Золотой иероглиф - Дмитрий Дубинин

— Ничего не понимаю. Я думал, у тебя вкус получше будет.

— При чем тут вкус? — удивился Такэути.

— Ты же не хочешь сказать, что она тебе понравилась?

— Ты что, издеваешься? Конечно, нет. Некрасивая и водкой пахнет. Хорошо, хоть чистоплотная… И еще спросила, сдуру, наверное, почему я так похож на китайца.

— И ты что ответил?

— Сказал, что я — кореец. — И Такэути захохотал.

Нет, я этого не мог понять. Впрочем, шутка насчет корейца до меня не дошла тоже.

— Слушай, ну ты же не настолько беден, чтобы не мог пригласить девочку на ночь…

— Да при чем тут это? И вообще, мне не нравятся русские проститутки. Во всяком случае, новосибирские. Эта женщина выполнила условия договора? Выполнила. Журнал наш. Мы ей намекали на это дело? Намекали. А раз «вариант-два», то оставаться пришлось мне. Или, подожди… По «варианту-один» ты разве бы не остался?

Так вот в чем дело…

— Боюсь, не хватило бы у меня духу на такой подвиг.

— А должно хватать. — Сэйго поднял кверху указательный палец и затем резко наставил его на меня. — Конечно, у вас другие обычаи. Но, если уж ты ввязываешься в авантюру, помни ее правила. Сейчас идет игра честная. Это значит, что никого не надо обманывать по мелочам. Даже Мотояма с тобой сыграл честно — отдал украденное… Надеюсь, журнал ты собираешься потом ей вернуть?

— Безусловно, — сказал я, хотя и в мыслях у меня не было возвращать его.

— И опять ты врешь… Ну ладно, жизнь научит. Доставай журнал.

Я вытащил «Верену» и показал на обложку.

— Здесь.

Такэути, зажав в зубах сигарету, взял журнал обеими руками и повернул его под острым углом к своим глазам.

— Ага, вижу. Хорошо пропечатались, даже сейчас можно что-то понять… — Он заговорил по-японски. — Но здесь не будем разглядывать. Поехали ко мне. Пиво только допьем.

«Сергей» передал мне журнал, и я убрал его в сумку. Японец открыл вторую бутылку, хлебнул, и протянул мне руку.

— Ну, теперь участвуем в равной доле?

— Участвуем. — Мы обменялись рукопожатием.

— И давай сразу договоримся. Играем честно. Без обмана.

— Идет, — согласился я.

Мы расположились в квартире, которую Годзи Токида снял в каком-то агентстве для своего сотрудника. Хата была ничего, к тому же в двух шагах от метро «Красный проспект». Две комнаты, раздельный санузел. Кухня не меньше четырнадцати квадратов. Меблировка так себе, от агентства, зато телефонный аппарат такой навороченный, каких я не видел даже в кабинетах высокопоставленных чиновников администрации области. Телик, скорее всего, тоже от агентства — «Горизонт». На стене почти такой же, как и у Лены Кирюшиной, соломенный жгут от несчастий.

— Симэ-нава? — спросил я.

— Саа[3]! — поразился моей эрудиции Такэути. — А ты откуда знаешь?

— Слышал название… А это кто? — спросил я, показав на фотографию женщины с печальными глазами, видимо, японки, но в платье европейского покроя.

— Жена, — коротко ответил Такэути. — И тут же перевел разговор в другое русло. — Доставай краску. Время — деньги.

Я поставил на стол баночку сухой серебрянки, которую мы купили по дороге. Такэути вооружился кисточкой для рисования, тоже приобретенной сегодня, и мы взялись за дело.

Впрочем, делом непосредственно занимался «Сергей». Не знаю, где он там у себя в Джепэн научился подобным ухваткам, но с журналом компаньон принялся работать грамотно. Куда грамотнее, нежели я с извлекаемым из омамори документом.

Такэути высыпал на бумажку несколько граммов алюминиевой пудры и, время от времени касаясь серебристо-серой кучки кисточкой, переносил сухую краску на обложку журнала. К счастью, я сильно давил авторучкой на копию документа, и иероглифы хорошо «пропечатались» на обложке — ведь именно этот журнал я подложил под ксерокопию… Через несколько минут алюминиевая пудра обозначила выдавленные символы. Такэути, что-то бормоча по-японски, продолжал трудиться.

— Что получается? — тихо спросил я. И тут же громко чихнул.

— Пока не разобрать, — сказал Сэйго. — Вернее, прочесть-то можно, только… Только чушь какая-то получается… Это не письмо, не данные о человеке. Больше походит на какой-то черновик, памятку. Словно бы кто-то наспех набросал информацию, которая понятна только самому писавшему… Ты точно обводил иероглифы?

— Старался ни на миллиметр не ошибиться.

— Написано рукой человека, которому кисть была куда менее привычной, чем меч-катана. С искусством «сёдо» он был знаком, скорее всего, понаслышке. Да еще часть слогов записана не иероглифами, а каким-то архаичным подобием азбуки.

