Равнодушные - Константин Станюкович

И когда перед жарким розлили по бокалам шампанское, Козельский поднял бокал и предложил выпить за Инночку, вырвавшуюся из вавилонского плена.

— А мы уж тебя больше в обиду не дадим! Разведем с твоим умником! — ласково прибавил отец и, поднявшись с места, подошел к дочери и крепко ее поцеловал.

Инна Николаевна была тронута. Целуясь с отцом, матерью и сестрой, она чувствовала себя в атмосфере нежной ласки, уверенная, что в обиду ее не дадут. Но все-таки вспомнила при этом и Никодимцева…

Не познакомься она с ним?..

После обеда Козельский увел Инну Николаевну в кабинет и, усадив ее на диван, стал закуривать не спеша сигару.

Инна Николаевна не без восхищения глядела на своего моложавого, красивого, элегантного и порочного отца.

— Ну, поговорим, Инночка, — заговорил он своим мягким, певучим голосом. — Во-первых, выдал он тебе вид на жительство?

— Нет, папа. Он застращивал меня судом. Грозил отнять Леночку.

— Ну, это дудки!.. А паспорт мы и без него добудем.

Инна Николаевна сказала, что паспорт обещал сегодня привезти Никодимцев.

— И отлично. Спасибо Григорию Александровичу, что он принял в тебе участие. Он очень порядочный человек и действительно предан тебе… И я сердечно поблагодарю его сегодня же, если застану у нас… В половине восьмого мне надо ехать по делу… И свою порядочность и уважение к тебе он доказал… Он не нынешним молодым людям чета… Не правда ли… джентльменский поступок?.. Можно сказать, по-рыцарски поступил…

— Ты про что говоришь?.. Про какой рыцарский поступок Никодимцева?

— Да разве ты не знаешь?.. Ничего не слыхала? Твой муж ничего не говорил?

— Я ничего не знаю.

Тогда Козельский рассказал о том, как Никодимцев заставил замолчать одного молодого мерзавца, позволившего себе недостаточно уважительно и слишком громко говорить с товарищем об Инне.

— Ты ведь знаешь, как клевещут на женщин, особенно если они красивы! — успокоительно сказал Козельский.

— Кто были эти господа и что они говорили? — внезапно бледнея, спросила Инна Николаевна.

— Приятели твоего мужа… Служат вместе… Да ты что волнуешься, Инночка?.. Мало ли негодяев… Но только Григорий Александрович поступил как истинный джентльмен… Мне говорил Магомет — татарин, который был свидетелем этой сцены… Григорий Александрович побледнел как полотно, подошел к соседнему столу, за которым сидели эти господа, и сказал, что он задушит, если тот мерзавец скажет слово… Немножко по-мальчишески для будущего товарища министра, но… благородно…

Передавая об этом не без тайного умысла возбудить в Инне Николаевне больший интерес к Никодимцеву, Козельский никак, конечно, не рассчитывал, что дочь примет историю несколько трагически, и был изумлен, когда, вместо радостного чувства польщенного самолюбия, в ее лице было что-то страдальческое…

— А Никодимцеву эти… господа не ответили дерзостью? — взволнованно спросила она.

— Такие господа трусы… Он бросил им карточку… и они извинялись перед ним…

— Когда это случилось?

— В прошлое воскресенье.

«Так вот отчего он не приезжал и вот отчего не хотел ездить, боясь скомпрометировать меня. Верно, говорили про него!» — подумала Инна Николаевна, тронутая деликатною, самоотверженною любовью Никодимцева.

— Да, Инночка, вот это истинная преданность… Ты, видно, околдовала этого Никодимцева…

— Тут не я, папа… Он, я думаю, вступился бы, если б при нем позорили и совсем незнакомую женщину…

— Положим, но все-таки едва ли бы так горячо…

И Инна подумала, что отец, пожалуй, и прав. И ей было это очень приятно, и в то же время ей хотелось как можно скорее «открыть ему глаза» на себя и сказать, что многое из того, что говорили о ней, — правда.

«А там будь что будет! Довольно лжи!»

Козельский еще раз сказал дочери, что в обиду не даст, и сказал, что надо скорее разводиться. Деньги на развод он, конечно, даст.

— Но муж ни за что не даст развода, папа.

— Он говорил?

— Говорил.

— О, какая скотина!.. Я с ним поговорю… Быть может, удастся убедить его…

— Вряд ли…

— Тогда… тогда знаешь ли что, Инночка?.. Надо будет попросить Никодимцева…

— Он уже предлагал свои услуги! — промолвила Инна Николаевна. — Но только лучше попробуй ты, папа… Поговори с мужем… Быть может… что-нибудь выйдет…

— Во всяком случае, выйдет что-нибудь хорошее! — значительно проговорил Козельский, целуя дочь. — А пока до свидания. Надо ехать. Передай мой привет Григорию Александровичу, если он приедет!

