Разлуки и радости Роуз - Изабель Вульф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И все-таки не мешало бы проверить.
— Но как? Не могу же я позвонить ему и сказать: «Привет, Эд, это Роуз. Я просто хотела спросить, не ты ли тот маньяк, что одолевает меня звонками». Я точно знаю, что это не он.
— А ты ни с кем не ссорилась в последнее время? — спросил Генри.
— Что-то не припомню, хотя… На прошлой неделе в эфир звонила одна чокнутая, и мы немного поцапались.
— Помню, помню, — произнес Генри. — Я слышал. Такая грубая, как животное.
— Она уверена, что я посоветовала ее мужу бросить ее. И сказала, что я «еще пожалею», так что, возможно, это она. Хотя как она раздобыла мой номер?
— Твоя работа предполагает риск, — проговорил Генри, прикладывая розовое боа из перьев к щетинистому подбородку. — Любой отморозок может с тобой связаться.
— Да уж. По-моему, вот это пойдет. — Я сняла с вешалки черное атласное платье, скроенное по косой. — О, оно с двадцатипроцентной скидкой!
— Правда? — обрадовался он.
— Да, может, примерим?
Он восторженно кивнул, и мы направились в примерочную.
— Это не ваш размер, мадам, — безапелляционно заявила продавщица. — Это же двадцатый. А у вас десятый.
— Но мне нравится, когда вещи свободно сидят. Мой муж пойдет со мной в кабинку, — беззаботно добавила я. — Он должен видеть, что я покупаю.
Мы наглухо задернули шторку, и Генри быстро разделся. Потом нацепил пару искусственных силиконовых грудей, которые заказал в «Трансформации», и втиснулся в платье. Я застегнула молнию. Генри взглянул на свое отражение и довольно вздохнул.
— То, что надо! — произнес он, крутясь перед зеркалом. — Это платье… как будто специально на меня сшито. — Вид у него был как у гориллы в пачке. Одна волосатая спина чего стоит! — Какие мне к нему нужны аксессуары?
— Бархатный шарф, можно жемчуг. Но лучше всего — ожерелье-ошейник, чтобы замаскировать адамово яблоко. И еще нужны черные колготки, по меньшей мере шестьдесят ден, если только ты не собираешься побрить ноги.
— А в сеточку нельзя?
— Нет, Генри. Слишком вульгарно.
— Правда? — У него был разочарованный вид.
— Да, правда. Твоя мама пришла бы в ужас.
— Это точно.
Он купил сумочку с блестками, и мы спустились на первый этаж, в отдел косметики.
— Как тебе общество «Бомон»? — вполголоса спросила я, когда мы разглядывали косметику.
— Здорово, — ответил он. — Мне очень понравилось. Нам рассказывали, что делать, чтобы тебя не «раскусили» в общественном месте.
— Ты что, собираешься носить эти вещи в общественном месте? — прошептала я.
— Ну, не на работу, конечно, юбку может засосать в гусеницу танка… Но как знать… — Он вздохнул. — В отпуске, если набраться храбрости, может, и надену пару раз.
— Но, Генри, ты же великан. В тебе роста шесть футов и один дюйм!
— И в тебе тоже!
— Но я женственная.
— Но не единственная, кто может быть женственной.
— Так, у тебя светлая кожа! — Я решила сменить тему. — Тебе подойдет сверхмаскирующая крем-пудра от «Лейхнер», чтобы скрыть круги под глазами, и, конечно, прозрачная пудра — компактная или рассыпчатая? Помада не красного, а кораллового оттенка, в стиле принцессы Дианы, и синяя подводка для глаз вместо черной. Раз уж мы здесь, нам нужны еще щипчики для бровей и лосьон для сужения пор.
— Черт, ты права, — в ужасе произнес он, вытаращившись на себя в увеличительное зеркало. — Поры, как у грейпфрута. Еще нужен парик и духи.
— Тебе нужен очень женственный аромат, пожалуй, «О де Ланком» или «Фамм».
Через два часа мы вышли из супермаркета, нагруженные шестью огромными пакетами. Генри весь сиял.
— Ты будешь выглядеть сногсшибательно во всем, что мы накупили, — пообещала я. Он поймал такси. — Как роковая красотка.
— Спасибо, Роуз. Ты просто чудо.
— Не за что, — ответила я.
Он обнял меня, и на этом мы распрощались. Шагая по Оксфорд-стрит в потоке спешащих людей, я поняла, что с Генри делать покупки было весело, а вот с Эдом ходить по магазинам всегда было сущим наказанием. Не потому, что он не любил делать покупки, а потому, что он всегда торговался. Если вещь стоила восемьдесят фунтов, он пытался сбить цену до шестидесяти; если пятнадцать — выторговывал до десяти. «И это ваша последняя цена?» — все время спрашивал он, а я краснела до ушей и отводила глаза. Один раз он сбросил цену на девяносто фунтов, когда покупал холодильник с морозильной камерой.
— Зачем тебе это? — спросила я.
— Это же весело. Адреналин повышается.
Но я понимала, что дело не в этом. Настоящая причина крылась в том, что семья Эда жила очень бедно и денег никогда не хватало. Его отец был старшиной на стройке и умер от асбестоза, когда Эду было восемь лет. Его мать не могла получить пособия в течение десяти лет, и порой у них не было денег даже на еду. Такое детство накладывает неизгладимый отпечаток, и я знала, из какой среды вышел Эд. В семье было пятеро детей, и это одна из причин, по которой он мне понравился, хотя, к сожалению, сейчас он почти не видится с братьями и сестрами. На нашей свадьбе была только его мама и одна сестра, Рут; остальные разбежались кто куда. Самого младшего брата, Джона, Эд не видел уже шесть лет: они сильно рассорились, и я подозреваю, что из-за денег. И тем не менее Джон прислал нам в подарок красивую алебастровую лампу, хоть Эд его и не пригласил. Меня это очень расстроило. Но мама Эда мне понравилась, и я восхищаюсь женщиной, которая ухаживала за пятью детьми в одиночку и при этом работала полный день. А некоторые мамаши не могут справиться и с одним ребенком, даже смотреть противно…
Я села на тридцать шестой автобус, и передо мной вошла женщина с маленькой дочкой лет двух с половиной, может, трех. Автобус был битком набит, и девочка уселась ей на колени. Мать обвила ее руками, словно обручем. Глядя на них, я ощутила, как старая боль всколыхнулась опять, и подумала, что моя мать никогда, никогда меня так не держала…
В тяжелые минуты я всегда стараюсь отвлечься, поэтому тут же достала «Дейли пост». На первой полосе была фотография Бев и Трева, а статья занимала большой разворот на две страницы. Она называлась «УМНИЦА ТРЕВОР». Там были домашние фотографии Тревора, наряженного в красный костюмчик с эмблемой «Лапы помощи». На снимках он задвигал занавески и приносил молоко. На одной фотографии он вынимал из стиральной машины белье и подавал «несчастной Бев» прищепки, а она вешала одежду. В супермаркете «Сэйнсбери», у касс, он протягивал ей бумажник. И наконец, на последнем снимке он расплачивался с кассиршей, зажав деньги в зубах. «Тревор не просто собака-помощник, — объясняла Бев. — Он спас мне жизнь».