Наступление продолжается - Юрий Стрехнин

Комбат смотрел на Гурьева несколько свысока. Себя он уже считал кадровым военным и полагал, что по сравнению с его боевым опытом сравнительно мало весит вся ученая расчетливость Гурьева, который не прошел в такой мере, как Яковенко, фронтовой солдатской школы и попал в штабные офицеры сразу из училища. Но одновременно с этим Яковенко уважал Гурьева за выдержку в бою, за то, что тот умел разбираться в людях, был тактичен и настойчив, где надо, а уставы, топографию и вообще военные науки знал лучше, чем сам комбат. Однако Яковенко никогда не говорил об этом ни самому Гурьеву, ни кому-либо другому.

…Яковенко постоял, прислушиваясь, как, стуча сапогами по застывшей земле, один за другим пробежали связные, посланные Гурьевым в роты.

Наверху торопливо и гулко простучали лошадиные копыта, провезли батальонную противотанковую пушку — «сорокапятку».

Он вскарабкался наверх, цепляясь за невидимые, ломкие и колючие стебли прошлогоднего бурьяна, остановился и прислушался. В степи было тихо и темно. Только где-то далеко, за лесом, качнулся и опал мертвенный, синий свет немецкой ракеты.

«Что нас ждет впереди?» — подумал Яковенко.

Повернул голову, прислушиваясь. Наверх по откосу кто-то подымался, и было слышно, как шуршали мерзлые комья земли, катясь вниз.

— Ты, Николай Саввич? — спросил Яковенко, скорее угадывая, чем различая в темноте невысокую фигуру Бобылева.

Замполит подошел и сел рядом.

— В ротах был? — спросил его Яковенко.

— Да. С парторгами надо было поговорить.

— Вот что. Я сейчас выступать думаю.

— Выступать? Разве Белых уже разведал противника?

— Нет. Но положение и так ясное. Двинем к высотам, как приказано. Как по-твоему?

— Как бы впросак не попасть, — помедлив, ответил Бобылев. — Нельзя без разведки. Да и командир полка, по-моему, приказывал не так действовать.

— Не так? Не одобряешь, значит?

— Подумать надо, прежде чем начать.

— На войне долго раздумывать не приходится.

— Но и воевать не думая…

Яковенко вспыхнул:

— Решение принято!

— Ну что ж? Ты командир. Действуй, как находишь нужным. Ты отвечаешь за людей.

— А я ответа не боюсь. Меня пугать не к чему!

Бобылев поморщился: «Вот порох! Почему Яковенко обижается, когда с ним не согласны? Эх, товарищ капитан, мало еще тебя жизнь учила».

Поглядев на сердитое, почти злое лицо Яковенко, он решил: «Кривого гвоздя не заколотишь. Успокоится — поговорю еще».

Молча, не глядя друг на друга, покурили, пряча огонек меж ладоней. Яковенко затягивался с силой, жадно. Вспыхивающий красноватый свет папиросы освещал его сосредоточенное лицо. Ему было стыдно, что он, сам попросив у Бобылева совета, так резко говорил с ним. К тому же ему не давала покоя мысль, что и Бобылев и Гурьев — оба против его поспешного решения. А ведь не сговаривались. Может быть, они правы? Когда Бобылев докурил свою папиросу и встал, Яковенко сказал глуховато:

— Ладно. Дождемся вестей от Белых.

Кругом было так тихо, что даже шепот звучал, как громкий разговор, а мерзлые стебли бурьяна потрескивали, словно сухая лучина. Казалось, все, даже самые слабые звуки в этой ночной тишине проходят через какой-то стократный усилитель.

Разведчики, растянувшись редкой цепочкой, иногда останавливаясь и прислушиваясь, медленно шагали вдоль бесконечных плетней, мимо чуть белеющих в темноте хат Комаровки. Они дошли до самого центра села, заглянули в каждый двор, но нигде не обнаружили ни души. На углу площади, недалеко от церкви, к Белых подошли дозорные, которых он высылал осмотреть боковые улицы. Федьков, старший дозора, доложил:

— Товарищ старшина! Нет никого. В одном дворе бабку нашли, да от нее толку мало: пятый день из погреба не вылазит.

— Что она про немцев знает?

— Ушли, говорит. В какую сторону — не видела.

— А народ куда делся?

— Попрятались кто куда.

— Ну давай за мной!

Пройдя пустое, словно вымершее село, Белых и его бойцы вышли на северную окраину.

Противника не было видно. О нем напоминали только несколько свежевырытых незаконченных одиночных ячеек. Видимо, немцы намеревались закрепиться здесь, но потом внезапно куда-то ушли.

Обратно старшина повел своих бойцов вдоль западной окраины. И тут ничто не говорило о присутствии неприятеля. Но может быть, он где-нибудь вблизи села?

