Русский апокалипсис - Виктор Ерофеев

Мы выехали в августе 1955 года с Киевского вокзала в Прагу в мягком спальном вагоне. Тогда еще не было прямого сообщения с Парижем. Проводник принес маме, папе и мне три стакана чая в мельхиоровых подстаканниках. Окно в купе было прикрыто белыми занавесками МПС. Я выбежал в узкий коридор с ковровой дорожкой, схватился за узкий поручень и прилип к окну. Окно превратилось в экран. Начался мой первый фильм о постоянстве, изменчивости, разнообразии — короче говоря, я поехал.

С тех пор я видел много подобных фильмов. Они были разного формата и разной скорости превращений. С борта речного теплохода на Рейне природа смотрится тягуче и плавно, она овальна. Другое дело — нестись на «Лендровере» по твердому, как подбородок, покрытию Сахары и вдруг утонуть в черном, как грифель, песке. С палубы небольшой частной яхты на подходе к острову Капри хорошо смотрятся перекрещивающиеся в небе радуги, напоминающие логотип «Макдоналдса». Из иллюминатора самолета китайской юго-западной авиалинии, чьи стюардессы похожи на фарфоровых куколок с тонкими бровками, я впервые увидел Эверест — в блоковском венчике белых роз, в которые сложились облака. Из путешествия, как с охоты, возвращаешься с преувеличениями. А вертолет? Я залетел как-то раз в вибрирующем трюме в закрытое для иностранцев азиатское королевство в королевстве, и ничего — остался жив. В седле лошади, пылящей рысью по бесконечным мексиканским пляжам, я чувствовал себя конквистадором.

Найдено слово, пришедшее из Гумилева. Путешественник — одинокий полководец. Начав с невинных забав любопытства, он, в конечном счете, мечтает завоевать мир. Он «метит» глазом завоеванное пространство, как животное — свою территорию. Посредством сравнения он обретает способность суждения. Первоначально я одомашниваю мир, вводя в него свои законы, удивляясь несоответствиям. Но аналогии имеют свой предел. Они нужны как мост, а не конечный вывод. Я коллекционирую не сходство, а непохожесть.

Как скачка с препятствиями, путешествие — лекарство от скуки. Хотите узнать человека — возьмите его с собой в путешествие. Это даже лучше, чем пойти с ним в разведку. Путешествие обнажит характер, раскроет возможности юмора, подчеркнет фобии. Свадебное путешествие полно скрытых угроз, если оно не отрепетировано предшествующими поездками. Чем отличается турист от путешественника? Доверием к платным услугам цивилизации? Дело не в способе поездки, а в его личностной реализации. В шумной группе или один, почему я часами хожу по итальянским городам, словно я там что-то потерял? Неужели мне нужен мазохизм собственного признания, что я упустил какие-то возможности? Туризм — предельный эгоизм. Идеал туризма — совместить красоту, чудо, наслаждение и сфотографировать этот памятник на память. Из этих трех компонентов — самый загадочный, как ни странно, не чудо, а красота.

Путешественник колонизирует пространство. Каждая колония обслуживает его различные интересы. То же самое делали французы и англичане: в одной стране они сажали арахис, в другой — занимались добычей слоновых бивней, в третьей — получали удовольствие от отдыха. Туристы, особенно на первых порах, не справляются с нахлынувшими на них эмоциями. Почему бы не оставить на историческом памятнике надпись: «Я здесь был!»? В варварском восторге есть своя логика: сохраниться в потомстве. Варвар с удовольствием оставит на памятнике и родное матерное слово как вызов достопримечательности, отказ подчиниться ее воздействию: мы тоже не лыком шиты. Фотографирование, конечно, не сравнится с выцарапыванием надписей гвоздем. Это переход в культурное пространство. Однако здесь свои перегибы. Жадность до съемки — это тоже потребность вступить в интимные отношения с памятником. Чем дальше турист от дома, тем более значимым кажется ему его путешествие. Японские туристы нередко снимают «на цифру» больше, чем видят глазами.

