Источник - Джеймс Миченер

– Это ультиматум?

– Если мы решим, то последний самолет вылетает в пятницу утром. Если нас на нем не будет…

– То ты выйдешь замуж за Кюллинана? За нееврея? И покинешь Израиль? Не могу в это поверить.

– Проверить это легче легкого. В пятницу утром.

В молчании Элиав добрался до Акко.

– Если я откажусь от поста в кабинете министров, – в упор спросил он, – и займусь преподаванием… в Англии… в Америке… ты выйдешь за меня замуж?

– Илан, – мягко сказала она и, разведя сложенные на груди руки, схватила его за предплечье, – в ту ночь, когда погибла Илана, я все для себя решила. Когда в Акко я кинулась спасать тебя, то сделала это не потому, что ты был ценным солдатом. Ты был мужчиной, блистательным мужчиной, которого я любила уже тогда. – Не в силах удержаться от слез, она прошептала: – Мы должны были пожениться шестнадцать лет назад, но тогда я этого не понимала. Понимаю теперь. Решай, Илан. Я делаю тебе предложение. Женись на мне – и не медли.

Элиав, не снимая рук с руля, продолжал сжимать в зубах трубку. Не отводя взгляда от минаретов Акко, он повернул машину на восток к Дамасской дороге, и тот момент, когда он должен был принять решение, канул, а в разных аэропортах мира четыре самолета, которым на этой неделе предстояло вылетать на Кипр, проверяли двигатели, а женщины в комбинезонах пылесосили их салоны. Стоял понедельник.

Когда археологи добрались до раскопок, на душе у них была осенняя хмарь. Трудились только Юсуф и его семья из двенадцати человек. Они укрывали археологические находки, и было видно, насколько одиноким этот старик чувствовал себя в Израиле. Его дети уже освоили иврит и вписались в жизнь кибуца. Его три жены освоились в Израиле, а беременная даже посетила врача в Купат-Холиме и выяснила, как сегодня полагается рожать ребенка. Матери усваивали от детей иврит, и старый патриарх был обречен на одиночество – человек, потерявший свое место в мире. Его одиннадцать приспешников, которые были так покорны ему в Марокко, легко перехватили контроль над семьей; он потерял весь свой авторитет, и по мере того, как шло время, полуслепой старик преисполнялся горечи, поскольку новая земля лишила его и достоинства, и языка, и самого смысла существования. А во вторник и самолет «Эр Франс» улетал на Кипр и в Марокко…

Илан Элиав не собирался иронизировать над глубоким одиночеством старого Юсуфа, потому что он и сам ощущал себя в той же тюрьме. Встреча с Веред обернулась непредсказуемыми трудностями; она требовала от него немедленного ответа. «Последний самолет отлетает в пятницу», – предупредила она. Минула среда, и в четверг улетел самолет британской авиакомпании. В пятницу утром Кюллинан, видя, как два дорогих ему человека мучаются не находя выхода из создавшегося положения, наступил на горло собственной песне; дождавшись, когда они вдвоем оказались в хранилище керамики, он как бы случайно зашел в него и бросил им:

– Это были не пустые слова, когда я сказал: то, что вы делаете с собой, разрывает мне сердце. Элиав, если ты решишь отказаться от места в правительственном кабинете и полетишь на Кипр, я лично гарантирую тебе десять лет работы тут в Макоре и на всю жизнь – преподавание в Чикаго. И уверен, что сможем найти место Веред – она будет вести курс археологической керамики. Я делаю это предложение для того, чтобы экономические обстоятельства не влияли на ваше решение.

– Мне предлагали преподавать в Оксфорде, – сухо сказал Элиав. – Зная мое прошлое, ты можешь себе представить, насколько это соблазнительно.

– Мои слова – это знак уважения к вам. Я не хочу жениться на Веред лишь потому, что ты не можешь…

Веред в это время не отрывала взгляда от своих часов, словно отмечая одну уходящую минуту за другой, и наконец она поднялась и тихо сказала:

– Улетел последний самолет. – Глядя на Элиава, она взяла его за руки и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала. – Я так хотела быть с тобой, – с трудом произнесла она.

И тут она не выдержала и разрыдалась. Элиав был не в состоянии успокоить ее, и Кюллинан тихонько обнял Веред за плечи и отвел в сторону.

– Летом мы вернемся в Макор. Когда Элиав сможет, он покинет Иерусалим и будет работать с нами.

Оттолкнув его, Веред посмотрела на Кюллинана, словно на незнакомца.

– О чем ты говоришь, Джон? Я же предупреждала тебя, что выйду замуж только за еврея. – И, увидев потрясенное выражение его лица, она пробормотала: – О, проклятье, проклятье! – и выскочила из хранилища.