— Онна-дэ?

— Ну, ты специалист… Нет, рука мужчины. Но, скажем прямо, не особенно грамотного. Правда, воину-буси достаточно было и того, чтобы он умел хотя бы связно излагать мысли в письменном виде.

— И что тут написано?

— В наиболее возможном приближении этот текст звучит так: «Нарисовал на тодзимэ линию от вершины левой возвышенности до центра живота и от ее середины отсчитал половину длины лезвия кусунгобу на заходящее солнце». Слова «тодзимэ», «центр» и «заходящее» как раз и записаны азбукой. А в целом письмо весьма косноязычное.

— А что такое «тодзимэ»?

— Если бы я знал… Мусумэ, отомэ… Какие-то ассоциации с женщиной. «Возвышенность»… «Грудь», что ли? Нет, это слово записывается совершенно иначе.

— А «кусунгобу»?

— Ритуальный кинжал.

— Не о харакири ли идет речь?

— Нет, совсем не о нем, тем более, что понятие «хара» — «живот» — в японском языке очень многозначно… Тут действительно говорится о рисовании линий. Правда, кто нарисовал, зачем и почему — неясно. Но фраза построена именно так — отсутствие подлежащего в японском предложении — характерное правило… А в общем и целом получается вздор. Обидно.

— Действительно, — сказал я, с трудом вспомнив, что обозначает термин «подлежащее». — Сергей, а почему могло получиться так, что за триста лет никто не вскрыл футляр?

Такэути пожал плечами.

— Время не пришло, значит.

— А сейчас пришло?

— Видимо, да.

— А если отбросить мистику и попробовать разобраться объективно?

— Сейчас в этом объективно разобраться невозможно. Да и не нужно.

Да, вопрос философский…

— Дело в другом, — продолжал японец. — Если из-за подобной ерунды зашевелились бандиты, значит, не такая уж это ерунда. Вот что. Надо поднимать сведения о том Дзётиине. О Тамоцу. Может, появится и объективное объяснение.

— Как?

— По сетям. Все летописи уже давно перекачаны в Интернет. Еще пять лет назад для того, чтобы добраться до летописей, нам пришлось бы ехать в Токио… А сейчас, не выезжая отсюда, поищем имя, даты. В офисе компьютеры имеют доступ к вебу?

— Да, у нас выделенная линия. Но стоит ли ехать туда? Лучше к Попову, нашему технологу. Он живет в коммуналке, но телефонная пара у него собственная. Модем есть. По-моему, и по сетям он лазит, — сказал я и чихнул. Нехорошо как-то чихнул, прямо по всей башке звон разнесся, как по церковному колоколу.

— Работаю, да. Но от меня никто не требует, чтобы я стоял над душой у твоего бывшего босса. У меня несколько иные задачи… Ладно. Поехали к Попову.

Нельзя сказать, что нашему приходу Сашка Попов обрадовался до невозможности. Он вовсе не обрадовался. Даже, пожалуй, совсем не обрадовался, потому что мы своим визитом сорвали ему сеанс сетевой игры.

Я, честно говоря, с компьютерами не на «ты», умею разве только тексты набирать, да и то по-любительски, плюс еще играть в простенькие игрушки.

Кое-как удалось уговорить Сашку уступить нам место за компьютером. Технолог Попов поворчал и пошел куда-то на улицу — то ли в гости, то ли за пивом… Сэйго заглянул в свой блокнот и быстро набрал адрес сайта. Ждать пришлось долго — телефонные линии в нашей стране еще те, несмотря на то, что услуги связистов дорожают едва ли не быстрее прочих… Сашка перед уходом очень сильно сокрушался, что как только за телефон придется платить поминутно, Интернету в России придет капут… Такэути согласился и заметил, что если будет так продолжаться и дальше, коммуникации начнут пожирать сами себя. Я не стал просить перевести поточнее эту сентенцию — а зачем? И без того все понятно.

Наконец компьютер открыл нужную страницу (текст был набран по-английски), и Сэйго принялся читать.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал вдруг Такэути. — Как будто специально почистили… Вот, видишь, читаю: «Дзётиин Икита: 1543–1567… Дзётиин Кота: 1560–1601… Дзётиин Норими: 1604–1647… Дзётиин Сампэй: 1619–1670»… А где, черт возьми, Тамоцу?

Сэйго при этом даже руками развел.

— Может быть, имеется в виду другой род? Однофамильцы? — спросил я.

— Не было другого рода. Одна линия… И вот, пожалуйста, последний Дзётиин, о котором мы хоть что-то знаем: «Кивата, 1918–1939…» Все. Род Дзётиинов на этом закончился, но теперь ясно, что в тридцать девятом Кивата не погиб, и даже обзавелся наследником… Кстати, обрати внимание: почти каждое имя выделено гипертекстом: щелкаешь мышью по нужному имени и получаешь развернутые сведения… Где теперь искать сведения о Тамоцу?