Крестовые походы. Под сенью креста - Александр Доманин

Ожидание неминуемой гибели до предела обострило религиозные чувства крестоносцев. Многие впадали в молитвенный экстаз и простаивали коленопреклоненными дни и ночи напролет в многочисленных антиохий-ских церквах, моля Господа об избавлении. Ожидание чуда стало таким нестерпимым, что оно не могло не свершиться. И «чудо» произошло.

В один из июньских дней в покоях заболевшего графа Тулузского появился бедный провансалец Петр Барте-леми. О нем мало что известно, даже очевидцы называли его то обычным солдатом южнофранцузского ополчения, то бенедиктинским монахом. Думается, что первое ближе к истине. Так вот, Петр Бартелеми утверждал, что у него было божественное видение: якобы святой первоапостол Андрей показал ему копье, которым римский воин Лонгин пронзил распятого Христа, из жалости прервав его мучения; это святое копье зарыто под церковью святого Петра в Антиохии, и, если пилигримы найдут это копье и пойдут с ним в бой, то Господь пошлет им победу над неверными.

Поверил ли Раймунд рассказу своего солдата, или >ке он сам был режиссером этой мистификации — это ii;iвсегда осталось тайной и поводом для почти тысяче-летнего спора, который начали уже сами участники похода, а продолжили многочисленные исследователи. По если тулузский граф и не приложил к этому руку, m псе выгоды от обладания подобной святыней он понял очень хорошо. Тотчас же, по его приказу, в храм, ука-1ВННЫЙ Петром Бартелеми, была послана группа .рыцарей и священников с заданием непременно найти Копье Лонгина. Весь день, сменяя друг друга, рыцари, голдаты и монахи копали землю. Уже в сумерках, ког-ца яма достигла почти четырехметровой глубины, в нее опустился босой, в длинной нательной рубахе, сам Петр Ьлртелеми, и через несколько мгновений, крича от восторга, поднял над головой ржавый обломок копья. Христианское воинство обрело-таки свою победоносную святыни):

Конечно, не все поверили в столь своевременное чудо. Боэмунд Тарентский в узком кругу откровенно плсмехался над «святостью» этого копья, которое, по ОГО мнению, пару лет назад принадлежало какому-нибудь сарацину. Даже папский легат Адемар выра-шл самые серьезные сомнения в подлинности новоявленной святыни. Но скептики были вынуждены прикусить языки, когда увидели, какое мощное впечатление произвела эта находка на отчаявшееся крестоносное воинство. Сразу 'прекратились случаи дезертирства, окрепла дисциплина: воодушевленные крестоносцы поверили в скорое торжество над врагами. И Боэмунд, не самый ревностный христианин, но прирожденный полководец, быстро понял, что изменившееся настроение войска дает пусть небольшой, но реальный шанс ii.i победу.

Совет латинских князей, собравшийся 25 июня, на-ш,1чил Боэмунда Тарентского на четырнадцать дней гл.чиным предводителем войска, с почти неограничен-noii властью. Энергичный норманн предпринял самые жесткие и решительные действия для укрепления воинской дисциплины: так, когда некоторые отряды в страхе попытались уклониться от предстоящей битвы, он приказал сжечь их квартиры, и более двух тысяч домов Антиохии было обращено в пепел. Победа или героическая смерть на поле брани — только такой выбор оставлял яростный норманнский князь христианскому воинству.

Рано утром 28 июня войску был отдан приказ выходить из города и, перейдя через мост, строиться в боевые порядки на северном берегу Оронта против полчищ Кербоги. Маневр был непростой, мусульмане легко могли ему помешать — хотя бы перекрыв лучниками выход с моста. Но на помощь крестоносцам пришли усилившиеся разногласия среди исламских эмиров. Двадцать восемь мусульманских владык с трудом признавали верховенство Кербоги, считая себя равными ему. К этому добавились и идеологические противоречия — ведь в армии Кербоги воевали и сельджуки-сунниты, и сторонники исмаилитских Фатимидов. А незадолго до решающего сражения несколько исламских князей, и в их числе эмир Дамасский с 30-тысячной армией, вообще покинули войско, посчитав, что крестоносцы уже обречены, и в их помощи нет необходимости. Но и оставшиеся мусульманские эмиры и сам Кербога были также абсолютно уверены в победе и потому не стали препятствовать христианам в построении войска в боевой порядок. Трудностям медленной, но верной осады Кербога предпочел риск скоротечной и непредсказуемой битвы — что ж, он был не первым и не последним из бездарных полководцев.

