Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Видум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Владыка провозил через депутатский зал чемоданы «идеологически вредной литературы» «на грани фола». А обычных «книгонош» на таможне ожидали испытания. Что обычно интересует таможню? В «застойные» годы на советско-финской границе выборгские таможенники, следуя инструкции, скучным голосом спрашивали у пассажиров, следующих туда: водка? иконы? оружие? И едущих оттуда: Библия? порнография? литература?
Вспоминаю аналогичную сцену эпохи «застоя» в Шереметъево-2. Таможенник, выявив в чемодане «литературу», откладывает стопку книг в сторону и нажимает на кнопку. Над стойкой загорается лампочка-светильник определённого цвета, и через минуту, не глядя в сторону владельца, к книгам подходит «круглолицый». (Таможенник уже «работает» со следующим пассажиром; ко мне, «по его линии» претензий нет). «Круглолицый» молчалив; представляясь, он произносит лишь одно слово: «политконтроль». А это значит, что в отличие от таможенника (в те годы – представителя Министерства внешней торговли), «библиофил» числится за другой «конторой».
За книги я спокоен, – в них, при всём желании, нельзя отыскать ни одной строчки, «враждебной советскому строю». Однако «литературовед в штатском» неожиданно откладывает в сторону… «Алису в стране чудес» лондонского издания на русском языке. Как? Почему «Алиса» «непроходная»? Лениво цедя слова, сквозь зубы, «круглолицый» объясняет: «Разве не видите, чей перевод? Набокова!»
– Так что же, «Алиса» – антисоветчица?
– А Вы не видите, где книга напечатана? – не сдаётся опер, – в Лондоне!
Это уже полное «Зазеркалье». Ясно, что гэбэшник хочет «заиграть» «Алису». На носу Новый год, а у него семья, дети, и надо думать о подарках. Я продолжаю настаивать: – Покажите «Алису» в «Перечне книг, запрещённых к ввозу в СССР»!
– «Перечень» – для служебного пользования и ознакомлению не подлежит! – парирует «шестёрка» из «пятёрки». (В 1970–1980-х годах – Пятое управление КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями).
Немного поразмыслив, «сдаюсь».
– Хорошо! Протокол об изъятии книги Кэрролла прошу составить в двух экземплярах (копию мне) и указать, что это «сборник сказок для детей».
«Идеолог», не ожидавший такого поворота, теряется, но только на секунду. Продолжая «литературную игру», он вынимает рацию и связывается с напарником (подельником): «Второй! Второй! Первый на связи!» «Второй», изображающий «первого» (шефа), появляется незамедлительно. Им нужно капитулировать на почётных условиях. Следуя отработанной технологии, «добренький» просматривает стопку книг, придвигает к ним «Алису» и отрывисто произносит: «Свободен!». После этого оба «напёрсточника» молча удаляются…
Впрочем, иногда обходилось и без политконтроля. Прибывают в Шереметьево-2 одновременно, скажем, три рейса из Западной Европы. Таможенники не справляются, очередь не убывает. Тут уже не будешь перетряхивать каждый чемодан и выявлять печатные издания. И происходит такой вот диалог.
– Литература в багаже есть?
– Только наша. (Под «нашей» они тогда понимали советскую. А мы – церковную).
– Проходите. Следующий!
Строгости касались в основном литературы. А в остальном в «Шереметьево-2» действовали тоньше. Просто так, без прямой «наводки», карманы пиджака не выворачивали. Зачем? Ведь есть другой способ. «Вот у Вас в декларации указана валюта. Предъявите её, пожалуйста». Законное требование. Пассажир сам достаёт портмоне и извлекает задекларированные «зелёные». Но валюта – только предлог. Таможенник тянется к бумажнику пассажира и ласково спрашивает: «Можно взглянуть?», после чего вытряхивает его содержимое…
И всё же Шереметьево-2 – это зеркало, хотя и кривое. А в советском Зазеркалье всё было проще. Те, кто ходил в загранплавание на торговых судах, в те годы пели: «С чего начинается родина? Со шмона в твоём рундучке». А «легкоранимым», тем, кто пытался протестовать против обыска, разъясняли: «Это личный досмотр. Обыск – это когда с тебя носки будут снимать». «Недовольным» закрывали «форму номер один» (или как она там) на выезд за рубеж, и переводили на «малый каботаж» – без допуска на заход в иностранные порты.
К среднему звену «плавсостава» относились поделикатней. Без особых подозрений не «лапали», но если пиджак висел на стене кубрика, то запустить руку в карманы – святое дело. Из «устной классики» загранплавания: пожилой стармех сходил в последний загранрейс, собираясь взять расчёт в пароходстве. А заодно – расквитаться за долгие годы унижений. Перед визитом таможенников он повесил свой пиджак на стену каюты, а в нагрудном кармане «забыл» лезвие опасной бритвы…
Митрополиты, не имевшие «зелёных корочек», а обладавшие всего лишь обычными красными загранпаспортами, пользовались депутатским залом, но при каждой поездке необходимо было получить разрешительное письмо от Совета по делам религий. Один из них – митрополит Киевский и Галицкий Филарет (Денисенко; ныне – в расколе) – летал за границу чаще других, – по «миротворческой линии». Тяжко дыша, опираясь на посох, осыпанный алмазами, он вальяжно шествовал через депутатский зал на посадку в самолёт. Депутатский зал был у него уже «в крови», и когда в конце «перестройки» члены Священного синода стали вести «антисоветские разговоры» о ликвидации Совета с его полицейскими функциями, киевский архиерей выражал своё несогласие.
– Позвольте! Вот я, например, иду через депутатский зал под «гарантийное письмо» из Совета. А если Совет ликвидируют, то кто мне депутатский зал будет обеспечивать?
Депутатский зал… О том, что̀ он представлял собой в советское время (как, впрочем, и сейчас), повествуется в книге М. Вселенского «Номенклатура» (Лондон, 1984).
… Чёрная «Волга» привозит номенклатурщика в аэропорт. Подвезёт она его не к общему входу, а к специальному – в так называемую «комнату депутатов Верховного Совета СССР». Это – отличное изобретение, которым организаторы обслуживания номенклатуры справедливо гордятся. Действительно, звучит демократично и конституционно: не зал для каких-нибудь бонз, а комната для наших с вами народных избранников, товарищи! А кто знает, что в этом зале с мягкой мебелью, ковровыми дорожками и обслуживающим персоналом сидят в большинстве своём не избранники, а номенклатурные чины? Да и нет такого потока разъезжающих депутатов Верховного Совета СССР, который оправдывал бы содержание залов. Решена была и проблема, как представить эти залы привозимым туда иностранцам – дипломатам и членам разных делегаций, знающим, что они не депутаты Верховного Совета: в табличках на английском языке депутатская комната переведена как VIР-Hall; – ну кто же возразит против того, что он – very important person?
Из
