За краем мира - Ник Перумов

— Нет! — взвизгнула вдруг Молли. — Нет! Я не хочу! Прочь, вы, все! Уходите! Прочь!

Вскинутые ружья, пальцы, нажимающие на курки. Блеск штыка, занесённого над мисс Барбарой.

— Я не хочу!

Молли вскочила на ноги, выбрасывая руку с выставленной ладошкой.

Словно ладонь её на самом деле могла остановить штыки и пули…

— Нет!

— Мэгги! — отчаянно крикнул ещё кто — то из команды «Геркулеса». — Юнга! Юнгу спасайте!

В лицо Молли словно задул яростный ветер, в ушах зашумела кровь. Нагибаясь, она всё равно стояла, выставляя плечо, сцепив зубы.

Дула ружей в руках Rooskies изрыгнули огонь.

— Нет!

Что — то плотное, незримое, но осязаемое вздулось вокруг неё самой, вокруг мисс Барбары, господина старшего офицера, ещё нескольких артиллеристов или стрелков из команды бронепоезда, и Молли увидала, как замирают в изумлении фигуры в белых балахонах.

Что — то тёплое рвалось с кончиков пальцев Молли. Что- то тёплое, ласковое, родное вставало вокруг неё на защиту.

Пули Rooskies бессильно падали в снег, и сами они останавливались, правда, отнюдь не в растерянности. Напротив, словно они точно знали, что сейчас нужно делать — дружно, разом, броситься наземь, избегая нацеленных в них пуль.

Магия, вдруг поняла Молли. Я творю магию. Дула смотрят мне в лицо, но меня не может задеть. Я держу щит, я защищаю… и мисс Барбару, и мистера Картрайта, и всех на «Геркулесе», кто был добр ко мне…

— М-мэгги… — услыхала она поражённый шёпот госпожи старшего боцмана.

Обернулась — мисс Барбара приподнялась на локте, по — прежнему зажимая пробитое бедро, под которым на снегу расплывалось алое пятно.

Госпожа старший боцман глядела на неё расширенными от ужаса глазами.

Она поняла, вдруг осознала Молли.

Бой замер так же внезапно, как начался. Rooskies в белых балахонах отходили, отползали, умело и быстро, по- прежнему держа на прицеле уцелевших с «Геркулеса».

Выставленная в жесте отстранения рука Молли становилась всё горячее, словно она сунула пальцы с кастрюлю с водой, вот — вот готовую закипеть.

— Мэгги! — уже громко и с отчаянием выкрикнула вдруг мисс Барбара.

А кто — то из артиллеристов вдруг завопил, яростно и с палящей ненавистью:

— Ведьма!..

Ведьма. Они назвали меня ведьмой. Они всё поняли тоже.

Мысли, короткие и тяжёлые, словно падающие на голову кирпичи.

— Сейчас мы все!., она нас всех!.. — вопили уже несколько голосов.

Что — то щёлкнуло. Резко и отрывисто. Умом Молли понимала, что это — передёрнутый затвор винтовки, но поверить не могла.

— Вы что? — крикнула мисс Барбара. — Спятили?.. Стре…

Но дальнейшего Молли уже не услышала, потому что прямо перед ними, перед их лицами снег взвился, взвихрился, взметнулся вверх яростной метелью, а из метели, разом скрывшей отступавших Rooskies, вырвались два зверя.

Белый полярный волк и крупный медведь, тоже беловато — серый, но не столь огромный, как Седая — вроде бы её шутник.

Волк одним броском выбил вскинутый было револьвер мистера Картрайта, опрокинул старшего офицера «Геркулеса» в снег, но тут же и отпрыгнул, ударив лапами теперь уже в спину Молли, повалив и её тоже. В следующий миг медведь тоже оказался рядом, челюсти щелкнули, вцепившись в воротник её курточки.

Госпожа старший боцман дико взвизгнула.

Молли же повалилась, словно куль с мукой. Магия — или что это было? — резко и внезапно исчезла, оставив только ощущение жуткой пустоты внутри и ожога, вспыхнувшего на ладони, той самой, что Молли выставила, защищаясь.

Пустота внутри. Нет сил дышать, нет сил смотреть. Да и зачем?..

Молли словно проваливалась под лёд, уходя всё глубже и глубже в полынью, и над её головой смыкались тёмные воды.

Можешь не биться больше, сердце. Зачем? Ни к чему. Всё растрачено.

Медведь хрипло зарычал, мотнул круглой башкой, и Молли как пушинка взлетела к нему на спину. Зверь разжал челюсти и сорвался с места, но девочка каким — то образом осталась у него на загривке, хотя руки её бессильно болтались по сторонам, ни за что не держась.

— Мэгги! — вновь выкрикнули сзади. И, с отчаянием, с обжигающим душу надрывом: — Доченька!..

