Лондон. Темная сторона (сборник) - Джерри Сайкс

Я чувствую твой гнев, сказал он, лучше пойми свою ненависть. Так и сказал – ненависть. Прозвучало в самую точку.

Он знал и других, которые чувствовали то же. Почему бы мне не прийти и не познакомиться? Так я и сделал. И ни разу не оглянулся.

Иана больше нет. После того, что случилось.

На время стало скверно. Я не преувеличиваю, действительно скверно. Так скверно, словно тело замуровано в бетонный фундамент Лондонских Ворот.

Я винил Иана. Непрерывно. Ведь надо же кого-то винить. К счастью, Дерек согласился.

Дерек Миджли. Великий человек. Как я уже говорил. Он сделал местную пивную «Святой Георгий» своей базой. Там-то мы и встречаемся. Он сидит себе в костюмчике, перед ним джин с тоником, волосы приглажены. Мы мало-помалу собираемся вокруг и ждем, когда он одарит нас перлами мудрости. Или поведает о новейшей модификации своего гениального плана. Это отменно, просто быть с ним рядом. Ну, я ведь уже говорил, великий человек.

Я подался в пивную, как и все прочие, поздно вечером после заварушки у общинного центра, то есть сборища. Те же лица. Дерек, разумеется, председательствовал. А вокруг пехота, к которой я с гордостью причисляю себя, местные жители, которых Дерек называет озабоченным населением, кое-какие девахи, Адриан и Стив.

Тут нужно кое-что объяснить. Адриан из тех, кого называют интеллектуалами. На носу у него очки, на плечах драповое пальто круглый год. И на одном плече поверх пальто полотняная сумка. Жирные черные волосы. Лицо такое, будто он где-то не здесь. Смеется над шуточками, которые только один и слышит. Не знаю, что он делает. Знаю только, что обшаривает Интернет и добывает там всякое-разное. А потом показывает Дереку. Тот кивает и следит, чтобы никто из нас ничего не увидел. А Стив местный советник. Наша великая белая надежда. Наш великий жирный кит, как называют его подальше от ушей Дерека. Был лейбористом, пока, как сам он говорит, не узрел свет. Или пока коллеги по партии не нашли все его поддельные ведомости с расходами и нацистские флаги в его гостиной, после чего его турнули. И все-таки он истинный сын народа.

Дерек вещал. То, что вы совершили недавно, мол, было великим и славным деянием. И я горжусь каждым из вас.

Мы все заулыбались.

Однако, продолжил Дерек, я предпочел бы, чтобы вы затаились до самого вторника. До дня голосования. Пусть пока кое-какие другие члены нашей партии исполнят свой долг. У каждого из нас своя роль в спектакле.

Он сообщил нам, что озабоченное население выйдет на улицы с листовками и транспарантами в лучших своих шмотках и тряпках, Стив будет повсюду расхаживать, и прочее. Он может много чего убедительно наплести, наш Стив. О том, как он в отвращении отверг лейбористов, поскольку они друзья паки, искателей убежища, спокойной гавани. Как они пригласили этих, дали им возможность воспользоваться нашей Национальной Службой Здравоохранения, чтобы распространять у нас наркотики и проституцию. Он выложит это каждому, кого встретит, и попытается убедить голосовать за него. Дерек говорит, что это игра на их законных страхах, но для меня это была ПРАВДА. Пусть он играет, на чем хочет.

Дерек продолжал. Мы слушали. Я чувствовал, что не одинок. Нужен. Ценен. Сборища всегда вызывают такое чувство. КАК БУДТО ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ. Сборище рассыпалось. Все стали пить. Куртни, одна из девах, подошла ко мне и спросила, остаюсь ли я. Она коротышка, тело у нее мягкое и на вид как бочонок. Глаза суровые. Ее берут почти все наши пехотинцы. Иногда кто-нибудь больше, чем однажды. Иногда несколько парней подряд. Она это называет своим патриотическим долгом. Суровые глаза, но сердце доброе. Как-то я к ним присоединился. Нужно было. Все в таком участвовали. Но я не больно много делал. Главным образом, сидел и наблюдал. Глазел на них. А к ней и не приблизился. Так или иначе, она меня наградила этим взглядом. Потерлась о меня. Дала взглянуть на кончики ее титек под футболкой с глубоким вырезом. Вогнала меня в краску. И я разозлился, почувствовав, что покраснел. Я сказал ей, что мне надо идти и что я не могу позволить себе выпить. Мое разрешение на поиск работы пропало, а Без с предложением какой-нибудь работенки не появился.

Она сказала, что будет проводить время с несколькими ребятами после пивной. Мне интересно? Я ответил, что нет. И подался домой. Точнее, не прямо домой. Сперва нужно было еще кое-что сделать. Кое-что, о чем я не мог рассказать остальным.

Есть в наших местах участок, куда не ходят. По крайней мере в одиночестве. И уж всяко – когда стемнеет. Если тебя туда не послали. И если чего-нибудь не нужно. А мне было кое-что нужно.

