Осенние дали - Виктор Федорович Авдеев

боком, вот так, — и начал перекидку. Двигался я не в сторону, — показал старик на поле, — а взад. Зачем, спросите? Удобней-землю выбрасывать. Верхние слои я кидал как мог подале от кувета. Сыму землю на один штык, вылезу, да и потрамбую ее лапотками, чтобы пухлым горбом не подымалась. А чем глубже в кувет вгрызался, тем ближе землю выбрасывал: место для нее было заране припасёно. Таким манером я спервоначалу одну секцию выработал — сел, покурил. После вторую кончил — опять же за кисет. А там и остатнюю ждать не заставил — тут и водички испил. И ходьбы по участку у меня лишней не получилось, и суетни меньше. Куда нам, старикам, торопиться: в могилу? А стал бригадир в вечеру подсчитывать, ан у меня… шешнадцать, восемь десятых кубов.

Старик значительно крякнул и сделал паузу.

— Вот вы, Сафрон Аггеич, и есть землекопный вожак, — сказал Камынин. — И у нас, руководителей строительства, к вам просьба: можете выступить в один из ближайших дней, выходных конечно, поделиться опытом с молодежью? Разъясните, сколько своим методом времени экономите, сил. Вы, говорят, не впервой на земляных работах? Да не забудьте сказать, сколько зарабатываете в день. Столковались?

Гадеев подумал, важно обдернул рубаху и вдруг торжественно протянул огрубевшую руку начальнику строительства:

— Держи, сынок. Рука у деда твердая и слово крепкое. Покажусь с опытом, готовь поллитру.

И первый засмеялся своей шутке.

«Вот старик — дуб. Еще и зубы целые», — подумал Камынин, отойдя и оглянувшись на землекопа. Сафрон Аггеич поплевал на заскорузлые ладони и начал работать. Со стороны казалось, что ему совсем не стоит труда вгонять лопату, выбрасывать землю. О разговоре с начальством он, казалось, уже забыл.

Весть о предстоящем «обмене опытом» разнеслась по всей трассе. Выездная редакция областной газеты «Народная стройка» отвела целую полосу работе Сафрона Аггеича Гадеева, поместила его портрет. Старик долго глядел на свое изображение, неясно отпечатанное на тонкой желтоватой бумаге, и не решился свернуть из этой газеты самокрутку.

Зато директор МДС Горбачев небрежно швырнул номер многотиражки на стол в своем кабинете. На диване у него, развалясь, сидел Хвощин, попивал маленькими глотками шипучий квасок из граненого стакана. Одна пустая бутылка и вторая, опорожненная до половины, стояли на красном несвежем сукне стола.

— Хорошую сивку-бурку обратал наш руководитель? — говорил Горбачев, не скрывая желчной издевки. — Конечно, если дед поднатужится, он выкинет сверх плана еще полсотни кубометров земли… а нам их надобно полмиллиона. Обмен опытом — дело неплохое, да время ли? Сказать по совести, я охотно бы отпустил добрую половину этих лопатных новаторов по избам, а себе взял бы десяток-другой катков, скреперов, бульдозеров: в наш век машины понадежней.

Хвощин рассмеялся:

— Зря так смотришь, Валентин Данилыч. Соревнование — дело нужное, а как в нем обойдешься без обмена опытом?

— Я не против соревнования, да болтовни не люблю. На то трассе и дали выездную редакцию «Народной стройки», чтобы освещала работу, показатели разные. Зачем же целый день убивать на этот обмен? Народ устанет… к тому же перепьется кое-кто: какими на следующий день выйдут на работу? А нам каждый час дорог.

— Ничего, пускай люди поглядят на передовиков.

Хвощин налил еще из бутылки квасу, сделал большой глоток. Его дистанция прочно держала первенство, а Шебальский район был накануне завершения всех строительных работ. Горбачев по глазам начальника доротдела прочел его мысли и высказал их вслух:

— Уж не для того ль главинж раздул шумиху со стариком землекопом, другими передовиками, чтобы поднять свой пошатнувшийся авторитет?

Хвощин опять засмеялся и ничего не сказал.

По-другому новость о землекопе Гадееве восприняла трасса. Кое-где тоже посмеялись, но разговор о соревновании передовиков, как тотчас окрестили будущий обмен опытом, велся в лагерях всех двадцати шести районов. Шутники острили: «Ну-ка, Ваня, покажь мастерство, вдарь молотком по каменюке, чтоб пыль пошла!», «Поднажми, Настя, выдай класс! Скоро с тобой конь поделится навыком, как легче тачку возить». Однако вызов приняли не только землекопы, но и бригадиры, десятники, мостовщики, возчики, шоферы, мотористы, плотники, разнорабочие.

Узкие рамки задуманного Камыниным сбора были сломаны, точно перемычки под напором хлынувшей вешней воды. Стало совершенно ясно, что народу соберется много, и, чтобы не терять лишний драгоценный рабочий день, обмен опытом спланировали по-новому. В первой декаде июня Шебальский участок досрочно кончал строительство своего отрезка дороги. Событие это решили отпраздновать по всей трассе — к нему и приурочили обмен опытом.

XVI

По утрам перед началом работы землекопы, мостовщики, возчики частенько забегали в лес набрать сыроежек, белых, подосиновиков. Погода явно менялась, по ночам, а то и днем выпадали обильные теплые июньские дожди, и появлялись грибы — колосовики: в эту пору на полях как раз колосится озимая рожь. Через какую-нибудь неделю они пропадут почти до августа.

В середине недели по грибы собрался «медицинский» шалаш — все, кроме тети Палаги. Сопровождать женщин неожиданно вызвались Молостов, Жогалев и один молоденький землекоп. Узнав об этом, Варвара Михайловна раздумала идти. Опять техник. Маря Яушева еле уговорила ее.

— Чур, только не просыпать, — с вечера предупредил Молостов.

— У меня есть «будильник», — весело отозвался парень. — Мать вчера из деревни старого петуха принесла к празднику. Он с рассветом кукарекает.

Большинство рабочих жило на домашних харчах.

Рано утром, когда в соседней деревне Бабынино еще не выгоняли коров, Варвара Михайловна и «медицинский» шалаш, зевая и поеживаясь от ночного холода, наскоро умылись, собрали кошелки, лукошки. Возле щитка со стенгазетой их уже поджидали мужчины.

Негромко переговариваясь, тронулись в путь. Грибы стали попадаться тут же в лагере под елями.

— Следов на траве еще нет, — громко, не сдерживая голоса, сказала Маря Яушева. — Значит, мы сегодня первые.

— Должны набрать полные кузовки.

— Давайте, девочки, рассыпаться.

— Ой, масляник нашла. Ну, сосна-то отцвела, вот они и появляются. Шляпка сырая: не собрался бы дождь к вечеру.

Варвара Михайловна свернула чуть влево, к трем березкам, что неясно белели в редком тумане.

Густая, сизая, прохладная роса осыпала поникшую листву деревьев, и когда фельдшерица смотрела вдаль, то казалось, что там расстелили сушить отбеленные холсты. Высоко в серо-голубом небе слабо блестел месяц. Из сырой чащи негромко доносились редкие еще и какие-то особенно чистые голоса, словно птицы, будто оркестранты, налаживали себя на песенный лад. Звонкий, отчетливый звук послышался над Варварой Михайловной, и она подняла голову. На самом конце высохшего кленового сучка сидел дятел и, упершись жестким хвостом в ствол, необычайно проворно и бойко долбил его клювом: вид у него был как у барабанщика, играющего зорю. Такой же стук несся и с других сторон леса. Вот,