Испытание невиновностью - Агата Кристи

– О, черт, – вырвалось у него. – Проклятье!

Глава 15

– А я еще не хочу домой, – проговорил Филип Дар-рант плаксиво и раздраженно.

– Но, Филип, нам больше совершенно незачем тут оставаться. Надо было обсудить эти дела с мистером Маршаллом, а потом дождаться людей из полиции, мы же для этого приехали. Но теперь нет никаких причин здесь задерживаться.

– По-моему, твоему отцу было бы приятно, чтобы мы еще немного погостили, сказал Филип. – Он рад, что есть с кем сразиться в шахматы по вечерам. Он играет как бог. Я вроде бы и сам неплохо играю, но рядом с ним я нуль.

– Папа может подыскать себе другого партнера, – сухо возразила Мэри.

– Свистнуть кому-нибудь из Женского института?

– И вообще, нам необходимо быть дома, – не отступалась Мэри. – Завтра день миссис Карден, она будет чистить краны и дверные ручки.

– Полли – идеальная хозяйка! – со смехом произнес Филип. – Эта твоя миссис... как ее... спокойно может все перечистить и без нас, разве нет? А если не может, пошли ей телеграмму: пусть ручки и краны побудут нечищеными еще недельку.

– Филип, ты ничего не смыслишь в домашних делах и не представляешь себе, как сложно вести дом!

– Не вижу ничего сложного, ты сама обожаешь создавать трудности на пустом месте. В общем, лично я хочу еще немного побыть здесь.

– Филип, мне тут так неприятно! – страдальчески произнесла Мэри.

– Но почему?

– Здесь жутко мрачно, и вообще вся эта атмосфера... Разговоры об убийстве, и все такое.

– Прекрати, пожалуйста, Полли, и не говори мне, что ты превратилась в клубок нервов из-за подобных пустяков. Уверен, что убийство тебя совершенно не волнует. Тебе гораздо важнее краны и дверные ручки, чтобы они были начищены, и чтобы нигде в доме не было ни пылинки, и чтобы в твоем меховом манто не завелась моль...

– Летом моль в меховых вещах не заводится, – возразила Мэри.

– Ну ладно, ты все равно поняла, о чем я... Но, видишь ли, с моей точки зрения, тут куда интереснее.

– Интереснее, чем жить у себя дома? – с удивлением и обидой переспросила Мэри. Филип тут же спохватился.

– Прости, дорогая, я не правильно выразился. Наш дом – самый лучший дом в мире, ты там навела потрясающую красоту. Комфорт, уют, стиль. Но понимаешь, все было бы иначе, если бы... если бы я был таким, как прежде. Днем у меня было бы полно всяких дел и выше головы разных идей. И так было бы чудесно возвращаться вечерами к тебе в наш замечательный дом. Обсуждать с тобой все, что произошло за день. Но теперь... теперь все переменилось.

– О да, конечно. Ты не думай, я об этом ни на миг не забываю, Фил. Я из-за этого терзаюсь, Фил, ужасно терзаюсь.

– Да, – процедил Филип сквозь зубы. – Ты слишком терзаешься, Мэри. Ты так терзаешься, что и я из-за этого начинаю еще больше терзаться. Все, что мне нужно, это отвлечься... нет, не говори мне, что я могу отвлечься с помощью массажа и лечебной физкультуры или за головоломками и за чтением бесконечных книг. Иногда мне нестерпимо хочется заняться каким-нибудь настоящим делом! А здесь, в этом доме, есть дело, которым можно заняться по-настоящему.

– Филип, – испуганно проговорила Мэри. – Ты что, все еще не расстался со своим замыслом?

– Поиграть в расследование убийства? Убийца, убийца! Где ты, убийца? Да, Полли, ты, в сущности, угадала. Я страстно хочу выяснить, кто убийца.

– Но зачем? И как ты можешь это выяснить? Если кто-то влез в окно или вошел в незапертую дверь...

– А ты все еще тешишь себя мыслью, что это был кто-то посторонний? Это не выдерживает критики, дорогая. Старик Маршалл сделал вид, будто оно его удовлетворяет. Но на самом деле он просто хотел помочь нам сохранить лицо. В эту замечательную версию никто не верит. Она попросту абсурдна.

– А если она абсурдна, – перебила его Мэри, – если, как ты говоришь, это сделал один из нас, тогда я просто не желаю ничего знать. Зачем нам это нужно? В тысячу раз лучше оставаться в неведении!

Филип с интересом на нее посмотрел.

– Хочешь спрятать голову в песок, Полли? Неужели у тебя нет хотя бы обыкновенного любопытства?

– Говорю тебе, я ничего не хочу знать! По-моему, это просто ужасно. Я хочу забыть... и больше ни о чем таком не думать.

– Неужели ты настолько не любила мать, что тебе безразлично, кто ее убил?

– А что толку знать, кто убил? Два года мы жили спокойно, считая, что это сделал Жако.