Козельский уехал делать последнюю попытку.

Инна Николаевна уложила Леночку спать и в ожидании Никодимцева ходила взад и вперед по комнате, со страхом думая об объяснении, которое она должна иметь с ним. Его заступничество произвело на нее сильное впечатление и в то же время обязывало ее рассказать про свою жизнь…

«Но только не сегодня и не сказать… лучше написать».

Эта мысль несколько успокоила ее. По крайней мере сегодня он еще будет такой же любящий, добрый.

Пробило девять часов. Никодимцев не ехал, и Инна Николаевна то и дело подходила к окну, из которого был виден подъезд, и всматривалась, не подъедет ли Никодимцев. И в голову ее лезли мрачные мысли. Ей казалось, что Никодимцев более никогда не приедет, что он узнал, какая она, и что она лишится единственного друга, которого так неожиданно послала ей судьба.

— Вам письмо, Инна Николаевна. Курьер привез и спрашивает, будет ли ответ? — доложил лакей, подавая на маленьком серебряном подносе письмо.

«Он не приехал!» — подумала Инна Николаевна.

И сердце ее тревожно забилось, когда она вскрыла большой конверт, в котором находилась зелененькая паспортная книга.

Но лицо ее просветлело, когда она прочитала маленькую записочку, в которой Никодимцев извещал, что, несмотря на желание узнать лично о здоровье Инны Николаевны, он не решается ее беспокоить в день ее переезда и просит позволения приехать завтра, чтобы лично сообщить приятные известия о возможности развода.

Повеселевшая, она тотчас же написала ему:

«Спасибо, горячее спасибо. Приезжайте завтра. Буду ждать».

— Положительно, мама, Никодимцев образец порядочности! — проговорила Инна Николаевна, входя в столовую.

— А что?..

— Прочитай его записку и оцени деликатность его неприезда…

— Да… вполне приличный господин. И радостную вещь сообщил. Спасибо ему.

— Какую? — спросила Тина.

— Что привезет приятное известие о разводе.

— Гм… Как, однако, твой корректный чиновник торопится с твоим разводом.

Инна Николаевна промолчала.

— Ты что этим хочешь сказать, Тина? — простодушно спросила Антонина Сергеевна.

— Хочу сказать, что он старается для себя…

— То есть как?

— А так… Влюблен в Инну и, наверное, сделает ей на днях предложение…

Мать вопросительно взглянула на Инну. Та полушутя сказала:

— У Тины фантазия большая, мама. Вот и все.

В это время вошел лакей и, обратившись к Тине, сказал:

— Вас, барышня, какой-то студент спрашивает, Скурагин.

— Первый раз слышу фамилию! — удивилась Тина.

— Очень бедно одетый, в летнем пальтеце… Зазябши. Прикажете отказать?

— Просите в гостиную.

— Я ему пришлю чаю, Тиночка! — сказала Антонина Сергеевна.

Тина вышла в гостиную.

Через минуту из-за портьеры показался черноволосый, худощавый студент, в очень потертом форменном сюртуке и в стоптанных сапогах, замечательно красивый, серьезный и несколько взволнованный.

— Скурагин! — произнес он твердым тоном.

И, взглядывая на молодую девушку своими прелестными большими черными глазами строго, почти неприязненно, протянул ей первый зазябшую красную руку и спросил:

— Вы Татьяна Николаевна Козельская?

— Я! — ответила Тина.

И, пораженная одухотворенною и, казалось, несознаваемою молодым человеком красотою его бледного строгого и мужественного лица и в то же время недовольная, что он, подобно большей части мужчин, не испытывает ни малейшего обаяния ее вызывающего, хорошенького личика, она кокетливо ему улыбнулась, словно бы хотела расположить студента в свою пользу этой улыбкой и сказать: «Погляди, какая я хорошенькая!»

Но студент не только не сделался от этой улыбки приветливее, а еще холоднее и строже произнес:

— Мне надо с вами поговорить. Здесь можно? — нетерпеливо прибавил он, бросая взгляд на полуоткрытую дверь в столовую.

Заинтересованная этой таинственностью, Тина сказала:

— Пойдемте в кабинет отца…

И, когда они вошли туда, села на кресло и, указывая на другое, сухо бросила:

— Присядьте.

Но студент не сел.

— Я к вам по поручению Бориса Александровича… Он просит…