Не бойся, тебе понравится! - Дарья Андреевна Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дети правительницы — лицо Кулаб-тана, такая связь — пощёчина по этому лицу. Смачная, с оттяжкой. Конечно, наибольшая ответственность здесь на Шарифе, она сильная шаманка, как мать, и наверняка именно она станет наследницей, значит, должна продолжить род с достойным шайтаром. Но едва ли это спасёт Шахаба.
Вот только мысли о возможной реакции матери вызывали отнюдь не смирение и готовность принять высшую волю.
Понимая, что начинает злиться на пустом месте, когда и сам ещё не определился, чего хочет, шайтар поудобнее перехватил Халлелу и рывком поднялся.
— Ой. Ты что делаешь? — возмутилась она, задёргалась. — Поставь меня. Нет, ты что?! Я отказываюсь отсюда уходить! — Повилика забилась энергичнее, когда мужчина шагнул к выходу.
Настроение как-то вдруг выправилось, Шахаб легко закинул взвизгнувшую эльфийку на плечо и заявил:
— А я не спрашивал.
— Ты!.. — ахнула она, задохнувшись от возмущения. — Да я!..
— Что-то не так? — насмешливо уточнил он, уже поднимаясь по лестнице. Дёргаться в этой тесноте Халлела благоразумно прекратила, ещё не хватало успешно вывернуться и пересчитать головой ступеньки.
— На стройке мешки с песком таскай! — рассерженно прошипела она, на всякий случай вцепившись в одежду шайтара, чтобы не упасть: на упирающемся в живот плече, да с видом на крутую лестницу, было неуютно.
— Мешки проще, — хмыкнул мужчина, к счастью направляясь не к следующей лестнице. — Они молчат, не брыкаются, полегче будут…
С этими словами он вошёл в спальню, встал на край постели коленом и аккуратно уронил ношу на кровать, навалился сверху. Халлела насторожённо притихла, любопытно блестя золотисто-карими глазами: явно происходило что-то важное, а раз выставлять её на улицу никто не спешит — можно не дёргаться. Тем более устроился шайтар удобно, вроде и придавил, а вроде и аккуратно, опираясь на локоть, а вторая ладонь по-хозяйски, очень естественно разместилась на груди, рассеянно поглаживая через ткань и настраивая на приятное.
Шахаб немного помолчал, разглядывая женское лицо. Красивое. Совсем не похожее на знакомых ему эльфов, но — красивое. Необычное. Густая россыпь веснушек, большие глаза, высокие скулы, вздёрнутый нос. Точёные губы со слегка приподнятыми в вечной насмешке уголками.
К губам он и склонился, приласкал — медленно прошёлся языком, раздвигая, наслаждаясь нежностью, податливостью, тем, как охотно и сладко на его поцелуй ответили. Увлекая, заманивая, заигрывая… Порывистая и стремительная, Халлела не любила такой неспешности. В каждом её поцелуе ощущалась непонятная жадность, словно он был последним, словно она боялась не успеть. Может, и правда — боялась?
На этот раз поддаваться на провокацию Шахаб не стал. Вся ночь впереди, куда торопиться? Ему очень хотелось отвлечься, забыться, выбросить из головы сумбурные бестолковые мысли, и спешка в этом деле совсем не кстати.
Халлела огладила его плечи, тонкие пальцы встопорщили стриженый затылок, крепко вцепились в более длинные пряди выше. Шахаб оставил её рот, губы мягко коснулись скулы, опущенного века, изящного носа. Язык мазнул по нежной коже, словно пробуя золотисто-рыжие крапинки на вкус и пытаясь слизнуть. Ресницы от последнего прикосновения удивлённо дрогнули и распахнулись, когда мужчина немного отстранился.
— Откуда у тебя веснушки? — спросил он задумчиво.
— Серьёзно? Сейчас тебя волнуют веснушки?! — возмутилась Повилика и за волосы попыталась притянуть его ближе. Не вышло: кажется, ему было не больно, а пересилить эту махину — задача не для эльфийки. И самой не приподняться, тяжёлая рука опять сдвинулась на шею, а большой палец погладил подбородок, словно извиняясь за эту меру.
— Почему? Не только сейчас, — усмехнулся он, лёгким нажатием повернул её голову набок, коснулся губами шеи под самым ухом, медленно двинулся ниже, вдоль торопливо бьющейся жилки. — Они меня в целом волнуют.
— Свести? — мрачно вздохнула Халлела, блаженно опустив веки.
— Только попробуй, — проворчал Шахаб, добравшийся до ключиц.
Повилика тут же вновь распахнула глаза и попыталась повернуть голову, чтобы заглянуть Шахабу в лицо и поискать там признаки насмешки.
— Так они тебе что, нравятся? Плебейские веснушки?!
— Что за чушь? Конечно, нравятся, — так удивился он, что оставил в покое её горло и приподнялся. — У шайтаров их не бывает, у эльфов, я думал, тоже.
— У нормальных не бывает, у отрезанных — еще и не такое, — пояснила она недоверчиво. — У меня поначалу тоже не было, они через несколько лет вылезли. И всё остальное поменялось.
— Хорошо, — задумчиво согласился он.
— Мне не нравится твоя ухмылка, — предупредила Халлела.
— Сейчас объясню.
Однако разговор на этом прекратился. Шахаб рывком задрал подол сцара — насколько вышло, до талии. Припал губами к животу, обвёл языком лунку пупка, осторожно прихватил зубами кожу и тут же зализал. Двинулся вверх, неспешно собирая ткань выше и выше…
И, надо сказать, объяснить у него получилось — поцеловав каждую веснушку, приласкав каждую несовершенную черту, каждую обвивающую тело золотую ленту. И обычно настойчивая, напористая и несдержанная Халлела была непривычно смирной и покорной — от удивления, от неожиданности, из любопытства. Не тянула и не подгоняла, не шипела горячим гейзером, цеплялась за его плечи и покрывало, кусала губы и — молчала, лишь иногда выдыхая что-то бессвязное, сумбурное, умоляющее.
Поначалу, наблюдая изменения, происходившие с её телом после отрезания от корней, Повилика страдала. Растерянная, смятенная, растоптанная жестоким приговором и решением рода — для неё это почти стало последней каплей.
Помогли упрямство и «назло». Вели долгие годы. Потом Халлела пережила и переболела, научилась видеть плюсы, отстаивать независимость и точно знала, что сейчас она — гораздо сильнее и лучше, чем та дрожащая испуганная девчонка, которую под конвоем вели в родовую рощу — последний раз.
Сейчас она не страдала из-за того, через что прошла раньше, прекрасно обходилась без чужих признаний и ни от кого ничего не ждала. Но отношение Шахаба всё равно сбивало.
Хорошо, что очень быстро стало не до размышлений, всё её существо сосредоточилось в ощущениях. В горящих от поцелуев, искусанных в попытках сдержать стоны губах. В груди, напряжённой от желания, от контраста жёсткой кожи мужских ладоней и нежных губ, влажного языка, играющего с набухшими сосками, — и осторожно прихватывающих зубов. Внизу живота, где скручивалось в узел возбуждение настолько острое, что она непроизвольно сдвигала ноги, подавалась вверх, беззвучно умоляя прекратить пытку и позволить уже наконец достичь пика.
Когда
