Операция выбор Ы! - Сергей Юхин

МЫ — ЛЮДИ!

Тишина. Колючки перестали терзать мое горло, отвернувшись от микрофона, я начал спускаться с трибуны, мимо комкающих свои бумажки ораторов, удивленные, вытянутые лица, мимо телекамер и застывших охранников, медленно, пытаясь вспомнить, о чем я только что говорил, площадь взорвалась, меня догнала звуковая волна и толкнула в спину. Я поморщился, прикрываясь ладонью голову от резинового напора тысяч глоток. Зрение возвращалось, неохотно; наплывали лица, гранитные плиты, ветки в зеленых молодых листочках, опять лица, закрывая обзор, надвинулся Моня. У него дрожали губы. Сердце спасительно и осторожно стукнуло, проверяя работоспособность организма.

— Серега, Серега…

— Что я говорил? — у меня с трудом ворочался язык. Я трепетно ловил сердечные пульсы, ласкал их, живой и удивленный.

— Серега, Серега… Что ты говорил?!!!

— Я спрашиваю, что я говорил?

— Ты… ты… Я такого не видел… Ты слышишь, что творится на площади? Ты… ты… Они с ума все сошли! Ты их порвал. Бабы плачут. Телевизионщики просят дать интервью..

— Сейчас, сейчас… пару минут…

По тропинке в глубь парка, дальше от камер и митингующих, мимо бледного и жалкого политтехнолога Кравченко…

— Ты, бля, Геббельс! — восторженно крикнул Моня мне в след.

Я вздрогнул, вжал голову в плечи и ускорил шаг.

Отец подошел сзади, присел рядом со мной на ковер и обнял за плечи. Я в сотый раз смотрел запись этого митинга… Опять не услышал ни слова, только пережил боль в связках и опустошение. Что, за чертовщина?!

— Я думаю, на площади это было еще сильнее, — спокойно сказал отец, — не показывай кассету маме. Не надо. Будь осторожен, таких не терпят рядом, когда приходит время делить награбленное…

Мама пришла в семь, когда стемнело, а в доме напротив стали загораться окна — люди возвращались с работы, зажигали под чайниками прозрачный газ и включали телевизоры.

— Собрание родительское было. Вот и задержалась, — сказала она, когда мы расцеловались, — сын приехал, а не могу домой уйти пораньше. Что за жизнь?!

Мама села ужинать, а мы с отцом — пить чай. Застольный разговор сразу принял привычный оборот — кто чем болеет, желудок, сердце, какие витамины лучше, давление, надо себя беречь, годы, годы, годы идут, хорошо бы жить в одном городе, ближе друг к другу, как работа, как выборы, как Алла… Работа хорошо, выборы отлично, все здоровы, Алла здорова, собаки — прекрасно, все, в общем, замечательно. Это было не вранье, это было то, что необходимо говорить матерям. Их не проведешь, не обманешь, но произносить надо было именно эти слова. Потом включился телевизор — Биг Морды заслоняли экран, я комментировал их речи, многих я видел, со многими лично беседовал, знал сплетни — я не рисовался, просто было приятно удивлять родителей своей посвященностью, это их успокаивало и радовало. Я сходил в ближайший ларек за сигаретами, покурил возле подъезда, сидя на старой развороченной скамейке, знакомой с детства, только поменявшей цвет много раз, а когда вернулся, оказалось, что звонил Игорь Фусенко, приглашал меня на рыбалку.

— Поедешь? — спросил отец.

— Поеду, если отпустите…

— Езжай, конечно, — отец был рад, что я дома, но не хотел, чтобы я заскучал, — чего тебе в квартире торчать со стариками. Ты же не лечить нас приехал, а повидать. Возле нас не надо сидеть, уколы делать, таблетки давать… Езжай.

— А ты с Фусенко еще общаешься? — поинтересовалась мать, — он столько раз тебя подводил. Очень ненадежный человек. Я помню, как ты переживал, как чуть заказ из-за него не потерял… Столько нервов, столько нервов!

— Да ну, ма… Знаю, что не надежный, знаю, что трепло. Проспать может все на свете, забыть и все такое… Но, он мой друг, понимаешь? Я с ним чувствую себя на одном уровне, на одной волне, есть о чем поговорить. Что еще сказать? Если с ним не работать, а общаться — прекрасный человек, он же умный, каких мало. Действительно умный. Я решил так — дружим, а делами не занимаемся, если хотим сохранить отношения. Не обязательно вместе строить заправки, можно просто рыбу ловить.

— Ну и правильно, — согласился отец, — перезвони ему, он ждет.

Я набрал номер Фусенко, долго слушал в трубке гудки (в это время он, наверняка, судорожно искал мобильный, закинутый в самое недоступное место и ругал всех окружающих), улыбнулся, представив эту картину, его красное от возмущения лицо и, услышал голос Фусенко.

