Среди стихий - Александр Берман

И все-таки они бы не выплыли в той холодной озерной воде, в мае, когда берега чуть виднелись полосками леса и было так спокойно сидеть в байдарке, подставляя тело весеннему солнцу.

Паруса ровно и мягко тянули, пока не налетел шквал. Тогда байдарка зарылась носом и пошла утюжить воду, вздрагивая и рыская из стороны в сторону. Новый порыв ветра пригнул ее к воде. Ирина бросила передний парус и ухватилась за борт. Парус заполоскался, стал валить байдарку.

- Держи, держи парус! - Но только вздрагивают плечи, руки впились в борта. - Парус держи!!! - Согнутая спина, чуть тронутая загаром, неподвижна. - Парус! Ирка!...

Рука Николая взметнулась, и плетеный капроновый шкот рассек воздух, прилип к золотистой коже.

Спина выгнулась, руки поймали парус. Байдарка выпрямилась. Теперь она шла легко, будто освобожденная от привязи, глиссируя, обгоняя волны, балансируя на них, как на острие ножа.

Сквозь тонкую ткань обшивки вода гладит ноги. Ветер гонит байдарку к острову. Ветер грубо задрал ветви ив на берегах, оголил стволы и вдруг охлестнул их ливнем. Дождь мягкий, летний. Волосы Ирины струятся с водой, облепили плечи, спину. Желтый песок тормозит байдарку. Двое мокрых людей, взявшись за руки, бегут по песку, к лесу. Здесь острый запах смолы и дождя, и нет уже шума ветра, шума волн. Дождь не мешает дышать, губы дрожат, наткнувшись на вспухший багровый рубец на мокрой спине...

Она здесь и ждет его. Пусть Катунь швыряет чьи-то плоты своей ледяной мутной водой! Женщинам нужно тепло и лето. Николай помнит Хибины и юную женщину, ставшую вдруг некрасивой, и ее крик: "Зачем мы пришли сюда?! Что мы здесь ищем? Люди должны жить в городе, где тепло, и музыка, и свет, и люди одеты как люди, а не как мы - в обледеневший брезент!"

А вот тот поход был специально для нее, для Ирины...

Нет, женщинам нужно лето. И солнце. И волны уходят с отливом, на песке оставляя льдину под удары солнца. Льдину обид.

Дачный вечер. Зацветшая вода дурманит запахом лета. Тихий плеск в темноте выдает кого-то; кто-то входит в теплую воду, хоронясь от красного света луны, и выдает себя тихим плеском.

- Поедем на Кольский, Иринка...

- Хорошо, дорогой. А может быть, в Крым, на нашу скалу? Ну не сердись, я пошутила. Я понимаю: все ездят на юг под это... пошлое южное небо.

Николай и Лев пошли по тайге, зажгли на Стрелке костер. С того берега Кызыл-Хема к ним приплыл старовер, который жил там один. Он перевез их в лодке, а потом сказал, что дошел слух, будто в ста километрах ниже неделю назад выловили из воды девушку. (По пустынной тайге ходят люди и ходят слухи - разные, но правдивые.)

Значит, Степанов с группой ищет утонувшую в верховьях, там, где ее уже нет.

Но кто же утонул? Кто утонул из тех, кого недавно видели живым?

Трудно ночью, когда не спится, отогнать ненужные, страшные мысли: "Кто из них? Кто? Кто?..".

Над берегом Кызыл-Хема было южное небо. Где оно всего темнее, загорались незнакомые звезды и медленно плыли над лесом. В той стране, за лесом, кто-то кого-то ищет; никто не трусит, никому не надо прятать глаз из-за того, что человек погиб. Разве человек не может погибнуть?..

- А зачем?..

Это Иринин голос.

- Видишь ли, Ира, человек так устроен, что может погибнуть. Даже здесь, у дачных мостков. И даже не падая в воду. Погибнуть при жизни... А если вода кого-то смоет с плота, надо мгновенно прыгнуть, успеть догнать. Понимаешь - догнать! А если нет, тогда придется обыскивать реку. Слышишь?

