Они делали плохие вещи - Лорен А. Форри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Элли опустилась на пол, ее лицо блестело от слез.
— Что случилось? — спросила Лорна у Мэв.
— Не знаю. Помнишь, я говорила, что мне показалось, будто я кого-то услышала? Я пошла искать ключ от чердака, стала спускаться вниз, кого-то там услышала, потом спустилась вниз, и тут ее крик…
— Ты кого-то там услышала наверху и спустилась вниз? — рявкнул Оливер. — Какой, черт возьми, в этом смысл? Ты убегала, так, что ли?
— Я не убегала, просто путаюсь в словах. Я пошла вниз, чтобы найти ключ от чердака, а потом мне показалось, что я кого-то услышала, и тогда…
— Стойте. Там… Посмотрите. — Шепот Элли заставил их замолчать. Она качала головой взад и вперед, как будто у нее был припадок. — Просто посмотрите! — Она указала на комнату.
— Хорошо, хорошо.
Оливер потрепал Элли по плечу и пошел к комнате.
И тут же, бледный как смерть, попятился, охваченный ужасом.
Мэв обменялась взглядом с Лорной, и они вместе шагнули к двери.
Стены того же бледно-желтого оттенка, как на Колдуэлл-стрит, были испещрены каплями засохшего клея. Большой деревянный шкаф, накренившийся вправо, из-за того что у него не хватало одной ножки, был придвинут к стене; на полу валялись пустые коробки «Чикен Коттедж». Над пружинной кроватью висел плакат группы Bon Jovi.
Это была почти точная копия прежней комнаты Холлиса. Единственным отличием было положение открытого окна, из которого высунулась намокшая занавеска. Но не из-за этого Оливер давился за дверью от рвотных позывов, а Элли мычала себе под нос. Дело было в том, что лежало на кровати.
Им не было нужды проверять, жив ли он. Половина черепа была раздроблена и вдавлена внутрь головы. Кровь залила всю левую сторону лица до воротника желтой куртки.
— Холлис, — прошептала Мэв.
Помутневший правый глаз уставился на нее.
Она была не в состоянии смотреть дольше.
Лорна подошла ближе.
— Что вы там делаете? — послышался голос Оливера из коридора.
Возле головы Холлиса лежал конверт, их которого торчал голубой уголок записки. Лорна выдернула конверт из-под матраса и потащила Мэв за собой в коридор, закрыв за ними дверь. Обе опустились на пол.
Когда Оливер увидел, что держала в руке Лорна, он замотал головой.
— Не надо, — проговорил он. — Не открывай это, Лорна.
Но она открыла.
Уйдите только раньше срока,
Вот Холлис не ушел далёко.
Кто Каллума убил — признайтесь.
Иль здесь навечно оставайтесь.
Стр. 35-45
…но они, конечно, все усложнили гораздо больше, чем это было необходимо. Они всегда были такими. Мне просто приходилось повторять себе, что это не моя вина. Потому что я тут ни при чем. Они сами сделали свой выбор, даже если не понимали этого. Они не были способны видеть вещи такими, каковы они есть. Никогда это не было так очевидно, как в декабре 1994 года, и позднее, когда произошло то, что произошло.
Конверт лежал на темно-зеленом ковре перед закрытой дверью. С того места, где находилась Мэв, — а она лежала на животе на кровати, прижавшись щекой к шершавой наволочке, — ей казалось, будто кто-то взял перочинный нож и вырезал из ковра идеальный квадрат. Записка, напоминающая о прошлой ночи, была ей не нужна. Каждый раз, когда она закрывала глаза, воспоминания воспроизводились так же четко, как при повторном просмотре телепередачи. Пустой желудок протестовал против ее бездействия, но пошевелиться она была не в состоянии.
В других комнатах было так же тихо, как и в ее собственной. «На следующее утро после апокалипсиса» — так она называла это состояние, когда секунды тянулись в полной тишине и ни одно человеческое существо не издавало ни единого звука. Ей всегда представлялось, что она — единственный оставшийся в живых человек. Последний раз это случилось с ней летом, когда Макс после вечеринки остался ночевать у знакомых, а ее родители гостили у друзей в Лидсе. Мэв любила тишину и покой утреннего апокалипсиса, но здесь, на Колдуэлл-стрит, это состояние было неуместным.
На лестнице послышались быстрые шаги, Элли или Холлиса, потом щелкнул дверной замок, и все стихло. Шаги, хоть и были негромкими, разрушили чары этого утра. Или, вернее, дня, потому что, когда Мэв посмотрела на часы, маленькая стрелка почти поравнялась с единицей. Мэв вскочила с постели. Никогда она не спала так долго, и теперь чувствовала себя еще более ненужной, чем обычно. Но так влиял на них дом номер 215 на Колдуэлл-стрит, и они все это знали. Дом втягивал в другой мир, где каждый недостаток усиливался, а каждое чувство — хорошее или плохое — вырастало в три раза.
Мэв сползла с низкой кровати, одна нога у нее была в носке и поэтому теплая, другая — голая и холодная. Она оставила без внимания конверт, натянула старую толстовку и принялась искать чистые носки, но конверт мешал. Она хотела наступить на него, когда шла к двери, даже занесла ногу, но не смогла заставить себя сделать это. Усевшись по-турецки на ковер, она открыла его.
Я провел отлично время
Ты — прекрасна, как поэма.
Было весело с тобой.
Ты пойдешь еще со мной?
(Какие плохие у меня рифмы.)
Мэв прочитала записку несколько раз, затем засунула ее обратно в конверт. От воспоминаний прошлой ночи сделалось тошно. Была выпивка, смех, он провел большим пальцем по ее запястью, когда они прижались друг к другу в кабинке в клубе…
Конверт Мэв спрятала в карман толстовки. Завтрак или ланч, и поскорее. Как только она поест, сможет думать обо всем этом более ясно. Но, спустившись этажом ниже, она столкнулась с Каллумом, который выходил в этот момент из своей комнаты.
— Мэв! Извини!
— Привет.
Она смутилась, увидев, что они одеты одинаково: в клетчатые пижамные штаны и толстовки красного цвета.
— Хорошо спала? — спросил Каллум.
— О да. Без проблем. А ты?
Она закусила нижнюю губу — уж очень двусмысленно прозвучал вопрос.
— Вроде того? Вообще-то, мне приснился очень странный сон, будто я прохожу стажировку в каком-то ботаническом саду или что-то в этом роде? У нас не было электричества, и мне все время приходилось заделывать ямы цементом?
— Чудно́.
— Ага. Как ты думаешь, это что-то значит?
Мэв пожала плечами.
— Может быть, это о том, что тебе не суждено стать садовником?
Каллум засмеялся, и лицо у нее запылало, потому что
