Нож в сердце рейха - Виктор Федорович Карпенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты кого, Щербак, привез? Воробьев общипанных! Да их откармливать месяц нужно, прежде чем на лесосеку гнать! А одеты… Голы и босы… Вчера еще сорок таких же пригнали. Пешком шли, так семь человек по пути загнулись. И эти такие же… Хотя нет. Вон один, – показал он пальцем на выделяющегося из десятка ростом Федора, – вроде ничего, крепкий! Ладно, веди их в баню, обовшивели небось, переодеть, затем в столовую и в офицерский барак. Завтра разбираться будем, кого куда на работы поставить. Документы привез?
– Так точно, товарищ капитан, – вытянулся старшина. – Только на этого здоровяка не выдали. Сказали, подошлют…
– Как же, подошлют… Да ладно, уводи! – махнул рукой капитан и ушел обратно в барак, слева от входной двери которого Федор прочитал выведенное красной краской на листе фанеры: «Войсковая часть 3616».
После бани, разомлевшие, в исподнем, пленные немецкие офицеры дремали, сидя на лавках в предбаннике в ожидании верхней одежды.
– Впервые за полгода отогрелся, – облегченно выдохнул сосед по фургону, оказавшийся майором Гельмутом Шранком. – Даже ни разу еще не кашлянул… Но это самообман. У меня туберкулез, – и, глядя как вскинулся Федор, пояснил: – Не бойся, не заражу. – И, глубоко вздохнув, добавил: – До весны бы дожить. Весной или отойду, или полегче будет.
Вскоре появился старшина-хозяйственник. Не спеша выдал форму: в основном немецкую солдатскую или офицерскую, ранее бывшую в употреблении, но это особой роли не играло, главное, что крепкая. И, на удивление, каждый получил ватник и ватные штаны. Валенки достались только двум: полковнику Функу и Федору, так как ни одни сапоги на его ногу не лезли. Остальные же получили сапоги.
Завернувшись в ватник, майор, радостно поблескивая глазами, с надеждой воскликнул:
– Теперь уж точно до весны доживу!
Кто-то из офицеров со скепсисом спросил:
– Чегой-то красные так расщедрились? Баня? Зимняя одежка?
Полковник пояснил в большей степени для всех, нежели для задавшего вопрос:
– Я немного понимаю по-русски. Так вот: как потеплеет, будем строить железную дорогу, а пока рубить просеку. В том, в чем нас привезли, и дня бы на морозе, в снегу не продержались. Потому и одели тепло. Если еще и кормить будут сносно, так до окончания войны сможем дожить.
– До победы?.. До нашей победы? – уточнил все тот же любознательный офицер.
– Эх, Гюнтер, Гюнтер… Вы уже год в плену, а еще не поняли, кто в этой войне победит…
– Это мы еще посмотрим! – запальчиво выкрикнул офицер. – Я слышал, судьба войны решится в этом году, и это будет на Волге. Ста-лин-град… – с трудом выговорил Гюнтер незнакомое название. – Фюреру нужна каспийская нефть, без которой русские танки не тронутся с места, а самолеты не покинут аэродромов.
– Вы, майор, случайно не из отдела пропаганды? – с улыбкой произнес Гельмут Шранк. – Смотрю на вас, а вижу Геббельса, кричащего с трибуны бундестага…
– Вы что, за теплый ватник продались красным? – словно петух, подступал майор к пошутившему Гельмуту.
– Уймитесь, Гюнтер, я не хотел вас обидеть. Просто жить мне осталось немного, потому смотрю на события трезво, без завихрений в голове… А Сталинградское сражение нами уже проиграно. Я слышал, что одних пленных несколько сот тысяч человек…
Чтобы как-то поддержать Гельмута, Федор подошел вплотную к крикливому майору и тихо, но с металлом в голосе, произнес:
– Если ты, майор, нас доставать своими разглагольствованиями будешь, прибью! Это тебе не армейский штаб, а лагерь военнопленных… Придушу, и никто разбираться не будет. Усвоил?
Онемевший от подобного обращения с ним младшего по званию даже здесь, в плену, настолько его ошеломило, что он лишь кивнул.
– Ты что ему сказал? – когда Федор вернулся на место, поинтересовался Гельмут.
– Да так… – отмахнулся Федор. – Уж больно занозистый! Не люблю таких!
В предбанник вошел старшина Щербак. Оглядел раскрасневшихся пленных офицеров, после чего рявкнул:
– Сейчас в столовую, а потом в барак. Выходи строиться! Чего замешкались? Не понимаете? Привыкайте к командам. Шнель, шнель! – показал старшина рукой на дверь.
Казарма оказалась небольшой. Как прикинул Федор, человек на сорок. Заполнена наполовину. Вместо нар у глухой стены стояли двухъярусные кровати, застеленные синими солдатскими байковыми одеялами.
– Курорт, да и только, – недоверчиво произнес майор Гельмут Шранк. – С чего бы это?
– Когда проходили в столовую, на одном из корпусов прочитал «Пионерский лагерь Солнечный». Видимо, с довоенных времен остались и кровати, и одеяла, – пояснил Федор.
– Вы, лейтенант, знаете русский?
– Да, господин майор. Я родом отсюда, из России. Энгельс – есть такой город на Волге. В пять лет выехал с родителями в Германию. У нас в семье до войны часто говорили на русском…
– А почему не признались при комплектовании, что знаете язык? Приставили бы к какому-нибудь армейскому чину переводчиком, легче бы было…
– Не думаю. Скорее всего, расстреляли бы, посчитав предателем родины. Родился-то я здесь, в Советском Союзе.
– Резонно, – согласился майор. – И знаете что, перестаньте мне выкать и обращаться по званию. Какие тут звания, если мы в плену. Я Гельмут, а ты Иоганн, если не ошибаюсь. Ложись-ка рядом со мной, пока не заняли кровать, будет с кем поговорить. Ты не против?
– Конечно нет! – согласился Федор.
Уже ночью, после команды «отбой», Гельмут спросил:
– Ты как в армию-то попал?
– Учился в Потсдаме в университете. В сорок первом окончил первый курс. Ну, а дальше все просто: призвали и отправили в войска. Через год вспомнили, что был студентом университета, и присвоили офицерское звание…
– А я из Берлина. Работал инженером в радиолаборатории. Поцапался с руководителем… и загремел в армию. Вначале Польша, затем Россия… Ты в Берлине-то бывал?
– Несколько раз. Отец возил в зоопарк на зверюшек посмотреть…
– А льва видел?
Федор лихорадочно вспоминал, есть ли в Берлинском зоопарке лев. И как осенило: как-то в Дуплинку привозили фильм, а перед началом демонстрации показывали кинохронику, где был
