Шалость - Анри Ренье

При имени де Шаландра г-н де Вердло поморщился. В письмах г-жи де Морамбер, помнится, уже упоминалось о дворянине с этим именем, который, будучи связан дружбой с г-ном де Шомюзи и являясь родственником г-жи де Грамадэк, играл роль посредника при помещении маленькой Анны-Клод де Фреваль в монастырь Вандмон. Если верить г-же де Грамадэк, этот Шаландр был человеком весьма невысоких нравственных качеств, поддерживавший предосудительные знакомства. Какое отношение мог он иметь к Шаландру из От-Мотт? Что бы там ни было, г-н де Вердло не мог не волноваться при мысли о том, что Анну-Клод придется вывести под слишком внимательные взгляды всех этих людей, которые не будут стариками, подобно г-ну де Ла Миньеру, и которые станут рассматривать ее с чувством вожделения. К тому же г-ну де Вердло не была чужда темная ревность, вспыхнувшая в эту самую минуту при виде Анны-Клод, которую он заметил через окно в глубине парка с корзиной цветов в руках. В нежном свете прекрасного летнего дня ее лицо и тело были исполнены юношеского очарования. Она шла смелой, плавной походкой, и г-н де Вердло с г-ном де Ла Миньером, смотря на нее через окно, уголком глаза наблюдали друг за другом и убеждались с обоюдной грустью, насколько возраст отделяет их от этого юного создания, переживающего свою весну. Впрочем, г-н Ла Миньер не особенно охотно задерживался на таких малоприятных мыслях. Посмотрев в последний раз через лорнет на хорошенькую девушку, он попросил, чтобы ему подали карету.

Конечно, ему было бы весьма приятно занять место рядом с этой воплощенной юностью и увезти ее с собой, но на этот раз он удовольствовался Мыслью о том, что если г-н де Вердло и имеет в Анне-Клод Де Фреваль очаровательное зрелище для глаз, ему оно несомненно доставит в будущем и скуку, и заботы. Какой смысл держать возле себя семнадцатилетнюю девушку, в особенности когда от нее нет иной пользы, кроме любования со стороны? С этими вполне справедливыми, хотя и ворчливыми мыслями г-н де Ла Миньер пустился в обратный путь.

Как только карета выехала с замкового двора, Аркенен запер ворота тяжелыми засовами, так как день уже склонялся к вечеру.

О брачных делах говорили, впрочем, не только в замке. Им уделялось также большое внимание в конюшнях и на кухне. Кучером у г-на де Ла Миньера служил некто Бигордон, уроженец Бургвуазина, откуда Аркенен некогда взял жену. Эта женщина оказалась самой несносной и самой сварливой из кумушек. Аркенен, отчаявшись исправить ее характер оплеухами и палкой, решил покинуть поле сражения и поступил на военную службу. С тех пор он совершенно не думал о своей бывшей супруге и мирно жил в Эспиньоле, где несколько месяцев тому назад узнал от бродячего торговца, что его жены уже нет в живых.

Бигордон, кучер г-на де Ла Миньера, только что подтвердил, что Аркенен может считать себя навсегда свободным от этой ведьмы. Беспутная женщина закончила свою жизнь, и он может в этом убедиться, если съездит в деревушку Шазардери, до которой от Бургвуазина немногим больше восьми лье по направлению к Сен-Рарэ. Этот разговор не ускользнул от внимания Гоготты Бишлон, которая потребовала со слезами на глазах, чтобы Аркенен тотчас же предпринял путешествие в Шазардери. Она уже видела исполнение всех своих желаний, уже стала в мечтах госпожой Аркенен и окончательно поселилась в Эспиньоле возле девицы де Фреваль.

Она так хорошо сумела убедить Аркенена, что он, польщенный ее настойчивостью, отправился к г-ну де Вердло просить у него позволения отлучиться на несколько дней для поездки в Бургвуазин и в Шазардери, чтобы убедиться окончательно и надлежащим образом в своем вдовстве, после чего ему остается только подумать о счастье влюбленной в него Гоготты Бишлон. Эта просьба не встретила возражения у г-на де Вердло, который видел в ней средство сохранить при Анне-Клод служанку, в преданности которой нельзя было сомневаться и услуги которой были ей приятны; поэтому было решено, что Аркенен отправится в дорогу, когда ему будет удобно, и что он поскачет самым скорым аллюром в Шазардери, дабы удостовериться в истинности слов г-на Бигордона, который клялся всеми богами, что никогда в жизни не говорил неправды. Итак, в назначенный день Аркенен вывел из конюшни лучшую лошадь г-на де Вердло, вскочил в седло и исчез, посылая воздушный поцелуй Гоготте Бишлон, которая вышла в нижней юбке и ночном чепчике присутствовать при его отъезде.

