Случай на постоялом дворе - Сергей Дмитриевич Юров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На дорогах нынче небезопасно, – поддакнул Петров. – Шалят злые люди, шалят. И куда смотрят земские исправники?
– Куда? А все туда же. Им бы хорошенько выпить да пожрать! Помню один приехал к Астреину и давай требовать разносолов, как будто у себя в имении расположился, а не на постоялом дворе. Вино выпьет, поморщится, не то, подайте другое. Грибками закусит, опять рот кривит…
– Барина еще бы одной веревочкой связать, – перебила главаря канцеляристша, постаравшись придать своему лицу озабоченное выражение. – Не дай Бог, вывернется! Вот будет нехорошо!
– Беспокоиться не резон, – осклабился белобрысый лиходей, – я еще так никого не пеленал!
Хитрово-Квашнин с кляпом во рту мог только мычать и мотать головой… Глупый ямщик! Надо же уродиться таким остолопом!.. Ну, неужели нельзя было проявить хоть капельку благоразумия, засомневаться, так ли все на самом деле… Сила есть, ума не надо!.. Почтальону простительно, юнец совсем, не обтерся в жизни… Да и я хорош. Надо было показать этому здоровяку убитых, надо! Но вот, поди ж ты, вылетело из головы! Забывчивость, черт бы ее побрал! А в сенях, когда мысль пришла на ум, было уже поздно. Нетерпение, спешка, куда там!
Синев, между тем, подал новоприбывшим закуску, поставил на стол бутылку хереса, занялся самоваром. А после того, как они согрелись, насытились и задали лошадям корму, затеял общую игру в карты.
– Я виноват, что с дороги сбились, – клял себя раскрасневшийся от тепла ямщик. – У кума, он в Крутом живет, седни день ангела, ну и завернули в село. Посидели чуток, выпили, песни спели, как же без этого. Меня развезло немного, ну, я и заснул прямо за столом. Корней говорит, что будил меня, тряс за ворот, лбом об стол стучал. Это бесполезно. Коль я уснул, хоть из пушки над ухом пали, не разбудишь! И что придумал, ушлый малец? Нанес в избу снега – и мне за шиворот! Вскочил я, глаза вытаращил, еле удержался от того, чтоб не отвесить ему подзатыльник! Одному отвесил, до сих пор шея не поворачивается, словно бы ее заклинило… Отчитал меня Корней, умеет он это делать, надо вам сказать, и мы отправились дальше. А метель-то в буран перешла, снег как бешеный в пляске носится, ни дьявола не видно! Надо было дуралею вожжи крепче держать, а не думки думать да подремывать. Всю жизнь на облучке, в любую заметь до места доезжал, никаких поклепов от начальства, наоборот, хвалят за живость в доставке почты…
Петров, размахивая рукой, продекламировал:
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор.
– Стишки? – поднял глаза него Синев. – Пушкин, небось?
– Он самый, «Евгений Онегин».
– Кто там у него боек?
– Автомедон, в древнегреческой мифологии – сын Диора, предводителя бупрасийцев в войне против Трои, спутник и возница Ахилла.
– Зачем ты всю эту дребедень в голове держишь?
– Мне с детства было интересно, в подробностях знаю тему…
– А тут сплоховал, – продолжал ямщик. – Прямо, напасть! Как съехал с тракта, сам не знаю. Поплутали по полюшку, ох, поплутали. И удача, что выскочили на дорожку к ханыковскому хутору, не то, быть бы горю!.. Сколько энтих случаев? Почитай, кажную зиму! Да, Корнейка?
Почтальон, прихлебывая чай, раздраженно цыкнул и махнул рукой.
– Я тебе, Пахом Кузьмич, говорил, предупреждал не сворачивать к куму. Ты – ноль внимания! У нас важная работа, почту везем, не ветошь. Не послушал меня, завернул в село, приложился к хлебной водке, и вот последствия. Нельзя быть таким безответственным. Чуть не погибли по твоей милости. Живы остались только благодаря заступничеству святых. Приедем на место, обязательно поставлю свечки Николая Угоднику и великомученику Прокопию!
Взглянув на святой угол, он широко перекрестился. Наложил на себя крест и ямщик.
– Виноват, что тут скажешь. Вспомнил про кума, про его день ангела, и как-то так зачесалось внутри, засвербило. Прямо мочи нет, ну, и пошел на поводу… Да оно бы все ничего, но изъян у меня с молодечества. Выпил бы, закусил – и к делу, к вожжам. Нет, сам здоров как кабан, а от водки млею, расслабленность этакая накрывает… Вот у меня брат двоюродный, худой как жердь, кожа да кости, а пьет – только кружку подставляй! Выдует два штофа, и хоть бы что, ни в одном глазу, к третьему присматривается! – Он скосил глаза на парня. – Но ты, тово, малец, не проболтайся начальству. А то достанется мне на орехи! Сам знаешь, как оно свирепеет, когда служащие балуются.
– Будь покоен, не скажу. Но впредь – наука!
– Он у меня такой, – расплылся ямщик в улыбке, легонько толкнув почтальона в бок локтем. – Молодой, а понятие уже имеется, ежели так пойдет дальше, в люди выбьется, в самые что ни на есть начальники. Это вам Пахом Киреев говорит, не кобель брешет!
Синев открыл стоявшую на столе бутылку хереса, и хотел было налить почтовикам. Но те дружно замотали головами.
– Вино ж, не водка, – ухмыльнулся он. – Чего носы воротите?
– Много довольны, ваше степенство, но нельзя нам на службе, – вздохнул ямщик, морща лоб. – Почта пьянства не терпит.
– Почтмейстер что ли втемяшил?
– Он, конечно, но и вообще… Вот опять вспомяну к месту: служил у нас ямщик, Трифоном, звали. Ехал как-то летом по тракту, разморило его, он и уснул в пути. Конь в придорожный лесок, зелену травку щипать. Тут волки, откуда ни возьмись. Гнедой от них ходу, а Трифона на кочке из повозки-то и выбросило. Погиб, бедолага, лишь косточки в лесу остались!
– Да-а, случай…
– Так что, дело казенное, сурьезное! Нельзя!.. Вон как я осоловел после выпивки у кума… Чуть не сгинули в этих полях. Истинно, Господь сберег, не дал нам, горемычным,