– Вот именно, – кивнул Филип, – и это всех нас устраивало.

Жена взглянула на него с недоумением.

– Что ты такое говоришь, Филип?

– Разве непонятно, Полли, что в каком-то смысле это вызов мне, моей сообразительности? Я не хочу сказать, что так уж болезненно пережил смерть твоей матери или что так уж горячо ее любил. Ничего подобного. Она сделала все от нее зависящее, чтобы ты не выходила за меня замуж. Но я на нее зла не держал, потому что в итоге ты все-таки досталась мне. Верно я говорю, моя девочка? Так что мной движет не жажда мести и даже не стремление к справедливости, нет, я думаю, что... ну да, главным образом у меня это любопытство, хотя и не без примеси благородных побуждений.

– В такие вещи лучше не соваться, – покачала головой Мэри. – Это не доведет до добра. Умоляю тебя, Филип, не ввязывайся ты в эту историю! Поедем лучше домой и не будем больше об этом думать.

– Ну что ж, – сказал Филип. – Тебе ничего не стоит вывезти меня куда угодно, не так ли? Но я хочу остаться здесь. У тебя никогда не возникает желания, чтобы я хоть иногда делал то, что хочется мне?

– Да я только и думаю о том, чтобы все было так, как хочется тебе!

– Ничего подобного, дорогая. Тебе просто нравится нянчиться со мною, как с грудным ребенком, и всегда самой решать, что для меня лучше, – со смешком возразил Филип.

Мэри растерянно произнесла:

– Не могу понять, когда ты говоришь всерьез, а когда шутишь.

– Так вот, дело не только в любопытстве, – сказал Филип Даррант, – кто-то, знаешь ли, все-таки должен выяснить правду.

– Зачем? С какой целью? Чтобы еще кого-нибудь отправили в тюрьму? По-моему, то, что ты задумал, ужасно.

– Ты не правильно меня поняла, – уточнил Филип. – Я ведь не сказал, что сдам в полицию того, кто это сделал, – если мне, конечно, удастся его обнаружить. В чем я вовсе не уверен. Разумеется, все будет зависеть от обстоятельств. Вероятнее всего, передавать его в полицию будет бессмысленно. Я по-прежнему думаю, что реальных доказательств не существует.

– Но если реальных доказательств не существует, как ты собираешься что-то разузнавать?

– Есть много разных способов докопаться до истины, – ответил Филип. Убедиться с полной определенностью раз и навсегда. И знаешь ли, по-моему, медлить тут нельзя. В этом доме дела обстоят неважно, и очень скоро будет еще хуже.

– О чем ты?

– Ты что, ничего не замечаешь, Полли? Например, у твоего отца с Гвендой Воэн.

– Ну и что? Зачем папе в его возрасте понадобилось опять жениться, я...

– Это мне как раз понятно, – сказал Филип. – В конце концов, в первом браке ему пришлось несладко. И теперь он получил шанс обрести счастье. Осеннее счастье, если угодно, но оно возможно. Вернее сказать, было возможно. Потому что теперь в их отношениях что-то не так.

– Наверно, все из-за этого расследования... – предположила Мэри.

– Вот именно, – подтвердил Филип. – Из-за этого расследования. Они все больше расходятся друг с другом и причины этому могут быть только две: подозрение или вина.

– И кто кого подозревает?

– Ну, скажем, он ее, а она – его. Или так: с одной стороны подозрение, а с другой сознание вины, или наоборот, или так, или этак, в общем, как тебе будет угодно.

– Перестань зубоскалить, Филип, ты меня совсем запутал. – Мэри вдруг немного повеселела. – Значит, ты полагаешь, это Гвенда? – спросила она. Может быть, ты и прав. Господи, вот хорошо было бы, если бы это оказалась Гвенда!

– Бедная Гвенда. Почему хорошо? Потому что она не член семьи?

– Ну да, – сказала Мэри. – Тогда это не кто-то из нас.

– А тебе главное, как это отразится на нас? И больше тебя ничего не волнует?

– Конечно, – ответила Мэри.

– Конечно, конечно, – передразнил ее Филип. – Твоя беда в том, Полли, что ты совершенно лишена воображения. Ты не в состоянии поставить себя на место другого человека.

– А зачем?

– Действительно, зачем? – подхватил Филип. – Если быть честным, наверное, просто для забавы. Но при этом я могу поставить себя на место твоего отца и на место Гвенды и понять, как это все мучительно, если они не виноваты. Как горько чувствовать Гвенде, что ее теперь держат на расстоянии. Как больно от сознания, что ей так и не удастся в конечном итоге выйти замуж за того, кого она любит. Или поставь себя на место отца. Он знает, не может не знать, что его любимая женщина имела возможность совершить это убийство, и мотив у нее тоже был. Он думает, что это не она, он хочет верить, что это сделала не она, но полной уверенности у него нет. И что самое печальное – никогда не будет.