Анканау - Юрий Рытхэу

Рядом с Арэнто — Малкин. В прошлом году он больше всех добыл пушнины и занесён на областную Доску почёта. Малкин русский, но не уступит иному прославленному чукотскому охотнику. В тундре он расставил деревянные капканы — пасти. Говорят, стоящее дело, но пока в районе он один пользуется ими.

Когда Анканау вышла на трибуну, она по-настоящему растерялась. Ей нечего было сказать охотникам — они знали всё и даже больше, чем она. Это не корреспонденты, которые никогда не видели живого песца.

Тусклым будничным голосом Анканау рассказала, как начала исподволь готовиться к промыслу. Выложила ещё летом подкормку возле нор, весь участок завалила приманкой. Ходила проверять капканы в любую погоду, откапывала их от снега, снова настораживала… Ну, что ещё сказать? Она постояла на трибуне под испытующими, недоверчивыми глазами охотников и вернулась в президиум.

После неё взял слово председатель колхоза Василий Иванович. Он пытался сгладить унылое впечатление от выступления Анканау и на все лады расписывал значение, как он сказал, «знаменательного подвига» девушки. Задние ряды, занятые бледнолицыми жителями районного центра, дружно захлопали, когда он, отдуваясь, вернулся на своё место.

Арэнто аккуратно сложил кухлянку на стул, пригладил ладонью седые волосы и вскарабкался по крутым ступеням на сцену.

— Молодец, дочка, — сказал он, крепко пожимая руку Анканау.

На этот раз аплодировал весь зал.

Арэнто занял место на трибуне, налил воды в стакан, но пить не стал. Он поставил полный стакан на край и начал речь.

— Вы думали, расскажет вам девушка о каком-нибудь необыкновенном секрете, с помощью которого наловила столько песцов? Или думали увидеть сказочной силы женщину, которая может бороться с тремя мужчинами и двумя медведями? — Арэнто всю первую половину выступления спрашивал. Потом стал отвечать. — Никакого секрета девушка не открыла. Просто она честно и правильно работала. Пользовалась тем, что открыли наши отцы, деды и прадеды и что мы сами отлично знаем… Она сделала всё, что требовалось настоящему тундровому охотнику, если он хочет удачи. Не упустила ни одной мелочи. Вот и удивила нас и проучила. Спасибо, Анканау. — Арэнто подошёл к президиуму и снова пожал смущённой девушке руку.

На обратном пути в зал он вдруг вспомнил о стакане, вернулся и выпил воду.

По дороге домой, сидя на нарте и вспоминая выступление Арэнто, Анканау весело подумала о том, что, по существу, она ничего особенного не сделала, а просто исполняла всё, что требовалось делать охотнику. Выходило, что только поэтому ей и повезло.

В Кэнинымныме Анканау не знала, куда деваться от выражения почтения односельчанами. Под предлогом, что ей нужно привести в порядок избушку, она отправилась на косу.

Наступила настоящая весна. Сугробы ощетинились маленькими ледяными иголками, рождёнными солнцем, и нестерпимо блестели. На южных сторонах тундровых холмов обозначились первые проталины. Земля на них была ещё холодная, но сухая. Ветки полярной ивы, пробившись сквозь снег, жадно ловили тепло. Ещё несколько дней, и они обрастут пушистыми «собачьими хвостами» — почками.

Анканау прибрала избушку и целыми днями бродила по тундре. Она надеялась отыскать первый подснежник и разбивала носком торбаса все подозрительные снежные бугорки. Голубой цветок распускается ещё в снегу, в маленькой пещерке, и сам себя согревает, собирая под ледяные своды своё тёплое дыхание.

После памятного разговора с отцом Анканау заявила, что летом улетает в Анадырский сельхозтехникум. В газетах она читала, что в прибрежных чукотских колхозах создаются фермы для разведения пушных зверей. Хорошо бы устроить такую ферму в Кэнинымныме! Она даже как-то высказала эту мысль Василию Ивановичу. Но председатель замахал руками и сказал:

— Что ты! Это такое разорение для колхоза! Они мрут, как мухи, а стоят дорого. Председатели плачут. Хорошо, что наш колхоз миновала эта беда — звероферма.

И всё же Анканау мечтала увидеть звероферму в родном колхозе, что бы ни говорил Василий Иванович.

Бродя по весенней тундре, Анканау надеялась встретиться с Носовым. Она делала большой крюк и каждый раз проходила у мыса Вэтлы. Должно быть, пограничники сменили пост. Здесь ничего не напоминало о присутствии человека. На пригретых солнцем камнях серыми пятнами рассыпались наросты лишайников. На уступах готовили гнезда гаги и кайры.

Иногда тоска так хватала за душу, что Анканау готова была пешком пуститься в Кэнинымным или в другую сторону — на пограничную заставу. Но, стиснув зубы, девушка заставляла себя думать о другом, брала книгу или принималась с ожесточением колоть ломом заледенелую за долгую зиму кучу угля.

Однажды в тундре ей стало дурно. Она присела на снег и, нагнувшись, напилась из своего следа. Потом приступы дурноты стали повторяться, и она заспешила в село.

Доктор Анна Павловна осмотрела Анканау и велела, чтобы она пришла с матерью. Лицо у доктора было строгое и озабоченное. Она с жалостью и вместе с тем с осуждением смотрела на девушку.

Анканау догадалась в чём дело и улыбнулась.

— Я думала, что заболела. Не надо звать сюда Рультыну, я сама ей скажу.

И всё же прошло ещё несколько дней, прежде чем Анканау сказала матери о своей беременности.

Это произошло на посадочной площадке. Прилетел маленький самолёт из районного центра, и на нём секретарь Пургин. Он прямиком направился в домик Чейвына и велел Анканау собираться:

— Совещание передовиков района.

— Только я выступать не буду, — сказала Анканау.

Пургин на минуту задумался.

— Ладно, — согласился он. — Но тебя будут снимать операторы кино.

Рультына провожала дочь. Перед тем как сесть в самолёт, Анканау отозвала её в сторону и тихо сказала:

— У меня будет ребёнок.

Рультына спокойно ответила:

— Я знаю, ты стала настоящей женщиной.

— Спасибо, мама.

Самолёт взревел, выбрасывая из-под лыж остатки талого снега, и побежал к морю. В иллюминатор Анканау видела Рультыну и деревянный домик, гордо стоящий на мысу над синими льдами.

То ли Анканау стала привыкать к своей славе, то ли оттого, что её голова была полна собственных мыслей, далёких от совещания, она внешне не выказывала никакого смущения, когда называли её имя в докладах и выступлениях.

Только раз, как бы очнувшись, она оглядела переполненный зал районного клуба и подумала: вот пришло то, чего она добивалась. Она стала настоящим охотником, и никому не придёт в голову усомниться в её удаче. Только счастлива ли она? Почему нет той бурной радости, какую она испытала, когда увидела в своём капкане голубого песца? Почему даже любовь не принесла ей того счастья, как охотничья удача первого дня?.. Почему ей кажется, что сделано так мало? Может, оттого, что она чувствует в себе много сил и желание работать ещё лучше?