Прикованные к тени - Владимир Колотенко

- Я все это знаю, - предупредил я.

- А знаешь ли ты?..

- Тоже знаю, - сказал я, - я знаю все, что касается генных рекомбинаций и имею над ними неслыханную власть, но мое оружие...

Теперь Жора остановил меня:

- Брось трепаться...

Я не дал себя перебить. Мне нужно было сказать ему об этом.

- ... но мое оружие, - продолжил я, - смирение.

- Что есть смирение? - спросил он тоном Пилата, пытающегося выбить у Иисуса признание о какой-то там истине.

О смирении я мог говорить часами. И ни словом не обмолвился о нашей Азе, о клоне, о моих клеточках... Этническое оружие меня интересовало не более чем ожившая между рамами муха. Убивать ведь - не воскрешать...

Близилась весна.

Глава 12

Как-то к нам приехал Ушков, и я, сам не зная почему, стал рассказывать ему:

- Однажды Юля пришла ко мне с рекомендательным письмом своего наставника и кумира, режиссера С., одного из немногих, собственно, Жориных друзей, которому Жора как-то вскользь рассказал идею и который, тотчас уловив ее суть и значение, сказал ей: «Сними это». Это было в июле, когда никакая тень не спасала от сорокаградусной городской жары, асфальт плавился под ногами. Я куда-то спешил, и мы не успели толком разглядеть друг друга. Вот письмо. Да, конечно, я хорошо знаю Сокурова (а кто же его не знает?!), я прочту и письмо, только завтра, завтра, запиши мой телефон. Тогда я только заглянул ей в глаза. Потом ночью они мне не давали покоя. На следующий день я признался себе и обвинил Юлю в том, что ее глаза украли у меня сон. Она ничего на этот счет не сказала, присела на край кресла и попросила найти письмо.

К нам постоянно заглядывали, входили, задавали какие-то вопросы, выходили, сновали как на блошином рынке, всем вдруг я стал нужен; она сидела молча, глядя в окно, никому не мешая и не пытаясь изменить такое положение вещей. Я заметил, что время от времени она с любопытством рассматривала меня, а когда стал пиликать телефон, сняла трубку и коротко бросила: «Он вышел». И телефон больше не звонил.

Из вопросов, которые мне задавались, и из моих ответов, она не могла, конечно, представить себе мою жизнь, тем не менее, когда мы остались вдвоем, она спросила: «Вам это интересно?» - «Что?» - «Ну, все это?..». Я только многозначительно улыбнулся, но она не поддержала моей улыбки. Рабочий день кончился, все разбежались по своим делам, как тараканы. Теперь мы могли бы обсудить ее проблемы, но разговор не получался, я думал о своем, и она ни о чем больше не спрашивала. Я предложил кофе, она отказалась. Зато мне удалось хорошенько рассмотреть ее - ничего особенного. Хорошенькая. Хрупкие плечи, тонкие руки, красивая шея, ключицы... Ничего примечательного. Глаза! Правда, глаза, да, глаза!.. Я не выдерживал этого взгляда! Вот так штука! Почему я решил, что она - дар судьбы? Я не мог себе этого объяснить. Всякая логика и попытки понять, в чем тут дело, были бессильны. Вот так штука! «Хорошо, - сказал я, - приходите», не совсем понимая, что она может сейчас снимать.

«Вам это интересно?» Что она может понимать в моих интересах?

Позже, провожая ее до лифта и прощаясь, поскольку мне нужно было остаться на работе, я предложил встретиться завтра. Я поймал себя на том, что чуть было не чмокнул ее в щеку, как близкую женщину. На это она улыбнулась, открыто глядя мне в глаза, и нажала кнопку. Двери лифта закрылись у меня перед носом, и какое-то время я стоял в задумчивости. Потом вызвал соседний лифт и уехал домой. Письмо я так и не прочитал. Я не стал также звонить Сокурову, чтобы выяснить содержание письма, я понимал, что все дело в ней, а не в письме. Ночью сна снова не было.

На следующий день я сам позвонил ей рано утром и спросил, не у нее ли письмо. «Вы его сунули в книгу» - «В какую?» Она согласилась приехать после пяти, чтобы найти это злополучное письмо. Потом была моя пресс-конференция, на которой она снова спросила о духометрии...

И вот уже море плещется у наших ног...

Глава 13

Летом мы жили у Ирины на даче. Как раз проходил чемпионат мира по футболу. Коротая время, мы торчали у телевизора... И конечно, мучились: дела наши шли из рук вон плохо...

Однажды была суббота, мы отоспались после трудной ночи и, навалявшись в постелях, выползли наконец на улицу. День стоял звонкий, синий, безветренный. Стоял полдень, и солнечные лучи, пробившись сквозь верхушки корабельных сосен, дымчато-беловатыми штыками вонзались в землю. Жора, сонный, в голубой кофте, с голыми белыми ногами, сидел на деревянном крыльце и, щурясь, крошил в прах своими белыми зубами кедровые орешки.