Смысл ее поведения оставался непонятным до трех часов дня, когда в Израиль неожиданно прибыл Пол Дж. Зодман. Он тут же прыгнул в арендованную машину и, взревев двигателем, помчался в Макор. Штаб подводил итоги недели, и, ворвавшись, Зодман хрипло объявил:

– Я неделю воздерживался от визита. Чтобы дать доктору Элиаву время собраться с мыслями. Он не женится на Веред. Как и Кюллинан. Так что на ней женюсь я. В воскресенье утром.

Первым глупость сказал Кюллинан. Он уставился на Веред, которая, восстановив спокойствие, снова напоминала миниатюрную Астарту со скромно опущенными глазами, а затем перевел взгляд на Зодмана в дорогом костюме блестящей синей ткани, свежевыбритого, собранного и энергичного.

– Но ведь у вас уже есть жена?

– Была, – поправил Зодман.

– О господи! – вскинулся Кюллинан. – Вот, значит, почему вы прислали мне телеграмму «Приезжай в Чикаго»? Вы знали, что я не мог уехать, и разыграли Веред, чтобы… – Он увидел улыбки на лицах Зодмана и Веред и, к своему удивлению, заорал: – Зодман, ты законченный сукин сын!

Тот пропустил его слова мимо ушей и добродушно сказал:

– Послушай, Джон! Я приехал сюда два месяца тому назад неженатым человеком. И увидел двух других холостяков, тебя и Элиава, увлеченных некоей обаятельной вдовой… Я притащил ее в Чикаго, дабы посмотреть, не выйдет ли она за меня замуж. – Наступила пауза, после которой Зодман тихо сказал: – Она ответила, что нет. Даже не позволила мне ухаживать за ней. Сказала, что обручена с Элиавом, а если он не сможет жениться на ней из-за всех этих проблем с Кознами, она, скорее всего, выйдет замуж за тебя, Джон, – и черт с ним, с ее еврейством.

У всех присутствующих, даже у Веред, перехватило дыхание. Она умоляюще посмотрела на Зодмана и напомнила ему:

– Тебе не стоило бы об этом говорить.

Но Зодман продолжил:

– Пока суть да дело, все вы как-то ухитрились наделать глупостей, и посему в воскресенье мы с Веред собираемся пожениться и улететь обратно в Чикаго.

Кюллинан посмотрел на присутствующих и жалобно сказал:

– Раскопки завершатся точно так же, как у Макалистера в Гезере. Мой ближайший помощник уходит в правительство. Мой специалист по керамике улетает в Чикаго. Нам с Табари придется самим вести раскопки.

– Мы найдем вам кого-нибудь, – пошутил Зодман.

Но, как говорил Элиав, быть евреем вообще нелегко, и чикагскому миллионеру пришлось убедиться в этом довольно болезненным образом. Он решил этим же вечером отвезти Веред в Иерусалим и без промедления получить разрешение на их брак, но Элиав напомнил, что ехать ему не стоит, поскольку уже наступил Шаббат.

– Кого, черт возьми, волнует этот Шаббат? – фыркнул Зодман и погнал арендованную машину на юг по просторам Галилеи.

В Иерусалиме с ним отказывались говорить в Шаббат, а в воскресенье он услышал в раввинате:

– Простите, мистер Зодман, но вы не можете вступить в брак в Израиле.

Спокойно, не повышая голоса, он спросил:

– И почему же?

– Мы пришли к выводу, что не можем доверять свидетельству о разводе, выданному обыкновенным американским раввином.

– Ребе Хирша Бромберга вряд ли можно считать таковым. – Зодман был в составе комитета, который выбрал Бромберга.

– Его нет в списке доверенных, – сообщил секретарь раввината.

Продолжая хранить спокойствие, Зодман сказал тем же тихим голосом:

– Кроме того, у меня есть безупречное свидетельство о гражданском разводе, выданное штатом Иллинойс.

– Израиль не признает гражданских разводов, – ответил раввин.

– Вы хотите сказать, что из этой маленькой комнатки вы пытаетесь руководить евреями во всем мире?

– В Израиле именно на нас лежит ответственность определять, кто может вступить в брак, а кто нет, – стоял на своем раввин.

– И я не могу, – еле слышно спросил Зодман.

– Нет.

– Я жертвую большие суммы Республиканской партии, – угрожающе сказал Зодман. – Я знаю сенатора Дирксена и Пола Дугласа. – Теперь он поднял голос и почти орал: – И я не потерплю такого оскорбления!

Он помчался в Тель-Авив, чтобы встретиться с американским послом: израильское государство считало своей столицей Иерусалим и из него же управляло страной, но иностранные государства, исходя из соглашения Объединенных Наций интернационализировать Иерусалим, настаивали на пребывании своих посольств в Тель-Авиве и считали столицей именно его. Юридический советник посла заверил Зодмана, что ситуация в Израиле именно такова, как ее описали раввины: для них гражданского брака не существует; местные раввины отказываются признавать большинство свидетельств о разводе, выданных американскими раввинами; и нет никакого приемлемого варианта, по которому Зодман мог бы взять Веред в жены.