Джентльмен с Харви-стрит - Евгения Бергер

– Уверена, мама.

Значит, лорд Феррерс волнует ее в первую очередь... Что ж, этого стоило ожидать. Жар, зародившийся в сердце, откатился к щекам, и девушка вспыхнула... негодованием и обидой.

– Спасибо, что присмотрели за моим домом, – сказала она. – Все в идеальном порядке.

– Еще бы, – вскинулась мать, – я дала нагоняй твоим слугам. Они все обленились! И я настоятельно бы советовала тебе сменять экономку.

Аманда кивнула.

– Пожалуй, так я и сделаю. – И мать, не привыкшая к легким победам в общении с дочерью, недоуменно на нее посмотрела. Тогда-то Аманда и продолжала: – Я вообще собираюсь продать этот дом и перебраться в Италию, мама. Там много солнца и природа чудесная! Я прониклась этой страной.

У леди Риверстоун-Блэкни, выдержанной всегда и во всем, приоткрылся рот и дернулось веко.

– Перебраться в Италию? – повторила она таким тоном, словно Аманда призналась, что собирается съесть помойную крысу. – Что за безумнейшие фантазии?! Ты ведь шутишь, не так ли?

– Ничуть, мама.

– Но... – Женщина, растерявшись на миг, вдруг осведомилась, прищурив глаза: – Это все из-за этого итальянца? Как его там...

– Фальконе, мама.

– Так это из-за него, я права? Ты потому оставалась в этой ужасной стране, жила в чужом доме, что... – Леди запнулась, не в силах озвучить страшное слово.

– Что, мама? Стала любовницей графа? – спокойно сказала Аманда. – Если вы опасаетесь этого, то напрасно: граф не в том возрасте, чтобы думать о женщинах. По крайне мере, в отношении меня он был само благородство и честь. Я вовсе не из-за него приняла это решение... – заключила она.

Мать большими глазами глядела на дочь, казалось, не понимала, когда, каким образом породила это... чудовище. Ее дочь, ее маленькая Аманда, на которую возлагались такие большие надежды, из раза в раз лишь огорчала ее... Может, она какой-то подменыш, а не настоящая дочь Риверстоунов: та же живет где-то в лесу, воспитанная похитившими ее троллями или эльфами?

– Ты более не вернешься в эту варварскую страну, – припечатали женщина строгим тоном.

Из кабинета, как оказалось, вышел отец – Аманда только сейчас по метнувшемуся к нему взгляду матери и заметила это.

– Эту «варварскую» страну, как вы изволите выражаться, все отпрыски благородных семей считают обязательным посетить по окончании своего обучения, мама, – парировала Аманда и повернулась к отцу: – Здравствуйте, отец. Рада вас видеть!

– Взаимно, дочка. Ты наконец-то вернулась домой, мы заждались тебя! – Он подошел и коснулся губами горячего лба Аманды. Дочь была совершенно уверена, что он слышал весь её разговор с матерью, но вел себя так, словно не знал ничего. – Мать уверяла, что ты не сможешь вернуться до самой весны, что было бы крайне беспечно с твоей стороны и даже предосудительно, но... – он снисходительно поглядел на жену, – женщинам свойственно усложнять. Я же верил, что моя дочь поступит, как должно!

– Отец, я...

– Рада вернуться, я понимаю.

– Нет, я...

– Не станешь огорчать нас новыми неуместными выходками.

Он нарочно не давал ей вернуться к прежнему разговору, и в Аманде, обычно робевшей перед отцом, далеким и отстраненным, как небожитель, вспыхнуло негодование. Ей, в конце концов, не двенадцать: она взрослая женщина, и имеет право на свое мнение.

– Никаких выходок, сэр, – сказала она, – я лишь желаю перебраться в Италию. Вот и все.

Отец очень холодно на нее посмотрел – все его добродушие испарилось как пар.

– Ты слышала мать: в эту страну ты более не вернешься, – объяснил он спокойно, как недалекому малышу. – К чему напрасные эти споры, Аманда? Ты – одинокая женщина и нуждаешься в постоянном присмотре со стороны мужа.

– Я – вдова, папа. Мой муж умер!

– Тем более пришло время обзавестись новым.

– Может быть, именно это я и хочу сделать... сама.

Мать шумно выдохнула.

– Так дело все-таки в итальянце... – процедила она. – Какой стыд и позор! Если об этом узнают...

Аманда стиснула зубы.

– Я не сделала ничего предосудительного, мама. Я всего лишь желаю иметь право голоса в том, что касается моей собственной жизни.

Но та не унималась, будто не слышала ее даже:

– Сначала тот лейтенантик, потом голодранец-мальчишка, а теперь какой-то там итальянец, – перечисляла она. – Ты будто нарочно делаешь все, чтобы нас опорочить, Аманда. – Дочь вспыхнула покраснев, а мать продолжала: – Думаешь, мы не знали с отцом, с кем ты разъезжала по Лондону перед смертью Уорда? – Дочь молчала, глядя гневно ей прямо в глаза. – С тем смазливым мальчишкой, констеблем... Сколько колких намеков мне пришлось вытерпеть, сколько стрел отразить – и все почему? Потому что моя плоть и кровь...

– Кто, мама? Договаривайте, прошу.

Ей до дрожи хотелось признаться в любви к «голодранцу-мальчишке» – за эту любовь, что бы мать ни сказала, ей не было стыдно! – но в сложившихся обстоятельствах лучше было все-таки промолчать. Не провоцировать снобов-родителей еще больше!

– Хватит! – прервал перепалку лорд Риверстоун. – Раскудахтались, словно куры. Мне стыдно за вас! – И тоном, не терпящим возражений: – Сегодня вечером ужин у Стаффордов, нас пригласили. Лорд Феррерс тоже там будет... – строгий взгляд на Аманду. – И вас представят друг другу. Он знает о всех твоих... сложностях и все-таки хочет дать шанс. – «Он мне не нужен». – А посему, будь добра, явиться на ужин в лучшем из платьев. Я хочу, чтобы лорд был тобой очарован!

«Черта с два я очарую его!» – в сердцах мысленно выразилась Аманда, и эта мысль вкупе с ругательством неожиданно усмирила ее. В конце концов, она сделала, что хотела: рассказала родителям о своих планах, а если им хочется этим планам противиться – воля их. Аманда же все равно выйдет только за Джека, и так скоро, как только возможно. Ей, падшей женщине, как почти назвала ее мать, безразличен статус возлюбленного! Деньги – не показатель счастливого брака. Достаточно вспомнить де Моранвиллей...

– Я буду на ужине, – покладисто пообещала она. – Надеюсь, лорду Феррерсу понравится мое платье. – От последнего так и разило сарказмом, но Риверстоуны предпочли пропустить его мимо ушей.

– У мадам Лезерье на Бонд-стрит поступление новых тканей, – произнесла