Лики любви. Очерки истории половой морали - Александр Сосновский

Страницы истории хранят немало свидетельств о преступлениях против морали. Так, итальянский аристократ Ченчи лишал невинности собственных дочерей, а некий Жан де Тройе, живший во второй половине XV в., убивал детей, прижитых от родной дочери. Во Франции середины — конца XVI в. участились случаи скотоложества, и правосудие наказывало не только людей, но и пострадавших животных. Так, в 1546 г. был сожжен Гуго Вид за сожительство с коровой, которая была зарезана, а потом также брошена в костер; в 1556 г. Жан де ла Сель казнен вместе со своей неразлучной ослицей; в 1601 г. был повешен, а потом сожжен Клоден де Кюлан за связь с собакой и т. д. Этот древний порок процветал в армиях. Итальянцы, участвовавшие в осаде Лиона в 1562 г., привезли с собой украшенных лентами коз, но не удовольствовались только ими: почти все животные в местных деревнях подверглись групповому изнасилованию, и крестьяне были вынуждены сжечь оскверненную скотину.

К концу эпохи Возрождения огромный размах приобрела проституция. С развитием ремесел все более менялся социальный состав населения. В городах появилась значительная прослойка мастеровых, которым по цеховым уставам запрещалось жениться. Для них, а также для огромного количества монахов, принявших целибат (обет безбрачия), оставалось только искать удовлетворения на стороне, притом в продолжение почти всей своей жизни. Большинство же дворян, даже будучи женатыми, не могло удержать себя в рамках предписанного благочестия. Семья оказалась под угрозой, она нуждалась в защите... Поскольку торговлю телом нельзя было искоренить, то ее постарались взять под контроль, а проститутке отвели пусть низшую, но вполне легальную ступень социальной иерархии.

Официальных статистических данных тогда не существовало. А если по тем или иным причинам производилась перепись, то результаты ее не могли претендовать на особую достоверность и, как бы теперь сказали, репрезентативность. Тем не менее известно, что самый ничтожный городишко имел свой дом терпимости, а иногда и два. В более крупных городах их было больше, а в центрах пересечения торговых путей существовали целые кварталы, где вместе или в одиночку обитали публичные женщины. Один из хронистов приводит забавную сценку: «Немецкий дворянин, умевший немного говорить по-французски, въезжал верхом по мосту в Авиньон. Усталая лошадь начала спотыкаться. Девица разразилась при виде этого смехом и стала издеваться над всадником. «Ах, мадам! — воскликнул он. — Вы едва ли удивитесь тому, что моя лошадь спотыкается, если узнаете, что она это делает всегда при виде женщины легкого поведения». — «О-хо! — отвечала та. — Если это так, то советую вам не въезжать в город, ибо иначе вы сломаете себе шею».

Еще больших масштабов достигла проституция в европейских столицах, но самым «развеселым» городом по праву считался Рим. Существовала поговорка: «Все пути ведут в Рим, а в Риме — к шлюхам». Такое состояние нравов в Вечном городе объяснялось его особой исторической миссией: здесь находился центр папской курии. Рим был переполнен праздношатающейся церковной братией, обивающей пороги в поисках выгодной синекуры. Из года в год сюда стекались десятки тысяч паломников, проживавших в городе месяцами. Иностранцы, негоцианты, авантюристы всех мастей стремились в Рим за удовольствиями и всем, что плохо лежит. Некоторое представление о количестве проституток в Риме во время церковных соборов дает сообщение генерал-квартирмейстера герцога Саксонского, получившего от своего господина приказ произвести подсчет: «Итак, мы переезжали от одного женского дома к другому. В одном насчитывалось около 30 обитательниц, в другом немного меньше, в третьем больше, не считая тех, которые жили сами по себе или подрабатывали в банях. Так насчитали мы около 700 падших женщин. Больше искать мне не хотелось». Другой участник собора, некто фон дер Гарт насчитал даже полторы тысячи проституток. Общее число могло быть еще больше, если учитывать жен и дочерей почтенных горожан, не отвергавших притязаний обладателей тугих кошельков.

Особое место почти до конца XVIII столетия занимали маркитантки или так называемые солдатские девки, в огромных количествах сопровождавшие войска. В рыцарском романе Вольфрама фон Эшенбаха (ок. 1170 — ок. 1220) «Парцифаль» говорится: «Было там немало женщин, иные из которых носили на себе двадцать поясов от мечей, заложенных им за проданную любовь. Эти публичные женщины называли себя маркитантками». Известно, что во время осады Нейса Карлом Смелым в его войске находилось около четырех тысяч солдатских девок. В 1342 г. немецкий кондотьер Вернер фон Урслингер возглавлял отряд наемников в три с половиной тысячи человек, который сопровождало не менее тысячи проституток. К войску французского полководца Страцци в 1570 г. присоединилась такая масса девиц, что ему было трудно передвигаться. Бравый командир, не долго думая, утопил, по сообщению П. Брантома, не менее 800 боевых подруг своих солдат. В армии, с которой отправился в поход кровавый герцог Аль-ба, насчитывалось до четырехсот конных и свыше восьмисот пеших проституток.