III

Из пяти садовников, на обязанности которых лежало поддерживать в Эспиньоле цветники и огороды, наибольшим уважением г-на де Вердло пользовался Филипп Куаффар. Этот Куаффар, совсем недавно поступивший на службу к г-ну де Вердло, очень быстро заслужил его полное доверие. Он особенно был искусен в выращивании овощей и душистых фруктов. У него было множество рецептов относительно выращивания семян, пересаживания, стрижки деревьев, прививок и очистки сучьев. Кроме того, он являлся превосходным знатоком цветов. Совершенно невозможно было допытаться, где Куаффар накопил эти знания, потому что он был весьма молчалив и ни слова не говорил о своем прошлом. В один прекрасный день он явился в Эспиньоль, и г-н де Вердло нанял его на место старого Пьера Про, умершего от колик, которые высушили и скрутили его, как виноградную лозу. Куаффар был старательным стариком, высокого роста, с круглым лицом и отвислыми щеками, между которыми торчал чрезвычайно заостренный нос. По одной из его щек шла широкая царапина. Он слегка прихрамывал. Где же бедняга Куаффар получил эти неприятные украшения, без которых он не представлял бы ничего замечательного? Ему могло быть около шестидесяти лет. От него ничего нельзя было добиться о прежних занятиях. Он говорил только, что все время находился в деревне, но при таком образе жизни у него не было бы случая получить шрам на щеке. Кто же делается хромым только потому, что сажал салат или подпирал тычинками сахарный горох? Не были ли его шрам и прихрамывание следствием какого-либо приключения или ссоры? Когда ему намекали на это, Куаффар отвечал странной улыбкой и потиранием рук. Этот жест так же, как и отмалчивание Куаффара, вместе с благоволением к нему г-на де Вердло выводили из себя Аркенена. Куаффар и он ненавидели друг друга. У Куаффара была и другая странность. Если он ненавидел Аркенена, то равным образом ненавидел и свое ремесло, хотя знал его в совершенстве. Копать землю, полоть траву, сеять, сажать, подрезывать, убирать урожай — все это казалось ему низкой, отпугивающей, нелепой работой, о которой он не говорил иначе как с крайним отвращением. Надо было видеть его гримасу, когда он брался за лопату или грабли. Он относился к земле как к врагу и раздирал ее с яростью. Грубо и раздраженно он ударял ее каблуком и презрительно на нее сплевывал; с чувством злобы разбивал он кусок торфа и крошил его с яростным удовлетворением. Его ненависть одинаково простиралась и на цветы, и на фрукты. Он проклинал и запах их, и вкус. Он затыкал нос перед розой, а один вид персика доводил его до тошноты. Аркенен утверждал, что заметил его однажды поливающим в ярости грядку гвоздик из собственной лейки. Когда ему хвалили выращенные им растения, Куаффар пожимал плечами и косо смотрел в ответ. Надо быть поистине лишенным разума человеком, чтобы извлекать столько удовольствия из клочка земли и отдавать ему столько забот! Почему он, Куаффар, прикован к этой галере, почему теряет он за этой работой время, которое мог бы использовать по-другому? Он таил в себе жгучую зависть к Аркенену, которому мог бы помогать во многих работах, если бы всякий раз, как он хотел за это взяться, г-н де Вердло не отсылал его к садоводничеству, для которого он вовсе не был создан; ему нравилось ходить за лошадьми, оберегать дом и даже прислуживать за столом. В довершение всех несправедливостей подумайте о том, что он, как цирюльник, мог бы дать несколько очков вперед этому кучерскому скребку Аркенену! Но, скажите пожалуйста, разве когда брались во внимание достоинства людей неученых? Живое доказательство этому Куаффар видел в постоянных отказах. К его бедам прибавлялась еще одна, к которой он был не менее чувствителен. Прибытие в Эспиньоль Гоготты Бишлон было большим событием в жизни Куаффара. Он тотчас же начал питать влечение к Маргарите Бишлон, перешедшее скоро в страстное обожание. Когда он смотрел на нее, царапина на его щеке становилась ярко-пунцовой, а сам он впадал в возбуждение, которое становилось еще более пылким оттого, что м-ль Бишлон выказывала к нему самое жестокое равнодушие. Пылающие щеки Куаффара и его пылкость не производили на нее никакого впечатления, так же как и сладострастные дерзкие взгляды. В то время как Куаффар выбивался из сил, чтобы быть замеченным, Бишлон во все глаза смотрела на бравого Аркенена, которому не переставала посылать жеманные любезности, принимаемые им с небрежностью, еще более увеличивающей ярость раздражительного Куаффара. Но Аркенен имел неосторожность упорствовать в своем поведении. Хорошо! Когда он будет находиться в путешествии, в поисках новостей о своей сварливой супруге, он, Куаффар, постарается сделать последнее усилие, чтобы утвердить себя в сердце Гоготты Бишлон, а также на короткое время — и с каким еще успехом! — заменит Аркенена во всех его обязанностях около г-на де Вердло.