Убийство арабских ночей - Джон Карр

– Но мой дорогой мистер Гейбл! – запротестовал я. – Вы полагаете, что парень, ясное дело…

– Подожди-ка. Мириам не хотела заманивать его сюда (Мириам – моя сестра), потому что она с ним обручена, но Сэм и Ринки так ей все обрисовали, что она согласилась вытащить его на свет божий и посмотреть, как он будет себя вести.

Если бы я не прочел «Кинжал судьбы», сэр Герберт, то такое предательство женщины по отношению к своему возлюбленному было бы выше моего понимания, но прекрасная полукровка Вонна Сен поступила точно так же в камере пыток доктора Кьянти. Подумать только!

– В этом и заключается замысел, – гнул свое неугомонный мистер Гейбл. – Он является сюда в одиннадцать или чуть позже… кстати, вот-вот. Он знает, что должен прибыть доктор Иллингуорд – то есть вы – для встречи со стариком, поскольку о нем писали газеты. Все выглядит очень убедительно. Рон Холмс будет играть роль моего помощника, что тоже соответствует истине. Мириам будет сама по себе, вместе с Гарриет Кирктон. Сэм Бакстер в роли Абу Обайада аль-Таифы, принца дома Михрана (костюм для него мы позаимствовали из «Персидской галереи»), и Ринки Батлер (полисмен) будут, притаившись, ждать соответствующей минуты. Понимаете? Под гроб Зобейды мы использовали арабский сундук для хранения серебра – ничего лучшего не нашлось. Конечно, все серебро было изъято из него давным-давно…

– Еще бы, – с сарказмом сказал я, борясь с рас гущей во мне яростью. – История ведь связана с проклятием, лежащим на этом гробе. На самом деле старик и этот заумный Иллингуорд хотели всего лишь порыться в этих бумажках, но Маннеринг-то этого не знает.

– Значит, на гробе лежит проклятие. И здесь, приятель, вам предстоит прочесть свою лекцию. Итак, у любого, кто коснется гроба и потревожит хранящиеся в нем священные кости, – низким рокочущим голосом сказал мистер Гейбл, пронизывая меня таким змеиным взглядом, что я окончательно уверился: я имею дело с маньяком, – сначала будут отрублены руки и ноги. Затем лицо его будет изуродовано в ходе Девяноста Четырех Пыток… Все это до мелочей продумал Ринки Батлер и каждому из нас расписал его роль. Как думаете, справитесь?

– Ради бога – то, что знаю, сумею выложить!

– Значит, договорились. Кто откроет гроб? Я помедлю. Вы тоже. Возникнет напряженная атмосфера. И тут наш неустрашимый мистер Маннеринг скажет, что ему наплевать на проклятие. Учтите еще приглушенный свет и музыку! – вскричал мой хозяин, бегая вокруг стола и размахивая руками. – «Галерея Восьмого Рая»! Звуки молотка и зубила. Появляется гроб. Приподнимается крышка – ха! И вдруг вы – вот тут-то и пригодится актерский опыт – вы решительно меняетесь. Вы кидаетесь в сторону от остальных. Из кармана выхватываете пистолет. Вот этот. – Из своего собственного кармана он извлек пистолет черного металла и совершенно устрашающего вида, который сунул мне в руки. – Вы внезапно осознаете свое предназначение. «Назад! – кричите вы. – Назад, неверные и богохульники! Клянусь душой моей покойной матери (вы в самом деле наполовину перс?), звездным небом священного Ирака, горячими ветрами пустыни и торжественно обещаю, что любой, кто прикоснется…» и так далее; свою роль вы знаете. «Так ли, о принц?» – спрашиваете вы. И тут появляется Сэм Бакстер. Ха! Представляю, какой это произведет фурор. «Так, – грозно подтверждает он. – Да будет схвачен нечестивец!»

Могу только предположить, сэр, что мне передалась какая-то толика его неистового возбуждения. Горло мне перехватило спазмой, сердце колотилось с такой силой, что это могло быть опасно для человека моих лет, но я видел, что негодяй был охвачен таким восторгом, на его морщинистом лице с длинными усами отразилась такая радость предстоящего убийства, что этот мерзавец, подобно доктору Кьянти, совершил ошибку. Он вложил мне в руки заряженный пистолет, которому предстояло в соответствующее время совершить злодеяние.

