В настоящее время обучение ткацкому делу в 2364-м измерении (из-за отсутствия официального названия приходится именовать родину Кверта именно так) стало всеобщей обязанностью. Все остальные занятия считаются пустым времяпрепровождением. Разнообразие рисунков, сочетаний цветов, форм, размеров и материалов, из которых изготавливаются ковры, не поддается описанию: как бы Кверт ни старался создать в моем воображении подлинную картину, его красноречие все же оказывалось бессильным.

При этом никому не приходит голову использовать обычный ковролин. Это у них считается дурным тоном. И хотя существуют ковры огромных, небывалых размеров, они все равно никогда не достают от стенки до стенки, потому что в 2364-м измерении стен вовсе нет. Кверт поведал мне о дорожках из чистого золота, бережно вытканных руками искуснейших мастеров, и из шелковых нитей, многократно переплетенных из соображений надежности и безопасности. Жители 2364-го измерения довели искусство ткачества и прядения до невероятных высот, собственно говоря, они без труда превращают в ковровую нить любой из известных материалов. Кверт заверил меня, что у него на родине существуют ковры из стекла, дерева, жести, мрамора и даже из чая.

Чего только не ткут на коврах на родине Кверта: стихи, романы, целые эпосы — все это выходит в свет в виде ковров; для взрослых выпускаются тканые газеты, а для детей — длинные цветные дорожки со множеством картинок и почти полным отсутствием текста, о которых Кверт вспоминал с особой нежностью. Тончайшие мини-ковры используются в качестве денег, а транспортными средствами служат небольшие летающие экземпляры или же более крупные пассажирские ковробусы, для которых по всему 2364-му измерению устроены остановки.

В свободное время жители 2364-го измерения ходят в ковровые музеи. Там весь пол застлан первобытными коврами из допотопных материалов, с примитивными рисунками, покрытыми таинственными рунами на древнем магическом языке, а также представлены античные экспонаты, вытертые от вечного топтания по ним настолько, что через них можно свободно смотреть вниз, в пустоту. Современные художники находятся в постоянном поиске нового цвета и форм, поэтому существуют ковры не только квадратные и прямоугольные, но и круглые, треугольные, в форме звезды и с волнистым краем, а также невероятно большие, и еще с таким длинным ворсом, что сквозь него приходится пробираться, как по полю колосящейся ржи.

Каждый житель 2364-го измерения до конца дней работает над своим ковром жизни — это нечто вроде дневника, развлечения на старости лет и похоронного ритуала одновременно. На протяжении всей жизни каждый запечатлевает на своем ковре даты и события, переживания и мысли, которые кажутся ему наиболее значительными. Потом, когда они умирают, их заворачивают в эти самые ковры жизни и бросают в черную пространственную дыру, что мне лично, учитывая тот страх, который жители 2364-го измерения испытывают перед пространственными дырами при жизни, кажется просто кощунственным.

Кверт ужасно расстраивался, что не может больше работать над своим ковром жизни.

Сардины в масле. Питание учеников в Ночной школе происходило следующим образом. Сам профессор Филинчик вообще ничего не ел, во всяком случае, так нам казалось. Ходили слухи, что он питается исключительно тьмой. Для всех остальных, не считая Кверта, имелись сардины в масле. Поскольку профессор был равнодушен к еде, то и учеников не баловал разносолами. «Мне все равно, чем вас кормить, лишь бы это было одно и то же», — говаривал он. Идеальным продуктом, с его точки зрения, был тот, что обладал наибольшим сроком хранения, был достаточно прост в приготовлении, питателен и занимал не очень много места в кладовке. Всем этим требованиям как нельзя лучше отвечали рыбные консервы. Нам пришлось проявлять немалую изобретательность и пускаться на всевозможные хитрости, чтобы разнообразить свой стол, придумывая новые оригинальные блюда из сардин в масле. А пили мы только родниковую воду, которой в Темных горах было предостаточно.

Как я уже говорил, в школе не было ни домашних заданий, ни экзаменов — словом, ничего, чтобы заставить нас слушать или уж тем более запоминать услышанное. Но все же я постепенно стал замечать, что умнею, и было видно, что с остальными происходит то же самое.

Теперь после занятий мы уже не слонялись без дела по классу, а обсуждали вопросы, только вскользь затронутые профессором на уроке, изо всех сил стараясь самостоятельно докопаться до сути. Дискуссии эти с каждым днем словно по лесенке поднимались на все более высокий уровень; сначала мы пытались решить примитивные математические задачки или спорили о правилах правописания, потом самостоятельно составляли алгоритмы и расшифровывали древнезамонианские иероглифические письмена. А спустя несколько месяцев мы уже грызли гранит трудов Ману Кантимеля, основателя учения граландской демонологии, и не только смогли полностью опровергнуть его главные тезисы, но и доказали, что он откровенно списал их с яхольских манускриптов одиннадцатого столетия. Когда Фреда не сидела у меня на спине и не буравила мою голову всевозможными письменными принадлежностями (теперь ее больше всего интересовали мои ноздри), мы собирались в столовой и спорили о дальнезамонианской ксеноплексии, то есть изменении молекулярного строения крыльев эльфов под воздействием электромагнитного излучения.