На обратном пути Белых хотел разведать подступы к селу с запада. Приказав выступать, он выслал дозоры вперед и по сторонам.

Когда последняя хата села осталась далеко позади и под ногами зашуршало вытаявшее во время недавней оттепели старое жнивье, к старшине подбежал Булагашев из головного дозора:

— Товарищ старшина! Немцы!

— Ложись! — скомандовал Белых. — Где они? — спросил он тихо, поворачиваясь к Булагашеву и ставя автомат на боевой взвод.

— Впереди, в балке.

— Тебя заметили?

— Нет, я мышкой назад.

— Веди, сам посмотрю.

Низко пригибаясь, оба быстро и бесшумно прошли по мерзлой стерне и залегли на краю поля, на чуть припудренной снегом, уже жестковатой от вновь начавшегося холода земле. Впереди в глубокой темной балке, на ее мутно-белых от снега склонах темнели едва различимые шевелящиеся пятна. Никита вгляделся: балку заполняли немецкие солдаты. Вытащив блокнот, он, попросив Булагашева прикрыть фонарик полой ватника, быстро набросал несколько строк.

— Лети к комбату первого!

— Назад — сюда? — спросил Булагашев, беря записку.

— Не надо. Жди в полку.

Булагашев скользнул в сторону и растаял в темноте.

Приказ командира полка обязывал Белых не только обнаружить противника, но и установить его намерения. Поэтому Белых послал дозор вправо: узнать, есть ли немцы дальше, вдоль по балке. Другой дозор он послал назад, к Комаровке: ведь балка, в которой они сейчас обнаружили немцев, проходит возле самого села. Старшим дозора Белых приказал действовать самостоятельно и по выполнении задачи велел всем дозорам вернуться в полк. С собой он оставил только одного Шахрая.

Белых еще не знал точно, что затеяли немцы. Но он обязан был узнать это. Не узнав этого, он не дал бы себе права уйти. «Буду наблюдать!» — решил он.

Подтянувшись как можно ближе к балке, Белых и Шахрай залегли. Будь дело днем, при хорошей видимости, они не заняли бы позиции для наблюдения так близко к противнику. Но сейчас, ночью…

Позиция, которую избрал старшина, была выгодной. Из канавы, вплотную подходившей к изгибу балки, удобно наблюдать.

Небо чуть посветлело. Тучи, из которых с вечера валил снег, увело поднявшимся ветерком, и от этого ветерка стало зябко. Белых неотрывно смотрел в балку сквозь редкие, обшарпанные зимними ветрами сухие стебли подсолнуха, посаженного когда-то впереди по меже.

Старшине уже было ясно: немцы могут выбраться из кольца, пользуясь этой извилистой балкой, ведущей, как он знал, на юг. Возможно, они постараются сделать это, пока еще темно.

— Воевать будем или уйдем? — шепнул заскучавший на холоде Шахрай, который лежал рядом.

— Обождем… — неторопливо ответил старшина.

Он уже внимательно осмотрелся по сторонам. Он догадывался, что немцы не занимают боевых позиций и не идут дальше потому, что чего-то ждут. Но чего?

Вскоре Белых разглядел: с северной стороны по полю движется, приближаясь к балке, длинная вереница немецких солдат. На темно-сером фоне предутреннего неба едва различимы их силуэты.

Немцы, идущие полем, взяли левее. «Куда они? Не обходят ли?» — забеспокоился Белых. Еще можно было, успеть отползти по канаве назад. Но, сделав это, он с другого места не смог бы так хорошо наблюдать за противником. А ведь он обязан был до конца выполнить приказ: не только обнаружить врага, но и установить его намерения.

Белых должен был немедленно выпустить две красные ракеты, если противник развернется и пойдет в наступление — так было условлено.

Вереница немцев, шедшая полем, стала спускаться в балку. Вот эти немцы смешались с теми, которые раньше прошли по ней. Теперь вся масса немцев двинулась низом балки влево, скрываясь в сероватой мгле.

«Хотят проскочить мимо нашего левого фланга». Он потянулся к ракетнице, но на секунду задержал руку: сначала отойти от немцев подальше, потом дать ракетами сигнал своим.

Но нельзя терять минут. Немцы уже подымаются из балки.

Он поднял ракетницу и нажал на спусковой крючок.

Две алые звезды, одна за другой, вспыхнули в темном небе над головами двух разведчиков.

— Теперь пошли! — махнул Белых Шахраю. Оба вскочили и, пригибаясь, побежали по канаве назад. Дело было сделано.

Белых рассчитывал, что оторваться от противника им удастся без особого риска, потихоньку, как удавалось в подобных случаях не раз. Но хлопнула прямо над головой ракета — немцы подали какой-то сигнал своим. Белый ослепительный свет ударил сверху. Наверное, в этом свете немцы заметили двоих над балкой.