Она не слышит. Она думает о том, что завтра утром в 7.20 взлетит самолет. И у нее уже нет сил бороться.

Дачные автобусы ушли. Уходит последний катер, пятнами желтых огней гладит воду, тихий стук оставляет ивам и двум людям на дачных мостках. Огни гирляндой повисают в темноте, отдаляясь, сжимаются теснее и меркнут...

Последний катер ушел!.. Но Николай принес байдару и опустил ее с мостков в воду.

Очень молодая женщина сидела на корточках над водой и плакала. Разве можно вот так просто отказаться от счастья? Только дети могут так беззащитно плакать. И байдара не могла отплыть. Николай подумал, что он не отплывет никогда.

Но из темноты пришла волна; просто волна по воде, и качнула байдару. А женщина подумала, что лодка отходит. Тогда, перестав плакать, она поднялась и, спеша, путаясь в словах, стараясь успеть все сказать, крикнула зло: "Уезжай, уезжай! Никогда не возвращайся, не смей ни-ко-гда возвращаться!!!"

Она успела все это сказать, а потом лодка ушла.

На рассвете у шоссейного моста рыбаки удивлялись; кто это кинул байдарку, может быть, человек утонул?

Самолет взлетел на восток утром. Так начиналось путешествие.

"Бегемот" слева

"Мы мчались на плоту среди бурунов. Клокочущие камни летели навстречу, берега проносились мимо. Казалось, скалы из-за поворота летят на нас..."

Типичное плотовое описание. И как легко к нему придраться: подумаешь, скорость 15 километров в час. Ну, не 15, так от силы 20; а 30 километров в час бывает очень редко, и только там, где нет ни бурунов, ни камней и ничто не клокочет, а вода скользит ровным, гладким пластом.

Но плотовые описания твердят: скорость, скорость, скорость! Скорость это не просто километры в час. Это... когда изо всех сил вырываешь гребь из воды, чтобы сделать еще один гребок, еще один, последний гребок перед ударом в стену; тогда, может быть, плот не вздыбится, не прилипнет днищем к скале, не опрокинется...

Переворот - наиболее впечатляющая авария. Большие плоты из толстых, десятиметровых бревен легко опрокидываются на крутых камнях в сливах, у мощных прижимов и просто в чистой воде на высоких валах порогов и шивeр.

Уже накопились кинокадры о переворотах плотов. На экране это происходит довольно быстро. Но когда сам стоишь на переворачивающемся плоту, кажется, что медленно. Один угол плота медленно лезет в небо. Плот растет. Это уже бревенчатая стена, она клонится и начинает тебя накрывать. Многие утверждают, что и в других ситуациях в критический момент вдруг ощущаешь это удивительное замедление...

Скорость не цифры. Скорость, большая, слишком большая скорость, - это когда не успеваешь понять, сделать, убежать... Это когда не успеваешь, потому что с такой скоростью не умеешь действовать и жить; и камни, ворота, ориентиры на берегу начинают толпиться, напирать, налезать друг на друга и на тебя, и командам не успеваешь отвечать, и язык отстает, и гребь отстает, заплетается - девятиметровая лопата, вырубленная из елового ствола. И четверо мокрых гребцов повисли на рукояти, а лопату задрали в небо, чтобы из впадины, в которую вдруг провалился плот, зацепить макушку идущего навстречу вала, прежде чем плот нырнет под него. А когда плот вынырнет из вала опять поднять, задрать, взгромоздить лопату и успеть поймать следующий вал. И когда-то все-таки не успеть, и тогда... Вот тогда плот становится большой бревенчатой мокрой стеной, и люди сыплются со стены, и чей-то крик вдруг прорезает все это: "После переворота всем быстро на плот!" И когда из пены всплывает брюхо плота, скользкое и гладкое, избитое камнями, все действительно мигом вскарабкиваются на него. Плот ныряет в следующий вал. Люди лежат на нем сцепившись, их тащит валом по плоту, и они висят на корме, а перед следующим валом очень быстро, как мыши, ползут на нос плота, и опять их валом смывает на корму...