- Лю-юбишь ты нежиться на белых простынях, - улыбнулся он, даже не взглянув на меня.

Всегда было наоборот. Во-первых, не было никаких белых простыней, мы спали на старых ватных матрацах, кое-как прикрытых старенькими марселевыми покрывалами. И даже летом укрывались стегаными ватными одеялами, вытертыми до блеска. Во-вторых, это он спал до полудня, я же - жаворонок, просыпался рано и, пока он не выползет на крыльцо, старался чем-нибудь себя занять. Я бродил по летнему лесу между корабельных сосен, делал зарядку, даже бегал к озеру, чтобы поплавать... Зато он мог сидеть ночи напролет, даже не зевнув, а я едва доживал до двенадцати.

- Представь себе, - неожиданно произнес он, - что нам удастся найти такую композицию...

Он думал о вчерашнем дне. Длительное время мы добавляли в пищу животным биологически активные вещества животного и растительного происхождения, взятые в различных комбинациях: мумие, цветочную пыльцу и прополис, маточное молочко и женьшень, и элеутерококк, и лимонник китайский с желтым сахаром, присланные нам из Владивостока самим Брехманом, вытяжку из рога оленя и рога единорога... Все это готовили на основе меда и на соках трав, примешивали сперму кита и перепелиные яйца. Гоша Ачичеладзе привез из Поти акулий хрящ, а Вит притащил из Таллинна от Хинта и Урмаса Алтмери жутко вонючий препарат АУ-8... Ко всему этому были примешаны и чесночные капли на молоке (рецепт тибетских монахов), и настойка чаги, и прижигание китайских точек (хе-гу, цзу-сань-ли...), и абсолютное голодание по схемам, придуманным Жорой с Аленковым. Было нелегко найти такое редкое сочетание всех этих мыслимых и немыслимых препаратов и биодобавок, чтобы хоть на месяц достоверно продлить жизнь подопытной группы белых мышек или рубиновоглазых крыс. Хоть на месяц? На день! Какая логика выбора условий эксперимента овладевала Жорой, никто не знал. Интуиция экспериментатора, чутье охотника. Жора назвал это методом научного тыка. Да, Жора верил своему шестому чувству. И Аленков поддерживал эту веру. Машинное и математическое моделирование? Кто-то из знакомых Аленкова занимался и этим, но надежда была только на Жору. Я присматривался. О своих клеточках я молчал. А Аза тут была ни при чем. Как, кстати, и Тина. Тина вообще...

Что-то удерживало меня от рассказа о них. То, что проделывали с мышками Жорины ребята, забивая их как котят и растаскивая экспериментальный материал (кто-то мозг, кто-то сердце, кто кишки или печень, кто кровь и мочу...) по своим углам для изучения тонких механизмов развития рака или предупреждения старения, меня мало интересовало. Все они работали над кандидатскими диссертациями и просто не могли не заметить, как Жорины композиции благотворно действуют на организм мышек. Клетки теряют молодость под воздействием вредных факторов окружающей среды. Всякие там свободные радикалы и канцерогены, ксенобиотики и энергетические киллеры - все это, безусловно, не молодит клетки. Было ясно, что старение напрямую зависит и от генов. Появились сведения, что немало генов определяют продолжительность жизни экспериментальных животных. Скажем, мутация гена белка ламина А приводит к нарушению функций клеточных ядер, что в свою очередь приводит к прогерии Хатчинсона-Гилфорда - болезни, способствующей преждевременному старению. Жора и сам понимал: долголетие - не такая простая проблема, чтобы решить ее с помощью новых комбинаций. Не говоря уж о раке!

- Если бы можно было...

Жора размышлял. Ему, конечно, и в голову не могла прийти мысль о воздействии на гены. Дело в том, что в нашей экспериментальной «кухне» эта мысль не могла быть реализована: другие пути поиска, другие методы, другие мысли - стереотип. От этого нелегко избавиться. Мы нанизаны на привычки, как вобла на леску, пришпилены к ним, как бабочки к сукну. Мы как невольники, прикованные к веслу. Да, мы невольники своих стереотипов, и чтобы уйти из-под их власти, обрести хоть краюху свободы, нам необходимо прилагать неимоверные усилия. К тому же мы настолько ленивы, что становимся ненавистны сами себе. Лень губительна для исследователя, и единственным лекарством от лени является каждодневная битва с собой. Хотя лень бывает и плодотворной.

То, что я украдкой подмешивал в наши композиции гены черепахи, не могло иметь решающего значения в поиске. Нужны были клинические испытания, а это было нелегким делом.