Ну и темнотища там была. Ни просвета. А из открытых окон хип-хоп да регги. На площади ни души. Я шагал себе, хрустел гравием да битым стеклом. И чувствовал, как на меня кто-то пялится. Невидимый. Жалел, что лезвия не прихватил. И все же мускулы-то мои при мне. Я работаю над своим телом с тех пор, как вступил в партию. И стал здоровым и крепким. В школе я таким никогда не был. А был жалким слабаком. Теперь это не вернется. Так что более-менее я был в безопасности. Я это знал. До тех пор, пока я делаю здесь то, что мне нужно, никто на меня не нападет. Потому что именно здесь поселились черномазые.

Я подобрался к знакомому углу и затаился. И услышал этого типа еще до того, как увидел. Он двигался из темноты по переулочку, довольный собой и жизнью, мешковатые джинсы болтаются на бедрах, так что уже видна ложбинка между ягодицами. Куртка на плечах, точно на вешалке. Тело ободранное и смуглое, как у буйвола.

Аарон. Черный Воин.

Аарон. Наркоторговец.

Я еще отдышался.

Он подошел совсем близко. Взглянул на меня. Обычный взгляд. Улыбочка, как будто он знает что-то такое, чего я не знаю. Глаза в глаза. Я чувствовал его теплое дыхание у себя на щеке. И меня охватило беспокойство.

Он всегда на меня так действует. «Джез, – медленно тянет он и простирает руки, – я могу чем-то помочь?» Я опять едва отдышался. В горле пересохло, как в пустыне.

Сам знаешь, что мне нужно. Мой голос прозвучал до отвратного сбивчиво. Он рассмеялся, будто невинный мальчик. Разумеется, знаю. И помедлил. Дыхание его было сладким от снадобий и алкоголя. Он не сводил с меня взгляда. Я сунул руку в карман куртки. Вытащил денежку. Практически последнюю, что осталась. Но он не знал. Он покачал головой, достал из заднего кармана липкую упаковку. И говорит: лови кайф. Это не для меня, сам знаешь. Он опять улыбается. А не хочешь попробовать? Может, в долг? Сейчас? Со мной?

Я не пробую наркоты. И почти не пью. И он это знает. Просто дразнится. И знает, что я отвечу. Как угодно, говорит он. Тогда ступай. Иди обратно в свой затхлый гитлеровский мирок. Я ничего не сказал. Я не могу ничего сказать, когда он со мной говорит. А затем он сделал кое-что, чего не делал никогда прежде. Коснулся моей руки. И говорит: не стоит никого ненавидеть. Жизнь слишком коротка для ненависти. Понимаешь?

Я взглянул на его пальцы. Первые черные пальцы, которые когда-либо ко мне прикасались. Мне бы следовало их отпихнуть. Сказать ему, чтобы не трогал меня. Назвать его грязным ниггером. Ударить.

Но я ничего такого не сделал. Пальцы его были теплыми. И крепкими.

Что же мне тогда делать? Я едва ли слышал собственный голос.

Любить, отвечает.

Я повернулся и пошел прочь. И услышал, как он смеется мне в спину.

Дома папаня дрых на диванчике. Храпя и урча. Я ткнулся в комнатенку Тома. Пусто. Оставил пачку у его постели и вышел.

Я не лгал Куртни. То были почти последние мои денежки. Мне не нравилось покупать отраву для Тома, но что поделаешь? Либо покупаешь, либо он выйдет на улицу что-нибудь продать. Даже себя. Лишь бы раздобыть денег на отраву. Мне выбирать не приходилось.

Я улегся, но спать не мог. В голове всякое крутилось, а что именно, я не понимал. Не иначе как о выборах. Ну да. Я лежал, таращился в потолок, Затем понял, что мой детородный орган стал тугим. Взял его в ладонь. Это поможет уснуть, подумал я. Отчетливо подумал о Куртни. И обо всех тех ребятах. Это помогло.

Следующие несколько дней прошли сумбурно. Ничего особенного не случалось. Сплошное ожидание. Выборов. Беза, который подкинет какую-нибудь работенку. Того, что у Тома опять выйдет героин, и понадобится еще порция.

Наконец прикатил четверг, самый день голосования. Я с гордостью двинулся на избирательный участок в школе, где когда-то учился. Оглядел имена малышни на стенах. Едва ли кто из них чертов англичанин. И это еще больше замкнуло меня в моей суровой гордости. Я весь вечер там торчал, наблюдая за выборами. Том где-то пропадал, папаня дрых. Заявился Стив. На душе стало тошно.

Я приберег кое-какие жестянки, чтобы отпраздновать. Хотелось бы посидеть в «Святом Георгии» с остальными. Но я знал, что мы, пехота, не можем там быть. И все-таки, Боже, как мне туда хотелось. Вот где мне следовало бы находиться. И вот с кем. С теми, кто мне свои. Но я ждал. Мое время еще настанет.

Весь следующий день я сидел дома. Потерял счет времени. Включил ящик. Местные новости. Сообщали, что случилось. Выдали интервью одного паки. Он назвал себя главой общины. Сказал, что не может брать на себя ответственность, если члены его общины вооружаются и расхаживают по улицам, высматривая членов БНП. Его люди имеют право защищаться. Переключились на студию. Там был Дерек. Собачился с каким-то хмырем из Кембриджа. По крайней мере примерно так выглядел. Забавно. Я думал, по ящику люди должны выглядеть значительней. А Дерек выглядел меньше. Жирные волосы. Надутая рожа. Крупный нос. Почти как еврей, подумалось мне. И тут же нахлынуло чувство вины за такие мысли.