Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский

Только при Екатерине построили реально действующий флот, и только к началу XIX века сложились морские традиции Российской империи. Важную роль в этих традициях играли выходцы из Костромской губернии, в которую когда-то, еще при Иване III, переселяли («переводили») новгородское дворянство. Прошло три века, и потомки русских (но не московитских) мореходов дали миру Невельского, Лисянского, род Бутаковых и многих, многих других.

Другой группой морских офицеров стали в Российской империи прибалтийские немцы, «трофейные иностранцы» (Литке, Врангель, Крузенштерн, Коцебу).

Глава 3. «Русская» и «немецкая» партии

Смеясь, он дерзко презирал

Чужой земли язык и нравы:

Не мог щадить он нашей славы,

Не мог понять в сей миг кровавый

На что́ он руку поднимал!

М.Ю. Лермонтов

Немецкая партия?

Не было ни одного случая, когда бы при первых Романовых русские отказались бы повиноваться назначенному на должность иноземцу или «чинили бы ему препятствия». Но таких случаев очень много во время правления Петра. Чаще всего это трактуют как проявление «нетолерантности» русских, их отсталости и неприличной нелюбви к иностранцам. Но можно ведь понять и иначе: Петр разводил иноземных алкоголиков и рвачей, чуждых и России, и вообще всякому нормальному общежитию. Да еще и ставил их над русскими, причем вовсе не за заслуги, а просто за факт иностранного происхождения.

Часто считают, что сразу после смерти Петра из таких, как Остерман, сложилась некая «немецкая партия»: иноземцы, которые не любили Россию, не уважали русский народ и смотрели на свою службу только как на способ получать деньги и чины.

Действительно: самый интеллигентный из помощников Петра, Вилим Брюс, после его смерти от службы отошел. Он-то имел предложения и заниматься картографией, и получить офицерский патент в Голландии, но не поехал.

А вот Остерман в Германию уехать не мог, в России «Андреем Ивановичем» был липовым, одно название. От своего сословия лютеранских священников он давно оторвался, а для дворян «своим» никогда и не был. Меншиков был уверен, что никуда Остерману не деться, он просто обречен держаться за Меншикова и быть ему преданным.

После смерти Петра Остерман позволяет себе и покапризничать, а остальные члены Верховного совета «увиваются около барона, чтобы разогнать дурное расположение духа петербургского Мефистофеля из Вестфалии. Но в лице Остермана они не чтили ни ума, ни знания, ни трудолюбия, презирали его, как чужака, боялись, как интригана, и ненавидели, как соперника» [77] .

Годы же правления Анны Ивановны (1730–1740) окрестили «бироновщиной»: ее фаворитом и ближайшим к ней человеком все десять лет правления был Эрнст Иоганн Бирон, мелкий прибалтийский дворянчик. Он находился при дворе Анны Ивановны с 1718 года и, будем справедливы, сделал для нее много доброго. Впрочем, при ней заправляли всем вовсе не немцы из Германии, а немцы из Прибалтики, что совсем не одно и то же.

Остзейская партия?

Жертва политики Петра I, пытавшегося породниться со всеми монархами Европы, Анна, нелюбимая племянница Петра, в 1710 году была выдана замуж за герцога Курляндского, Фридриха-Вильгельма.

По-немецки Балтийское море называется Ostsehe – в буквальном переводе «восточное озеро». Отсюда и название – Ostsehegebiet – «остзейский край», который населяли «остзейские немцы», то есть немцы, переселившиеся на территорию Ливонского и Тевтонского орденов в XIII–XVI веках.

Курляндия в то время была своего рода «дворянской республикой», вроде Речи Посполитой. Но в Польше хоть считалось неприличным для шляхтича не получить хоть какого-то образования. Немецкие же бароны из Прибалтики славились разве что прожорливостью, тупостью и пьянством, мало подчинялись своим герцогам, денег для них жалели, а в плане культуры мало отличались от «крепких земель» латышских крестьян, на шее у которых сидели и которых мордовали как хотели.

Кровь диких баронов, огнем и мечом захватывавших и деливших земли Прибалтики, текла в герцоге Фридрихе-Вильгельме. Но то ли сказалась разгульная жизнь предков, то ли по неизвестной причине именно этот герцог Фридрих-Вильгельм получился хилый и тщедушный…

Петр I выбрал в мужья Анны жалкого потомка свирепых остзейских баронов с откровенным желанием наложить лапу на Курляндское герцогство. Свадьба состоялась 31 октября 1710 года, и Анна овдовела почти сразу; молодые супруги только выехали из Петербурга в Митаву, как герцог Фридрих-Вильгельм умер 10 января на мызе Дудергоф. Есть версия, что он не выдержал пьянки в компании Петра.