Утром 28 июня 1098 года началась битва, предрешившая в итоге судьбу крестового похода. Самоуверенность Кербоги и мусульманских эмиров позволила Боэмунду Тарентскому построить крестоносцев в двенадцать штурмовых колонн (по числу апостолов) и двинуть армию на врага, так и не сумевшего как следует изготовиться к кавалерийскому нападению. Пока конные сельджукские отряды выстраивались в боевую линию — причем и здесь не обходилось без нелепых раздоров исламских вождей — норманнский князь, даже не ожидая, когда все его воины перейдут мост, бросил армию в отчаянную атаку. Крестоносцы, почти все пешие, шли в бой в каком-то исступлении, священники с дубинами в руках пели воинственный псалом; впереди, рядом с тулузским знаменем, бежал со «святым» копьем капеллан графа Раймунда (сам Раймунд из-за болезни в битве не участвовал). Отчаяние придало христианским воинам силы, и удар их был страшен. Центр сельджукского войска был прорван, а попытка Кербоги ударом во фланг и тыл рассечь и окружить франкскую армию была отбита норманнами Боэмунда. Среди мусульман вспыхнула паника, многие сельджукские военачальники начали отступать со своими отрядами, даже не вступив в бой. Вскоре отступление превратилось во всеобщее паническое бегство, и к полудню могучее исламское войско Кербоги перестало существовать. Победа крестоносцев была полной. В своем неудержимом бегстве турки бросили и свой лагерь, и многочисленные обозы. В руки франков попал и огромный шатер Кербоги, который, как говорят, мог вместить одновременно три тысячи человек, и все богатства, что в нем хранились.

Поражение армии Кербоги стало для сельджуков настоящей катастрофой. Фактически, в битве под Анти-охией турецкому могуществу был нанесен смертельный удар. Единство сельджукской империи, и без того уже почти эфемерное, рухнуло окончательно. С этих пор крестоносцы имели дело уже с отдельными эмирами и беками, что, конечно, облегчало и дальнейшие завоевания, и вообще само положение порядочно поредевшего крестоносного войска. Поражением сельджуков не преминули воспользоваться и их исконные враги Фатими-ды, летом этого же года почти без боя занявшие Иерусалим. Но, как это часто бывает, огромная победа, одержанная крестоносцами столь высокой ценой, так и не стала окончательной. И виной тому были сами «рыцари Христа».

Впрочем, не стоит возводить на простых рыцарей и солдат крестового похода грехи их вождей. Воины-паломники рвались в бой, ведь их главная цель — Иерусалим — была уже так близка. Но среди латинских князей, только что спасшихся от казавшейся неминуемой гибели, с новой, и еще большей силой вспыхнули раздоры. Зачинщиком их был, как водится, граф Ту-лузский. Сразу же после победы он вновь поднял на совете, казалось бы, уже решенный вопрос о том, кому владеть Антиохией. Аргумент был тот же: присяга Алексею Комнину. Но если месяц назад Раймунду удалось уговорить большинство вождей согласиться с ним, то сейчас, после победы, одержанной, к тому же, без какой-либо, даже минимальной, помощи греческого императора, мало кто из членов совета поддержал тулузского графа. Общие симпатии и крестоносных лидеров, и всего войска были на стороне Боэмунда — подлинного творца этой победы. Тогда Раймунд использовал свой последний козырь, пресловутое копье. Тулузский граф утверждал, что великая победа была одержана только Божьим соизволением, и никакой заслуги Боэмунда в ней нет; наоборот, именно он, Раймунд, должен считаться тем человеком, который внес наибольший вклад в успех крестоносного дела. Ведь это его воины обнаружили святыню христианства, а сам Раймунд был на совете вождей назначен хранителем святого копья. Вес графа Сен-Жилля в войске был чрезвычайно велик — ведь ему подчинялось больше трети крестоносцев, и потому спор вокруг копья разгорелся с новой силой. Боэмунд довольно ехидно высмеял претензии провансальца на святость, а вскоре и прямо обвинил его в руководстве театрализованной мистификацией. После этого все войско раскололось на сторонников и противников «святости» копья. Чтобы окончательно решить проблему, был, в конце концов, назначен «Божий суд». Для бедного Петра Бартелеми настал «момент истины». Посреди лагеря разожгли огромный костер, состоявший из двух половин, разделенных узенькой тропкой. Вот через этот костер пятиметровой длины, пламя которого порой вздымалось на высоту десяти метров, и должен был пройти несчастный провансальский солдат. К чести его надо сказать, что Петр Бартелеми не струсил — а может быть, был убежден в своей правоте — но он смело бросился в костер, и через несколько секунд... появился с обратной стороны. Ликованию сторонников Раймунда не было предела, но увы... На следующий день несчастный провансалец скончался от многочисленных ожогов, и теперь торжествовали уже приверженцы Боэмунда. В конце концов, тулузский граф, видя, что большая часть вождей и войска его не поддерживает, отказался от дальнейшей борьбы. В гневе он собрал свои отряды и двинулся на юг, к Триполи, рассчитывая укрепиться в этом мощном бастионе.