– Когда появится полисмен – конечно, он один из нас, – наставлял меня он, – вы в него выстрелите. Мы будем во внутренней комнате, и выстрела никто не услышит. Так что…

Он сделал паузу, глядя поверх моего плеча. И снова, сэр Герберт, я могу вознести смиренную благодарность Провидению, которое благотворно руководило мной с самого начала. Как я уже упоминал, на столе передо мной стояло небольшое зеркальце, в котором отражалась дверь у меня за спиной. Она приоткрылась примерно дюймов на пять. Я увидел в дверном проеме лицо молодого человека, который с подозрением воззрился на меня; путем безмолвных жестов он явно старался привлечь внимание мистера Гейбла. Черты лица молодого человека, представшие моему взору, не несли в себе никакой предательской порочности; внешность его была чужда жестокости и со стороны казалась даже приятной – у него были светлые волосы и большие очки в роговой оправе, похожие на мои. Но чувствовалось, что он снедаем какими-то глубокими сомнениями и растерянностью. Я смотрел, как за моей спиной разыгрывается пантомима. Он показал на меня указательным пальцем и, как утка головой, поводил им из стороны в сторону. Затем высоко вскинул плечи и, широко открыв глаза, медленно покачал головой. Я был разоблачен.

Каким образом выявилось мое подлинное лицо, я понятия не имел, но убийственная правда была налицо. Мистер Гейбл сказал, что его сообщники наверху готовят гроб; и вот они спустились и стоят у дверей, подтверждая мои самые мрачные опасения. Поверьте, даже в эту минуту я не впал – я не мог себе этого позволить! – в отчаяние, хотя меня снова стали мучить симптомы, которые я описывал, а перед глазами плясали какие-то точки.

Я украдкой огляделся. Войти или выйти из комнаты можно было через три двери. Одна вела в зал, и за ней стояли головорезы Гейбла. Другая оказалась дверью лифта в стене сразу же у меня за спиной; ее массивные створки были надежно прикрыты, и на них висел плакатик «Не работает». Наконец, в туалете слева от себя, высоко над раковиной, я заметил окно, через которое, если дела пойдут уж совсем плохо, можно будет спастись бегством. Но был ли я готов к бегству из-под своего Беннокберна,[9] готов ли я был с тяжелым сердцем покинуть поле чести, тем более таким неблагородным и неприемлемым путем, как через окно туалета? Нет! Когда я осматривал комнату, яркий цвет ковров которой как бы соответствовал моему возбужденному состоянию, в памяти моей всплыли благородные и вдохновенные строчки, которые вы должны помнить: «Шотландцы, в жилах которых течет кровь Уоллеса,[10] шотландцы, которых Брюс вел в битву, падете ль вы на поле брани иль победите!..»

И я поступил так, как сделал бы Уоллес на моем месте. Я не забыл аккуратно положить калькуттское издание во внутренний карман и плотно нахлобучил цилиндр на голову. Главным образом меня волновало, что бандиты мистера Гейбла не позволят прорваться к дверям зала, и я не смогу с ними справиться; не важно, в любом случае их главарь будет в моей власти.

И затем, сэр Герберт, я прыгнул.

Вскочив, я смахнул со стола зеркало – точно, как я скинул с вашего стола фотографию вашей уважаемой супруги. Но в данном случае я испытывал насущную потребность в таком поступке, ибо эмоциональное возбуждение решительно требовало что-то разбить. В два прыжка я оказался около дверей, куда не успела заглянуть команда мистера Гейбла; я захлопнул двери перед носом молодого человека в очках, повернул ключ и с холодной улыбкой повернулся к мистеру Гейблу, нацелив пистолет ему прямо в сердце – точно так вел бы себя и Уоллес.

– Ну-ну-ну! – сказал ошарашенный мистер Гейбл. – Что все это значит?

Какая-то неудержимая сила несла меня, и, хотя я сохранял ледяное спокойствие, она и подсказала мне гордые слова, которые иным образом никогда бы не пришли мне в голову.

– Это означает, мистер Гейбл, – сказал я, – что игра окончена! Я инспектор-детектив Уоллес Берри из Скотленд-Ярда, и я арестую вас за покушение на убийство Грегори Маннеринга. Руки вверх!

Человеческое мышление не поддается рациональному объяснению. Даже в эти минуты неподдельной опасности, когда на моей физиономии торчали дыбом эти нелепые бакенбарды, а шляпа была напялена под углом, явно не подобающим скромному церковнослужителю, я не мог не подумать – с внезапным приливом гордости, – как восприняли бы своего пастора члены кружка женской взаимопомощи, увидь они меня сейчас. Я преисполнился триумфа, когда увидел, как исказились лягушачьи черты лица мистера Гейбла – глаза у него выкатились из орбит, напоминая стекла очков, и, раздувая большие светлые усы, он уставился на меня со смешанным выражением страха и вины.

– Послушайте, старина, – сказал он, – у вас что, крыша поехала?

– Эти увертки вам ничего не дадут, мистер Гейбл, – строго сказал ему я. – Когда вас поместят в камеру, у вас будет возможность оценить замысел Провидения, которое разрушило ваш заговор. Сделайте лишь шаг или пикните – и я вышибу вам мозги!