Превед победителю (сборник) - Анна Козлова

Допив водку, я решила немедленно действовать.

Одевшись и подправив тональную маску на лице, я отправилась в продуктовый магазин, подумав при этом, что в ближайшие дни нужно купить машину — трендеть в метро в мои годы казалось мне уже апофеозом нравственного распада. Я накупила жратвы и, естественно, спиртного, причем в магазине продавцы и редкие утренние покупатели, ориентированные в основном на пиво, смотрели на меня, как на опасную гадину, потому как не представляли себе, что человек может позволить себе за один присест купить пять бутылок виски, три пол-литры водки, четыре коньяка и текилу (сто лет не пила текилу).

— На пару дней хватит, — вслух сказала я.

Поход в магазин обошелся мне в триста долларов, и не могу сказать, что я была этим обрадована. С пакетами, набитыми едой и алкоголем, я поперлась в метро, чтобы купить телефонную карту, — они почему-то продавались только там.

Через полчаса я набирала мамин номер. Видимо, она уже встала, чтобы идти на работу, потому что взяла трубку довольно быстро.

— Привет, мам, — сказала я.

— О боже, — в мамином голосе я не услышала особой радости, — где ты?

— Я в Москве, стою у метро, в телефонной будке, с пакетами, до отказа набитыми алкоголем, — ответила я.

— И что ты хочешь? — спросила мама.

— Я хочу найти работу. — Я исхитрилась достать из заднего кармана джинсов сигареты и закурить.

— Какую работу? — Мама начала раздражаться. — Танцевать в ночном клубе? Туда ты можешь устроиться и без моего участия.

— Мама! — в отчаянии крикнула я. — Ты помнишь, сколько мне лет? Я не могу танцевать в ночном клубе до пенсионного возраста, потому что пока еще не открыли ночные клубы для стариков и геронтофилов.

— Что произошло? — поинтересовалась мама уже более спокойным тоном. — Почему ты вернулась?

— Я потом все расскажу, — ответила я, понимая, что во всем, что я делаю, нет ни малейшего смысла. — Я позвоню. — И повесила трубку.

Вернувшись домой, я поняла, что мне надо каким-то образом проявить волю и взять себя в руки, — честно говоря, я уже сильно жалела, что приехала в Россию. Надев халат, я приступила к уборке, которая длилась четыре часа. Слава богу, у меня был веник. Пока я с остервенением терла ванную, я думала о том, как прекрасно, что мою расслабленную голову не посетила мысль сдать эту квартиру или, того хуже, продать ее, ведь тогда мне было бы просто некуда вернуться и я была бы обречена спиваться и стариться у Дауда, который становился бы все более наглым и в конце концов, наверное, начал бы заказывать проституток, не обращая внимания на то, что я пью кофе на кухне. Помыв зеркало, я отошла от него на два шага и с ужасом посмотрела на себя. Моя мама явно польстила мне, предположив, что я могу танцевать в каком-то ночном клубе. Я выглядела так, что мне нельзя было не то что где-то танцевать, а просто показываться на публике, если, конечно, это не комната смеха или стрип-шоу уродов. Я весила килограммов двадцать, мои волосы превратились в какое-то неудобоваримое мочало, один глаз был белый, а другой — красный, и я подумала, что мне действительно стоит обратиться в какое-нибудь шапито, чтобы разъезжать с ним по стране и жить в одной палатке с бородатой женщиной и человеком-крокодилом.

Все эти мысли так меня расстроили, что я открыла бутылку виски и решила перенести унизительный визит в ЖЭК на следующий день. Я лежала на диване перед неработающим теликом и думала о том, что степень бессмысленности моего существования уже зашкаливает на минусовых числах. У меня не было семьи и не было детей, моя мама, поговорив со мной по телефону, мгновенно забыла обо мне и, очевидно, включилась в ничем не нарушаемый ритм повседневности — я валялась на пыльном диване, вливая в себя виски, и казалась сама себе дряхлой псиной, упавшей на могилу хозяина и вознамерившейся там сдохнуть. Меня даже посетила порочная мысль вернуться к Дауду, но потом я подумала, что сделать это — то же самое, что нацепить на себя табличку «Я — ПОЛНОЕ ГОВНО» и разгуливать с ней по улицам.

Почему в этом гребаном мире есть люди, которым что-то удается, которые достигают своей цели и, вознесясь на головокружительную высоту, с усмешкой взирают на трагических уродов типа меня, прозябающих в ничтожестве, в однокомнатных квартирах, не имея даже призрачной надежды изменить свою кошмарную жизнь? Почему, Господи, ты обрек меня на нищету духа и разложение рассудка, при котором я вынуждена признать свое фатальное бессилие справиться даже с таким насущным вопросом, как поход в ЖЭК? Почему я торчу совершенно одна в этой ебаной жизни, но одновременно как бы и за ее пределом, почему Провидение твое нигде не дает мне пристанища, и я, как старая, потрепанная стрекоза, мечусь по созданному тобой миру, теряя с каждым годом все больше зубов и жировых тканей?

