Кризис среднего возраста - Алексей Анатольевич Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Митька рос Гадким утенком в Детском доме №5, что на углу Проспекта Маршала Буденного и Кирпичной улицы. Угрюмый, задумчивый мальчик с кожей желтоватого оттенка мог часами сидеть у окна, вглядываясь в серую хмарь рабочего дня.
В голове его роились грустные мысли: твари, – не спросив, зачали, не спросив родили, не спросив выкинули в этот отстой… А где родительская любовь, сказки Пушкина на ночь, ну, или хотя бы колыбельную попеть результату этой небесной любви не помешало бы, – где? Где семейные завтраки, обеды и ужины? Где походы в зоопарк – с обязательным эскимо на палочке возле вольера со слоном? Где все это, я вас спрашиваю, несостоявшиеся родители? Так ведь нет, – давись по утрам на завтрак манной кашей с комочками и малюсеньким кусочком масла. В обед, на первое – жидкий куриный супчик с вермишелью, где от курицы только запах; на второе – макароны по-флотски, очень напоминающие знаменитый суп с червями, ставший причиной бунта на броненосце Потемкин в киношедевре Эйзенштейна; ну, а на третье – компот из груш-падалиц, также наполненными представителями мира насекомых. На полдник, правда, дают сырники, почему-то подгорелые с одной стороны, но зато со сладким киселем, розовым таким и пахнущим ягодой. А на ужин картофельное пюре с тефтелями, – все хорошо, казалось бы, – просто мяса забыли положить в этот шедевр кулинарной мысли. Зато повариха, огромная толстая тетка, с усиками над верхней губой, каждый вечер таскает сумки с ворованными продуктами себе домой. Воровать у детей – цветов жизни, креста на тебе нет, негодница.
А где ОБХСС? Где Народный контроль, я вас спрашиваю, волки позорные? Ах да, все повязаны: рука руку моет, ворон ворону глаз не выклюет, круговая порука одним словом. Гадко смотреть на все это, товарищи. Ну да конечно, перестройка все спишет, капитализм и рынок все поставят на свои места, но стыд и совесть никто не отменял, тем не менее.
Прошло пять лет. Гадкий утенок неожиданно для всех превратился в прекрасного лебедя. И теперь уже ни у кого из детей не поворачивался язык прокричать ему вслед обидную кричалку:
– Эй ты, китаец, засунул в попу палец, и думает что он заводит патефон!
Прекрасный лебедь, он же Мстислав Бесфамильный, вырос в крупного мальчика-красавца: брюнет с большими карими глазами в обрамлении длинных девичьих ресниц, с прямым носом древнегреческих скульптур и крупным чувственным ртом, изредка искривленным в подобие улыбки.
Он рос волчонком, не знавшим материнской любви и ласки, не кормленный материнской грудью, презирающий всех и вся, особенно женскую половину человечества. Всепоглощающая любовь к себе и скрытая ненависть к окружающим людям наполняли его детскую душу.
Приходившие в детский дом бездетные пары сразу же обращали внимание на красивого задумчивого мальчика, но встретив презрительный взгляд его холодных глаз, быстро отступали, находя отклик в глазах других – добрых и отзывчивых детей.
Митя быстро стал лидером, сначала в детском саду, затем в школе. Отсутствие привязанностей к воспитателям, в надежде, что его рано или поздно усыновят, притягивала к нему одноклассников обоих полов. Девчонки, чувствуя скрытое презрение с его стороны, изо всех сил старались ему понравиться, пускаясь на всякие женские хитрости, – впрочем, не приносящие желаемого результата. Мальчишки тоже не оставались равнодушными к его независимому поведению, пытаясь заполучить его в свои группировки, но, не встречая ответного стремления подчиняться кому-либо, быстро остывали и отходили в сторону.
Учился он хорошо, усваивая школьные знания на уроках, лишь изредка заглядывая в учебники при выполнении домашнего задания. Он с удовольствием давал списывать своим туповатым одноклассникам, которые физически были более развиты, а значит, таили в себе потенциальную угрозу в случае возникновения конфликта. Зато теперь каждый из них был готов постоять за него в знак благодарности за оказанную услугу.
Возьму на себя смелость отдельно остановиться на созревании Мстислава и потери им невинности. Да, друзья мои, речь пойдет о поллюциях, – непроизвольном семяизвержении 14-летнего подростка, как следствии его мужской зрелости. А что делать с простынями? – когда ты дежурный по палате, и раз в неделю, по пятницам, в твои обязанности входит замена всего постельного белья, как минимум на 10-12-ти кроватях. А кастелянша, толстая потная тетка, которая годится тебе в матери, и от которой за версту воняет приторной до рвоты Красной Москвой, так вертит задом, что ты сходишь с ума! – и не знаешь, что делать с взбунтовавшейся юношеской плотью, так и норовящей окончательно порвать черные сатиновые трусы и вырваться наружу.
– Так, Бесфамильный, что вы там копошитесь? – быстро сдернули пододеяльники, засунули их в наволочки и марш ко мне на первый этаж! – она отсчитала двенадцать комплектов накрахмаленного и отглаженного белья, и уже на выходе, обернувшись, зазывно приказала: – Я жду!
Руками, дрожащими от страха перед неизбежным, он укомплектовал и связал между собой по шесть наволочек для каждой руки. Как кобель, взявший курс на запах течной суки, он, плохо соображая и с трудом ориентируясь в пространстве, двинулся на первый этаж, волоча за собой наволочки с грязным бельем. Подчиняясь удушливо-сладковатому мареву, оставленному кастеляншей, он, сгорая от стыда, предстал перед закрытой дверью с надписью «КЛАДОВАЯ». Что было дальше – он помнил плохо… Сильные, пухлые женские руки с короткими пальцами втащили его в кладовку и бросили на гору постельного белья со всех четырех этажей. Эти же пальцы (жадно) расстегнули и стащили с него брюки, и уже теряя сознание от стыда и наслаждения, он вдруг понял, что его тело – огромный вулкан, из жерла которого, пульсируя и извергаясь, льется раскаленная лава, принося облегчение и состояние полета… Так, неожиданно для себя, Мстислав возмужал. Эта суррогатная случка со взрослой женщиной только прибавила в нем ненависти к противоположному полу, лишив его прелести первой влюбленности, постепенного созревания романтических отношений, открывания для себя стыдливой красоты девичьего тела. Кастелянша потом не раз делала попытки затащить его к себе на склад, но приторный запах Красной Москвы стал нерушимой преградой на пути этих отношений.
Его одиночество и скрытое превосходство над одноклассниками привело к неожиданному поступку: он как бы случайно проговорился, что его отец – большая шишка, придет время – и все об этом узнают. Что это было – фантазия повзрослевшего сироты, страдающего от одиночества, или провидение? Скорее последнее.