Но кто — то из команды бронепоезда уже нажал на спуск, целясь в «ведьму», и пуля свистнула совсем рядом. Медведь рванулся в сторону, позади него мчался белый волк, и из — под его лап потоками летел снег, вздымаясь вихрями, крутясь, вертясь и укрывая беглецов непроглядной пеленой.

Молли уткнулась лицом в седой мех зверя, не в силах пошевельнуться, не в силах даже соскользнуть вниз с его спины.

Сердце останавливается, вдруг поняла она. Ну да, я ж ему сама сказала — можешь не биться больше. На миг ей это показалось очень смешно. Надо же — умираю, потому что сама себе приказала.

Яростно взревел медведь, взвыл где — то рядом волк, заколыхалась земля, снег застлал всё вокруг, и Молли больше уже ничего не видела.

Часть вторая. За Карн Дредом

Глава 1

Темнота была тихой и тёплой. И ещё очень ароматной. Вкусно — ароматной. Запахи трав, ягод — малины, черники, земляники — смешивались, обволакивая Молли мягкой пеленой. Иногда пробивалась горчинка, но не резкая, приятная.

Потом пришёл свет. Тоже мягкий, осторожный. Он не резал глаз, напротив, неспешно побуждал их открыться. И когда Молли их наконец открыла…

Она словно плавала в глубине тёплого пруда, вдруг чудесным образом обретя способность дышать под водой. Над головой застыло солнце — в зените, но не жаркое, не обжигающее. Со дна пруда поднимались лениво колыхающиеся длинные зеленоватые ленты водорослей, названий которым Молли не знала.

Она наслаждалась полётом. Она парила, парила над устланным топляком и камнями дном, где каждая коряга служила домом целому множеству мелких созданий.

Сновали вокруг лягушки, тритоны и водяные ящерки. Крупные жуки — водолазы трудились над воздушными колоколами, им в усердии не уступали пауки. Плавунцы носились туда — сюда, над поверхностью трепетали крыльями стрекозы.

— Молли, — позвал её кто — то, совершенно незнакомый голос. Молодой, вроде как девичий. Она не повернула головы, ей тут так хорошо…

— Молли, — повторил тот же голос уже настойчивее. — Молли, просыпайся, ну, пожалуйста, просыпайся…

Ладно, так уж и быть, подумала она с огорчением. Всего вам наилучшего, головастики! Тебе, лягушка, тоже!.. И тебе, водяная змейка!.. Ой, а кто это там?

Над поверхностью пруда нависал белый волк. Казалось, он собрался пить, но нет, опускал нос в воду, смешно раскрывал челюсти. Что он делает? Зачем?.. Почему?

— Зову тебя, — с лёгким раздражением откликнулся волк. — Выныривай, Молли, просыпайся! Пожалуйста… очень пожалуйста — с вишенкой сверху? — добавил он не слишком уверенно (или она? Голос казался не мальчишеским и не мужским).

Молли вздохнула, взмахнула руками, в несколько гребков достигнув поверхности. Высунула голову, и…

Она сидела, задыхаясь и хватаясь за грудь обеими руками, на широкой и низкой постели, в полумраке. И это была не та постель, к которой она привыкла дома, и даже не узкий пенал госпожи старшего боцмана.

Её укрывало лоскутное одеяло, искусно сшитое из множества разноцветных кусочков. Под спиной — подушка, от неё вкусно пахнет сухими травами. В головах кровати горят три свечи, пляшут красноватые отсветы, словно от горящего рядом камина. Потолка не видать — он густо завешан связками трав, каких — то корней и луковиц всех мастей и калибров. Стены… стены тоже покрыты чем — то подобным, а ещё на них смутно виднеются полки, заставленные глиняными горшками и бутылями тёмного стекла.

А на скамье, придвинутой к самой постели, сидит…

— Ты? — вырвалось у неё. Молли заморгала.

— Есть я, — кивнул Всеслав. Правда, донельзя худой и вымотанный. Щёки ввалились, глаза ушли глубоко под нависающие брови, и под глазами — тёмно — синие круги. Серая рубаха с застёжкой, почему — то сдвинутой на сторону, красная вышивка тянется по планке, вороту и обшлагам. Какие — то кресты, фигуры… не разобрать.

Молли вдруг подумала, что вышито здорово, ей так нипочём не суметь. А вот маме бы понравилось наверняка.

Мама… ох, мама… и почему же такая слабость, рукой не пошевелить…

— Где я? — беспомощно спросила она.

И вдруг вспомнила — с беспощадной, режущей ясностью.

Горящий «Геркулес»… белые балахоны наступающих Rooskies… госпожа старший боцман с пробитым окровавленным бедром…

Белый волк! И медведь, вскинувший её на загривок!..

— То есть были мы, — кивнул Всеслав.

— И скажи спасибо, — прозвенел вдруг девичий голос, — потому что иначе ты бы уже умерла.

Это было сказано на куда более правильном имперском английском, чем у Всеслава. С заметным акцентом, но без ошибок.