— Привет. Трубку спрятали, еле нашел…

— Ясное дело, враги постарались, — я засмеялся.

— Рад, что ты приехал. Тебе отец про рыбалку сказал?

— Сказал. Когда едем?

— Завтра в два я за тобой заеду. У меня все готово. На Северский Донец поедем, там у нас домик маленький… Ну, не у нас, у знакомых, но, все равно, что у нас… Не важно… Ты только одежду и обувь возьми, старые, что не жалко.

— В каком смысле — не жалко? — не понял я.

— Совсем не жалко, выкинуть.

— А зачем выкидывать?

— Ты возьми, так надо.

— Хорошо, найду что-нибудь у отца. Странная рыбалка — вещи надо выкидывать, — я недоуменно пожал плечами.

— Отличная будет рыбалка. Тебе понравится, — уверил меня Фусенко.

— Не сомневаюсь, — однако, я сильно сомневался.

— Ну все, завтра в три. Не забудь!

— Это ты не забудь, я тебя знаю.

— Я не забуду.

— Не верю. Хотя… Ладно… Все, пока.

— До завтра.

Родители обрадовались, узнав, что я не уеду немедленно, отец начал рыться в гардеробе, вытащил старый спортивный костюм, свитер, кеды и ветровку. «Отлично!» — оценил я его находки.

— Примерь, — предложил он, указывая на одежду.

— Да ну, зачем? Мне же не на концерт идти… Тебе этого не жалко? Судя по всему, домой эти вещи не вернутся.

— Чего жалеть? Они уже сто лет пылятся без дела.

— Ну, хорошо. А рюкзак есть старый?

— Вещмешок армейский где-то завалялся…

— Отлично! Найди, пожалуйста. Постой… Это не он, случайно?

— Он, точно! В него и надо все сложить…

— А термос с чаем сделать? — мама из кресла наблюдала за нашими приготовлениями.

— Фесенко сказал, что все приготовил, ничего не надо, — успокоил я ее.

— Значит, надо, — решила она.

— А снасти у вас есть? — поинтересовался отец.

— Вроде, все готово. Мне так сказали…

— Понятно, — мама встала с кресла и ушла на кухню искать термос.

— Если рыбы не наловите, хоть воздухом подышите, — успокоил меня отец, — развеетесь…

Конечно, на следующий день в два Фусенко не приехал. Не приехал и в три. Я сидел одетый в кресле и яростно пытался ему дозвониться. Его телефон был отключен, его жены Оли — тоже. В четыре, когда я окончательно разозлился и решил забыть навсегда о рыбалке с участием моего харьковского друга, в дверь позвонили и, на пороге появился Фусенко.

— Батарея на телефоне села. Не мог предупредить, что задерживаюсь. Ты готов? Здравствуйте.

— Привет. Еще десять минут и мог бы не приезжать, — двухчасовое ожидание в полной боевой готовности вывело меня из себя, — сам бы ловил рыбу.

— На работе задержали заказчики. То, да сё…

— Не удивительно.

— Пошли, Оля в машине ждет.

— Подождет. У нее тоже телефон сел?

— Она его дома забыла.

Я не нашелся, что на это сказать — раздраженность сменилась веселым удивлением.

— Все, молчи… А то окажется, что вас инопланетяне украли, чтобы ты на рыбалку опоздал, — я поцеловал маму и взял рюкзак с одеждой и термосом.

— Когда вернетесь? — поинтересовалась она.

— Завтра в обед, Ирина Николаевна, — Фусенко уже выходил, — утром наловим побольше — и вернемся.

Отец пожал нам руки и мы вышли на улицу. Возле подъезда стоял серебристый Опель с заведенным двигателем, рядом с которым курила Оля. Она замахала рукой, увидев меня.

— Привет!

— Привет, — мы расцеловались, — Все готово? Еду купили?

— Сейчас в магазин заедем — купим, — она была в хорошем настроении, румяная и улыбчивая. Видимо опять сливалась с Природой и разговаривала с деревьями.

— А Игорь мне сказал, что все готово, — я с подозрением посмотрел на Фусенко, который сделал вид, что не заметил моего взгляда, усаживаясь за руль.

— Хватит болтать, поехали, — пробурчал он, — засветло надо успеть.

Игорь беспощадно гнал машину по трассе, недовольный тем, что мы с Олей долго выбирали покупки в огромном супермаркете, долго стояли в очереди в кассу, долго пили кофе из картонных стаканчиков, бесконечно долго курили на автомобильной стоянке и обсуждали последние новости. Он забыл, что опоздал ко мне на два часа и теперь в медлительности обвинял окружающих, комментировал саркастически каждое наше движение.