Выпив полбутылки виски, я неожиданно, но катарсически ясно почувствовала, как распадается мое тело, как оно устало и больше не хочет бороться, полагая своей последней и единственной целью сделать алкоголь неразлучным спутником жизни и в конечном счете причиной смерти. Мне пришло в голову, что я сопьюсь, с каждым днем буду выглядеть все хуже и, следовательно, неумолимо понижать шансы связать свою судьбу с кем-либо более достойным, нежели отсидевший двадцать лет сантехник Анатолий.

Пошатываясь, я встала с дивана и, порывшись в ящиках письменного стола, нашла клочок бумаги, на котором увековечила свои планы на будущий год. Они были таковы: напиваться только раз в неделю (полагаю, нет нужды говорить, что этот пункт потерпел мгновенное, тотальное поражение, как армия, сдавшаяся в плен), снизить количество выкуриваемых сигарет до одной пачки (одна — одна с половиной, в данном случае я была победителем армии сигарет), сходить в ЖЭК, приобрести хотя бы несколько приличных вещей и отложить свой гардероб пьяной шлюхи до лучших времен (я купила черную мини-юбку и два свитера, которые так кололись, что их невозможно было носить дольше двадцати минут), восстановить связь с папой и устроиться на работу (это мне удалось), забыть о Дауде и поменьше материться — увы, над последними двумя пунктами я работаю до сих пор.

Заваливаясь спать, я понимала, как мне будет тяжело.

На следующий день я имела все основания гордиться собой. Поход в ЖЭК увенчался головокружительным успехом — убедив их всех в своей платежеспособности, я добилась того, что мне включили телефон и электричество. Ужасающую батарею бутылок я спрятала в стенной шкаф на кухне и прикрыла тряпками (мне пришло в голову, что не пить будет легче, если виски все время не маячит у тебя перед глазами). Также я зашла в книжный магазин и купила себе дневник, чтобы заносить в него сведения о своих достижениях и неизбежно следующих за ними провалах в бездны жестокого женского алкоголизма, сопровождающегося шокирующим сексом с таксистами и соседями-азербайджанцами (мысленно я, конечно, надеялась избежать подобного поворота событий). Честно говоря, кроме сбивчивой записи в день покупки, я не пополнила дневник ни одной стоящей информацией, и он до сих пор пылится на моем письменном столе.

Проделав все эти «великие дела», я села на кухне с чашечкой кофе и придвинула к себе телефон. Разумеется, мама мне не перезвонила — потом выяснилось, что у нее был новый любовник и она не хотела, чтобы он знал о моем существовании (неплохой итог тридцати двух лет жизни — когда твоя мать стыдится тебя и не хочет показывать посторонним людям). Отпив кофе, я подумала, что так даже лучше и у меня будет время, чтобы стать совершенно другим человеком — гордым, независимым и уверенным в себе — и только тогда показаться маме, а не ползти к ней сейчас без всякой видимой цели, с разбитой мордой и затекшим глазом.

Я решила разыскать Андрея — моего школьного друга, с которым мы были неразлучны с десятого класса, а когда нам было по двадцать, нажравшись экстази, регулярно проводили время в ночных клубах с самой скандальной репутацией, из которых выбирались среди ночи, окончательно охуев, и ехали домой, чтобы покурить гашиш, врубить порнуху и рухнуть в койку. Я не видела его с тех самых пор, когда познакомилась с отличным немецким парнем по имени Зиги и он увез меня в славный город Штутгарт, дав мне весьма реальный шанс выйти за него замуж, родить детей и провести остаток жизни, разгребая псарню в загородном доме на берегу Рейна, но я, разумеется, отвергла его, сбежав в Берлин с турком. Что поделать, когда тебе исполняется тридцать два, ты начинаешь понимать, что могла бы встретить этот скорбный юбилей совсем иначе, если бы в молодости не вступала в бурные отношения с турками, а разогревала в микроволновой печи полуфабрикаты для Зиги, спала с ним раз в неделю после футбола и проводила основную часть рабочего дня в супермаркете.

Найти Андрея оказалось не так-то легко — я обзвонила половину наших одноклассников и долго пыталась заставить тех, кто все еще жил по старым адресам, вспомнить, кто я такая («О боже, Богдан, ну ты помнишь: Лиза, я еще напилась с тремя грузинами в физкультурной раздевалке, когда мы учились в девятом классе, и потом мальчики не хотели со мной разговаривать»). Наконец мне повезло, я дозвонилась до матери близкого друга Андрея, и она согласилась дать мне его домашний телефон, сказав, что не знает рабочего. Я принялась судорожно ему названивать, но никого не было дома и работал автоответчик, на котором я оставила сообщение такого рода: «Здравствуй, мой дорогой, это твоя дорогая подруга Лиза. Я снова в Москве, в полной жопе, сижу все в той же квартире, где мы с тобой просматривали раритетные фильмы с участием Чиччолины, и жду твоего звонка».