Маркитантки не были паразитками, питавшимися остатками со стола победителей. Войны тогда длились долго, каждый солдат нуждался в элементарном обустройстве, ему нужен был помощник, который носил бы за ним кухонные принадлежности, утварь, заботился бы о его ужине, перебинтовывал раны и т. д. Эти обязанности выполняли проститутки, а также их дети. В тексте одной из песен XV в. содержится целая программа их действий: «Мы обслуживаем господ по собственному желанию. Мы, мальчики, таскаем все, что можно продать. Мы добываем еду и питье. Мы, потаскухи, почти все из Фландрии, отдаемся то одному, то другому, зато приносим пользу. Мы стряпаем обед, метем, моем и ухаживаем за ранеными. А после работы не прочь повеселиться. Если бы мы ткали полотно, то не много бы заработали: И хотя солдаты часто нас колотят, все-таки мы предпочитаем служить им». Как видно, любовь у маркитанток стояла не на первом месте, скорее это был определенный образ жизни, которого придерживались из поколения в поколение.

Иное происходило в больших городах. Когда проститутка старилась и ее прелести уже не находили спроса, она нередко принималась за более спокойное занятие — сводничество. В старинной масленичной пьесе состарившаяся проститутка откровенничает: «Я рада, что могу сводничать, а то плохи были бы мои дела. Я в совершенстве изучила это искусство, и оно доставляет мне хороший доход, с тех пор как моя некогда пышная грудь стала похожей на пустой мешок, повешенный на палке». Очень ярко живописует образ профессиональной сводни П. Аретино: «По ночам сводня ведет образ жизни летучей мыши, которая ни на минуту не садится. Основные ее хлопоты начинаются, когда совы и филины вылетают из своих нор. Тогда и сводня покидает свое гнездо и бегает по женским и мужским монастырям, дворам, притонам и трактирам. В одном месте она приглашает с собой монаха, в другом монахиню. Одного она сводит со вдовой, другого — с куртизанкой, одного — с замужней, другого — с девушкой; лакею она приводит камеристку, мажордома соединяет с госпожой. Она заговаривает раны, собирает растения, заклинает духов, вырывает мертвецам зубы, снимает с повешенных сапоги, пишет формулы заклинаний, сводит звезды, разъединяет планеты и порой получает изрядную трепку».

Мужчины, паразитирующие за счет проституток, назывались в Италии руффиани, во Франции — сутенеры или макеро. Некоторые из них занимались сводничеством вынужденно: камердинеры или лакеи подыскивали подходящее удовольствие для собственного хозяина. Другие, а их было гораздо больше, сделали из этого занятия профессию, сбывая живой товар многочисленным клиентам. Сутенер воплощал в одном лице и сводника, и телохранителя проститутки, ибо она часто оказывалась в опасных ситуациях. Но в его функции входила не только защита интересов подопечной: вымогательство и открытый грабеж клиентов составили сутенерам довольно мрачную славу.

Широко прибегая к услугам проституток, привилегированная знать не стеснялась и открытых связей с содержанками. Высокоразрядные куртизанки, находившие содержателей среди сановников церкви, аристократов и денежных воротил, зарабатывали целые состояния. Красивых любовниц выставляли напоказ, подобно экзотическим дорогим диковинам. Им нанимали дома или даже дворцы, окружали прислугой, предоставляли лошадей, экипажи, покупали роскошные туалеты, драгоценности и т. п. Наиболее состоятельные жуиры содержали целые гаремы с несколькими обитательницами. Связи с куртизанками, безумная трата денег являлись одним из способов поддержания общественного авторитета. Порой расходы делились между участниками аристократических сообществ. Так, во Флоренции был известен кружок некоего Филиппо Строцци, мужа Клариче Медичи. В него входили такие аристократы, как Лоренцо Медичи Великолепный, Франческо дельи Альбицци, Франческо дель Неро... Влюбленности и интимные отношения устанавливались и распадались в кружке с калейдоскопической быстротой, о ревности никто не думал, как, впрочем, и о соблюдении приличий. Возрождение сформировало тип первоклассной кокотки (la grande Cocot- te, la grande Puttana), зарабатывающей своей молодостью и красотой, превращавшейся из рабыни в госпожу, за обладание которой соперничали самые знатные и владетельные господа. В одной Венеции конца XV в. их насчитывалось не менее полутора сотен.