Счастье потерянной жизни - 3 том - Николай Храпов

Павла, в этих малолюдных местах, обрадовала девственная природа с ее роскошной растительностью и беспрепятственный доступ к сельскохозяйственным продуктам. Впервые, за многие годы, Владыкин, зайдя в столовую, с жадностью и наслаждением пил стакан за стаканом вкусное натуральное молоко.

Получив отказ, он, не отчаиваясь, направился в рекомендованный ему якутский районный центр, который на карте значился как город Таскан, хотя совхоз "Мылга" пленил его и уютом и сказочной девственной прелестью природы. На протяжении полутора километров, которые отделяли Таскан от совхоза, Павел, до восхищения, любовался разнообразием цветов, густо переплетенными зарослями ивняка, ольшаника, кедрача, черемухи, или пробирался, утопая по грудь, в кустах жимолости, голубицы и малинника. Так что в поселок вошел он только к обеду.

Таскан являлся административным центром района, того же названия. Население состояло наполовину из оставленных (по освобождении) до "особого распоряжения". Из построек — на переднем плане стоял клуб-театр, затем интернат, здание райисполкома, три строящихся двухэтажных дома, библиотека и десяток двухквартирных домов. Все постройки были деревянные, не старые. Рядом с домами располагались типичные якутские прокопченные юрты без окон, с которыми местные жители упорно не расставались. Тунгусы не мирились ни с какой постройкой и продолжали вести кочевой образ жизни. Их можно было видеть только тогда, когда они приезжали с пушниной для сдачи ее государству, и то поселялись со своими семьями в кожаных чумах за поселком, в тайге.

В помещение райисполкома Павел зашел в момент, когда уборщица, колокольчиком, объявила начало обеденного перерыва. На вопрос о найме на работу, председатель-якут отправил его к секретарю, в руках которого, по его словам, была сосредоточена вся советская власть.

Секретарь выходил на обед за сотрудниками последним; увидев его, Павел нашел в нем что-то особенно знакомое и близкое.

— Тетушка! — обратился он к уборщице, — вашего секретаря фамилия, случайно, не Андреев?

— Андреев.

— А зовут не Костя? — продолжал Павел.

— Нет, не Костя, — возразила она, — а Константин Иванович, чай, он мне не товарищ, а советская власть.

Владыкин сел на террасе и, в ожидании, предался воспоминанию о прошлом. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как они расстались с Костей.

Вспомнил убогую их хатенку и бедную вдову, заклепщицу — мать его, которая едва сводила концы с концами. Вспомнил, как отец строго-настрого запретил пускать Костю в дом и даже дружить с ним, из-за его воровитости и хулиганского поведения; как его ежегодно оставляли в каждом классе на второй год и, наконец, за непристойное поведение совсем убрали куда-то из школы. Но помнил он его как добродушного товарища. Теперь они встретились, совершенно на разных поприщах, и, хотя Павел с ним еще не разговаривал, но почувствовал, что в поселке Костя — незаурядная личность.

Секретарь после обеда немного задержался, а когда пришел, все уже были на местах.

— Можно к вам? — наклонившись над его столом, с улыбкой спросил Владыкин.

— Можно, — как и в детстве, в нос, проговорил тот, — а в чем дело, что нужно вам?

Владыкин вежливо попросил его выйти на террасу. Тот, нехотя, как-то испытывающе посмотрел в лицо, но вышел.

— Андреев? Костя? Из Подмосковья? — улыбаясь, продолжал спрашивать Павел старого дружка.

— Да, а вы кто? Я что-то никак не вспомню.

— А ты припомни школьные годы…

— Па-вел! — вскрикнул Костя, тиская его в объятиях. Забежав на минутку в отдел, Андреев подхватил Владыкина и торопливо, на ходу, рассказал коротко о своей судьбе:

— Я ведь здесь с 1932 года, как говорят, — с боем пробивались сюда, в эту глушь… Ну, сказать по правде, кое-как закончил семилетку, сам знаешь. Умерла мать, и как-то сразу ума прибавилось. Приняли меня в совпартшколу, потом направили в Москву в институт. Там научили, вот, говорить по-якутски и по-тунгузски, да и направили по партийной линии сюда, на освоение края. В институте познакомился с одной девушкой, поженились, да обоих нас — и сюда. Она у меня сейчас зав. библиотекой, вот, познакомься, — открыв дверь, завел он Павла. Их встретила щуплая, пожилая женщина низенького роста, с умными выразительными глазами на землистом лице.

После краткого знакомства и взаимных воспоминаний о прожитом прошлом, Андреев, узнав, что Владыкин ищет работу, предложил ему несколько самых выгодных вакантных мест, но Павел просил его о том, чтобы тот посодействовал устройству в совхозе. Оказалось, что главная администрация совхоза были однокурсниками Кости, и они безо всяких затруднений приняли его на работу в совхоз.

Владыкину всесторонне понравилось здесь: и уютная, чистенькая комната в общежитии, и любезность сотрудников и сотрудниц, и доступное прекрасное питание. Но на второй же день то томительное чувство, какое волновало душу на прииске, с каким-то новым приступом, подошло и здесь. Его нравственная неиспорченность, сочетаясь с впечатлительной внешностью, не могли остаться не замеченными женским окружением. В противоположность приискам, здесь мужчина был редким исключением. Заключенные женщины, которых здесь было не менее двухсот человек, всюду передвигались свободно, и поэтому, естественно, что под личиной тихой, уютной обстановки на лоне девственной природы, царил неукротимый разврат. Известие о прибытии нового юноши в поселок в тот же день облетело все население. На второй же день Владыкин заметил, как ему на глаза одна за другой стали, как бы случайно, попадаться принаряженные заключенные девушки. Одни любезно подметали пол в комнате и поправляли койку, другие заботливо осведомлялись, не нужно ли что постирать, третьи — просто подсаживались рядом, под предлогом послушать приисковые новости.

Владыкин выждал момент и поспешил укрыться за поселком, на берегу реки. В тишине, предавшись размышлению, он углубился в себя.

— Хм, не напрасно спросил меня шофер еще на месте: "Не жениться ли, парень надумал?" Видно, опытный был мужичок-то!

Конечно, Павел, живя на прииске, из рассказов мужчин не раз слышал о наличии женщин в совхозах, но вот это или иное что побудило его приехать сюда? Долго сидел он, размышляя об этом, и нашел, что двадцатишестилетнему юноше, не имеющему никаких перспектив впереди, утолив первые приступы голода, конечно, такое желание вполне естественно.

— Да, но ведь — это следующий грех, навстречу которому я сделал сам, добровольно, первый шаг, — думал он. — Я сам прибыл сюда, в этот вертеп. Неужели для того Господь сохранил мою юность от многих смертей, чтобы я добровольно прожигал ее здесь, на этом пиру любострастия? Но уж, если я не остановился, когда первый раз полез на машину, то здесь удержаться невозможно. Ах! Почему так поздно пришло ко мне это благоразумие? "Причина все та же, — как будто кто-то сказал ему в ответ, — человек, нарушивший общение с Богом, будет блуждать". О, теперь только милость Божья может вырвать меня из этого вертепа!