Подмастерье - Оксана Аболина

— Чечухи зве-ве-вери! — повторил Ваня. — С ними нельзя договариваться. Они коварные и жестокие. В них жив ген истребления. Но они даже хуже, чем лю-лю-люди времён хаоса. Слышал, что год назад они живьём торговца съели?

— Слышал, — кивнул Сергей. — А может, нам самим тогда поймать дикую собаку и приручить?

— Это мысль, — признался Ваня. — Молодец. Я вот не догадался. Надо будет попробовать.

Подосинкина клохкала над Ерёминым, как курица Ряба над гусёнком Женькой. Она ругала Ваню и требовала, чтобы он поклялся, что они никогда больше не будут рисковать своими жизнями. Она обнимала Ерёмина и целовала его. И если раньше он мог несерьёзно относиться к проявленным Соней бурным эмоциям, считая их ребячеством, то теперь он не мог отмахнуться от мыслей о том, как же ему дальше быть с Подосинкиной. «Лучше подосиновик в руках, чем синица в облаках», — вспомнил он Ванины слова и подумал, что, может, действительно стоит остаться здесь на всю жизнь, отказаться от ученичества и не искать новых путей?

Ваня стал ежедневно отправляться с утра на охоту. Ерёмин в эти дни дежурил на башне и паренёк уходил в одиночестве.

— Мяса у нас навалом! — кричала Подосинкина. — Куда нам больше? Корову и лошадь мясом кормить? Лучше бы с прополкой помог! Ты не охотник, а самоубийца.

Но Ваня был упрям и не слушал её. На третий день он притащил на спине в сети дикую собаку со связанными лапами и затянутой веревкой мордой. Пес был чёрный, бесшёрстный, похожий на тех, что Ерёмин видел у чечухов, только морда у него была тоньше.

— Зачем нам это страшилище? — возмутилась Соня. — Хочешь, чтобы он нам всех кур погрыз? Или я, или это чудовище!

— Дружок никого не обидит, — заверил её Ваня, заговорщицки подмигнул Ерёмину и увлёк его за собой. К вечеру они сделали вдвоём высокую загородку из заостренных с обеих сторон кольев. Освобождённый от пут пёс кидался всей грудью на ограду и отчаянно лаял. Он подрывал землю под кольями, пытался протиснуться между ними, но всё безуспешно. К ночи, изнурённый, он лёг на землю и тоскливо и громко завыл. Ерёмину стало жаль его.

— Ни-ни-ничего, привыкнет, — уверенно заявил Ваня. С этого дня он всё свободное время проводил рядом с собакой и вскоре она, действительно, привыкла к обитателям фермы. Перестала беситься при их виде. Но пищу брала только из рук хозяина, остальных терпела, но не признавала. Чуть позже Ваня освободил пса из загородки, но посадил его на длинную цепь. Единственный, кого Дружок продолжал ненавидеть, был гусак Пузан, он то и дело подходил к собаке, точь-в-точь на расстояние вытянутой цепи, так, чтобы пёс не мог достать его, а лишь клацкать зубами у самых перьев, распускал крылья и нагло сообщал ему всё, что думает об уродливой четвероногой твари, поселившейся во дворе.

По ночам Ерёмин припоминал предыдущий день, прокручивал эпизод за эпизодом в голове, старался в самых мелких деталях запомнить его — все свои новые впечатления, мысли, чувства. Как передать их Женьке? Как не забыть? Как сохранить всю яркость и свежесть нового дня? Он вспоминал и предыдущие дни, но многое терялось под новизной сиюминутных событий. Сергей боялся, что забудет и никогда не сможет рассказать Женьке самое главное. Вернется ли он к ней? Ерёмин не загадывал далеко вперёд. Он никогда не сможет возвратиться в свою прежнюю жизнь, но если Синицына захочет испытать вместе с ним чувство свободы, познать красоту мира, он станет ей надёжным проводником. Конечно, при условии, что не решит остаться на ферме с Соней.

20

В последний день мая Подосинкина провозгласила за завтраком, что дрова кончились. Совсем. Последнее полешко сожрал в плите огонь, облизнулся и угас. Если Игорь хочет, чтобы она к его дню рождения, который наступит меньше, чем через сутки, испекла праздничный пирог, пусть берёт в помощь мужиков, запрягает лошадь и отправляется в лес.

— Не нужен мне никто! — закапризничал Игорь, отставляя пустую тарелку. — Сам справлюсь.

— Ты — сам? — насмешливо произнесла Соня. — Тебя одного куда посылать — боль головная. Иди лошадь запрягай, пока мужики доедают.

И, проводив взглядом выскользнувшего в дверь мальчишку, обернулась к столу:

— Его отправь, так он вместо дров целую телегу стихов привезёт.

— Это точно, — авторитетно подтвердила Ксюха. — Помните, как ему в рот оса залетела?

Стоило ей это сказать, как спокойный и уравновешенный Ваня громко захохотал, вслед за ним, опустившись на стул, захохотала Соня, а потом и сама Ксюха, утирая неожиданно выступившие от хохота слёзы. Один Ерёмин сидел, ничего не понимая и с изумлением вертя головой по сторонам: что такого рассмешило его друзей?

— Он… — сквозь смех попыталась сообщить ему Соня, — он… в лес за грибами… ни одного гриба…

— Зато полный рот ос! — вставила Ксюха, и вся троица захохотала ещё громче.

— Да что случилось-то? Как это полный рот ос?! — не выдержал Ерёмин.

Но ещё несколько минут никто не мог ему связно рассказать эту давнюю историю: друзья хохотали, вставляя одним им понятные реплики, после чего закатывались от смеха ещё больше. Наконец, немного успокоившись, собрались было поведать о ней Ерёмину, но тут в дверь вошёл Игорь и сообщил, что лошадь готова. Увидев паренька, троица тут же расхохоталась ещё пуще. Маралин мгновенно залился краской и, не говоря ни слова, выскочил на улицу. Наконец, Ваня, проглотив последние смешинки весёлого десерта, пояснил:

— Игорь ту-ту-тут неподалёку по лесу ходил и вместо того, чтобы гри-гри-грибы собирать, читал вслух стихи деревьям. Громко чи-чи-читал, мне на башне даже слышно было. Читал-читал, а по-по-потом как завопит! Наткнулся на осиное гнездо и ткнул его палкой. Здорово его то-то-тогда покусало, штук десять жал вытащили. А одна оса — прямо в рот за-за-залетела.

Смеяться Ерёмин не стал, но улыбнулся. А друзья наперебой стали вспоминать другие истории: как Маралин полез за каштанами, задумался, уснул и свалился с ветки, чуть не свернув себе шею, как он подглядывал зимней ночью в Сонино окно и, чтобы лучше было видно, лизнул стекло, а язык взял да и примёрз, как дразнил ворон, а они налетели на мальчишку всей стаей и загнали в речку. Наконец, истории были рассказаны, и мужчины стали собираться в лес. Принесли топоры и пилу, вышли к воротам и застыли от удивлении: Маралина и след простыл!

— Лучше ско-скорее за ним отправиться, — обеспокоился Ваня. — Кабы чего опять не натворил.

Сначала всё было в порядке. Ерёмин и Ваня шли по ровному, хорошо отпечатавшемуся, следу телеги и разговаривали о Дружке. Ваня думал, не стоит ли его взять на охоту, но боялся, что пёс ещё недостаточно привык к нему, и снова потянется в лес. Но затем след колёс стал вихлять, а рядом появились новые, далеко отстоящие друг от друга, следы, при виде которых Ваня побледнел.