В каждом туристическом месте базар сувениров — искушение моего вкуса. Приехав в Толедо, где кафедральный собор обрушивает на туриста такое количество культурной информации, что выглядит Интернетом в камне, можно, разумеется, тут же купить тарелку с изображением города. В сущности, он мною уже покорен — остается получить сертификат, подтверждающий победу. Сувенир — это трофей, который я вывожу из покоренного города, в свою очередь, будучи им покоренным. А, может быть, покупка сувенира — это обмен белыми флагами при взаимной сдачи в плен? Хорошо, конечно, купить майку с названием города и затем носить ее дома — все, что «на память», то полезно. А можно купить книгу с иллюстрациями, чтобы пересматривать ее, вспоминая увиденное. Но дома почти никогда нет времени пролистать купленную книгу. Не лучше ли купить гравюру? Во всяком случае, я выбираю этот путь, когда путешествую в Европе. Оригинальная гравюра — не только воспоминание, но и продолжение искусства, излучаемого полюбившимся городом. В Африке я покупаю маски. Здесь своя хитрость. Африканцы — не дураки, они знают вкусы белолицых туристов. Для убедительности они натирают маски из черного дерева черным гуталином. Однако нередко на большом базаре масок есть то, что называется нетуристическим товаром — такие маски изначально созданы для ритуалов. Возникает парадокс: турист бежит из туристической сферы обслуживания, хочет выскочить из шкуры туриста. Ему бы купить что-то настоящее, а не подделку. Преодолевая свое поверхностное покорение пространства, он стремится найти в чужой культуре знаки универсального смысла. Он понимает, что в культурах есть два уровня высказывания: локальный и всеобъемлющий. Многие века, до сегодняшней глобализации, различные культуры, существуя автономно, были носителями информации об абсолютных ценностях. Страсть к путешествиям превращается в страсть разгадки всемирных знаков. Однако вывести из города китч типа брюссельского писающего мальчика — тоже дело.

Съеден не только ананас, съедены и киви с манго — все мы дети запретных плодов. Русский путешественник, освободившись от пространственного герметизма, будет еще долго оглядываться на свое прошлое и в каждой новой поездке побеждать его, подсчитывая приобретения. Средневековые города на вершинах холмов, пейзажи Тосканы — великая вещь, но никакое пространство не внушит столько уважения к своей красоте, сколько это сделает самовнушение.

Культурный туризм — на колени! Ползком, ползком… Афины или Рим нуждаются в нашем паломничестве. Замки Луары следует заселить собой, чтобы лучше понять не только устои монархии, но и значение Французской революции. Или взять и поехать в Иерусалим. Первая встреча с ним разбудила во мне тему моего одиночества. На Голгофе понимаешь, что даже Бог бывает богооставлен. Не всегда ясно, зачем куда едешь и что там найдешь. Непредсказуемость составляет подпольную сладость поездки.

Эти миры, как две собаки, долго принюхиваются друг к другу: путешествие — встреча внешнего мира с внутренним миром путешественника. Сейчас они разбегутся, или начнется собачья свадьба. Значит ли это, что к путешествиям нужно готовиться, как к школьному экзамену, обложившись справочной литературой? Встреча обладает свежестью не замыленного зубрежкой «ах!». Но глупо прийти на свидание полным невеждой, не знающим элементарных правил поведения.

Если путешествие — праздник, то поездки на праздники — праздник вдвойне. Рождество в Париже, День святого Валентина в Лондоне — сказка, но приехать в туманный декабрьский день в Венецию, покинутую туристами, — совсем волшебная история.

Когда входишь в римский Собор святого Петра, похожий на старый вокзал для святых, подходишь к микеланджеловской Пиете, не надо жадничать, гоняться за искусством — одной скульптуры хватит на целый день. Можно отметить, что Микеланджело создал свой шедевр в 26 лет, а можно увидеть колени Христа, в которых собрана вся скорбь и беззащитность мира.

Чем слабее и неустойчивее внутренний мир путешественника, тем больше он нуждается в подпорках, которыми его обеспечивает гид. Гид — уникальный инструмент сводничества. Он расхваливает красоту выставляемого предмета, повышая его ценность бесчисленным количеством подробностей. Цена предмета растет на глазах. Все зависит от того, как использовать трещащего и бурно жестикулирующего сводника. Можно с его помощью развить свой вкус, но вполне может быть, что вы навсегда окажетесь в плену его суждений, боясь сделать свой собственный выбор.

Если в путешествии момент завоевания играет серьезную роль, зачем скупиться? Завоеватель, считающий каждую копейку, мало что завоюет. Стильная машина, взятая напрокат, напомнит вам о колеснице полководца. Ресторан с изысканной едой — не только тщеславие, хотя эмбрион тщеславия не может не развиться в сердце путешественника. Есть разница между Парижем, в который вы выходите из молодежной ночлежки, и который наблюдаете с балкона пентхауса. На границе Индии и Непала я жил в гостинице за один доллар в день, где в номере было бесчисленное количество саранчи, — в Париже мне доводилось жить в роскошных апартаментах за 8.000 евро в сутки. Не будем лукавить: это два разных типа опыта. Возможно, чтобы понять, что собой представляет «третий мир», надо погоняться полночи за саранчой, но, когда на красоты Париж смотришь не снизу вверх, а как будто ты с ними на равных — это неизгладимое впечатление даже для души, далекой от буржуазности. То же самое можно сказать о горнолыжных курортах. Альпы лучше обозревать в хорошей лыжной экипировке. Сегодняшняя культура, потеряв представление о верхе и низе, имеет такое же отношение к лыжным ботинкам, как и к Джоконде. Джоконду можно посмотреть и в альбоме, но Джоконда в Лувре — ваше личное достижение, фактически — знакомство. Это знакомство требует от вас хороших лыжных ботинок. Или что-то здесь непонятно?