Вернуться Анне не позволяли, а в Митаве она бедствовала, чуть ли не недоедала. Эрнст же Бирон… Что он был при ее дворе в Митаве с 1718 года – это точно. Тогда ему было 28 лет, захудалой герцогине Анне Курляндской – 25. По одним данным, тогда-то у них и начался бурный, но долгое время скрывавшийся от всех роман. По другим сведениям, в 1718 году любовником… простите фаворитом Анны был русский посланник Бестужев-Рюмин; а Бирона в фавориты, говоря менее изысканно, в любовники Анна взяла много позже, только в 1727 году. Какая версия более правдива, я не знаю.

Во всяком случае, в 1730 году Эрнст Бирон, не успев въехать в Россию, тут же стал действительным тайным советником, генерал-аншефом, кавалером высшего в Российской империи ордена Святого Андрея Первозванного, главой личного Кабинета императрицы, а в 1737 году и герцогом Курляндии.

Классикой стали слова австрийского посланника барона Остена: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он говорит как лошадь». Это высказывание очень быстро переиначили в поговорку: «С лошадьми он человек, а с людьми – лошадь».

Что страстный лошадник Эрнст Бирон даже самые важные вопросы решал в манеже – это факт. Что самый лучший способ понравиться ему было хорошо разбираться в лошадях и придя в манеж, поговорить о них, помочь Бирону в выездке, в дрессировке лошадок, а еще лучше – подарить ему хорошую лошадь, – это тоже факт.

Бирон был невоспитан, груб, необразован, примитивен? Несомненно! Его портреты, даже портреты придворных живописцев, показывают грубое, надменное лицо, наглое и неинтеллигентное, высокомерное и пошлое.

Но можно подумать, Анна Ивановна была утонченной, прекрасно образованной женщиной! С портретов Анны Ивановны смотрит женщина ничуть не более умная или культурная, чем Эрнст Бирон. Те же тяжеловесные, несколько туповатые черты лица, то же глупо-надменное выражение, и даже нижняя губа оттопырена так же идиотически высокомерно.

А поступил Бирон весьма благородно… То ли три года, то ли даже 12 лет Бирон очень сильно помогал вдовой герцогине Курляндской, в числе прочего помогал и деньгами, и советами, и своим влиянием на остзейских баронов. Попросту говоря, Бирон несколько лет по-мужски опекал Анну, герцогиню Курляндскую, унизительно зависящую от подачек из Петербурга.

Понимал ли он, предвидел ли, что его любовница, бедная герцогинька, сделается сказочно богатой императрицей Российской империи? Что она осыпет его неслыханными в Митаве богатствами? В любом случае отношение Бирона к Анне проверено и временем, и полным бескорыстием первых лет общения… Причем бескорыстием с его собственной стороны, а вовсе не со стороны Анны, как раз много получавшей.

Уже в мае 1730 года иностранцы писали, что всем в Российской империи заправляют немцы, а русских это страшно раздражает и даже пугает.

В дальнейшем эта вражда к иноземцам, особенно к немцам, на протяжении режима Анны Ивановны будет только возрастать. Мол, это они во всем виноваты!

Такова же и оценка историков – в равной мере историков XIX века и современных.

«Самый приближенный человек, фаворит, был иностранец низкого происхождения. Анна и Бирон понимали очень хорошо, что русские люди, в первую очередь русская знать, не могли сносить этого спокойно… естественно, оскорбители питали неприязнь к оскорбленным» [78] .

Но, во-первых, Кабинетом Анны Ивановны руководили три министра – первоначально это были Головкин, Черкасов и Остерман. Подписи этих трех министров официально приравнивались к царской, и получается – этим трем было достаточно договориться, чтобы стать своего рода коллективным царем. Только один немец из трех, и не балтийский.

А во главе самого зловещего учреждения Анны Ивановны, Канцелярии тайных розыскных дел, встал старый, заслуженный палач еще Петровских времен – Андрей Иванович Ушаков. Как будто тоже никак не немец.

Именно руками Ушакова Анна Ивановна обрушила на русское дворянство мощный кулак репрессий. Называют разные цифры угодивших в это «приятное» учреждение: от 10 до 20 тысяч человек. Вторая цифра, пожалуй, даже более точна, хотя тоже примерна. Полной же цифры мы не узнаем никогда, потому что многие дела совершенно сознательно сжигались, чтобы никто и никогда не узнал, кто и за что казнен или сослан.