Герой нашего времени.ru - Олег Бажанов

— Хорошие ребята у тебя в звене, — промолвила девушка, когда они медленно кружились под музыку. — И девчонкам нравятся.

— А что здесь Ирка делает? Что-то она совсем не похожа на убитую горем.

— Она с Мишкой повздорила и теперь решила всё делать ему назло.

— Ты сегодня очень красивая. — Иванов нежно коснулся губами Наташиных губ.

— Стараюсь тебе нравиться, — с улыбкой ответила она. — Жаль, что скоро нужно уходить.

— А ты останься, — предложил Иванов безумную идею.

— Не дури мне голову, майор, а то останусь! — ответила Наталья решительно.

— Останься. Я буду охранять тебя и только для тебя буду всю ночь петь под гитару.

— Ты играешь на гитаре? — не поверила Наташа. — Мне очень нравится, когда поют под гитару. Спой сейчас. Пожалуйста.

— Любое Ваше желание будет исполнено, принцесса! — Иванов с улыбкой поцеловал девушке руку.

— Мужчины, — обратился он к присутствующим, убавляя звук магнитофона, — дамы просят спеть под гитару. Споём?

— Давай, командир, спой девчатам! — поддержали его сразу несколько голосов. — Романсы, командир, или наше что-нибудь!

Один из лётчиков побежал к соседям за гитарой и вскоре принёс инструмент. Магнитофон выключили. Взяв старенькую гитару, Иванов сел на стул, посередине комнаты. В проходе и на кроватях расселись зрители. Перед началом пришлось извиниться:

— Прошу не судить строго: перед вами — самоучка.

— Знаем, Саня, начинай!

Вначале опробовав гитару, Иванов быстро подстроил струны. Потом, бросив взгляд на Наташу, — она смотрела на него с нескрываемым интересом, — он заиграл. Пел Иванов то, что приходило в голову: «Напрасные слова», «Не уходи», «Без тебя». Во время исполнения он смотрел на Наташу, потому что пел только для неё. Когда прозвучали последние аккорды очередного романса, Ващенка попросил:

— Николаевич, спой ту песню — про погоны.

— Какую? — не понял Иванов сразу.

— Ну, ту, что ты из блатной переделал.

— Понял, понял, — закивал головой Иванов. — Расскажу для тех, кто ещё не знает: она переделана мной из одной из песен мало еще известного автора-исполнителя из Твери — Михаила Круга. Когда недавно я услышал её, она мне понравилась. Я изменил только слова, а названия ещё не придумал. Итак, песня без названия!

И он запел:

Растревожились мысли: как быть?С детства стать я хотел офицером,Чтобы честно России служить,Я военную выбрал карьеру.Никогда ни о чём не жалел,Хоть судьба помотала неслабо.Я в России погоны наделИ в Российскую землю лягу.Кто лежит, кто летает ещё —Разбросало по карте России.Круто нас на Кавказ занесло.Вновь «верхи» воевать порешили.Их детишкам в России не жить,Вот и грабят Россию «крутые»,Я ж Присягу давал на всю жизнь —Для меня есть понятья святые.Надоела мне доля моя:Постоянно тревожные сборы.Без надежд, без жилья, без «копья» —То Афган, то Кавказские горы.Никогда ни о чём не жалел,Никогда не нарушу Присягу.Я в России погоны наделИ в Российскую землю лягу.

Не успел затихнуть последний аккорд, как за спиной Иванова прозвучал голос:

— Неправильные песни поёшь, майор!

Иванов обернулся. В дверях комнаты стоял заместитель командира полка по воспитательной работе, или, как лётчики ещё называли по-старому, — «замполит», — Косачаный.

«Принесла нелёгкая!», — тяжело вздохнув, подумал Иванов. Вечер был испорчен.

— Правильная песня, товарищ подполковник! — загудели пилоты. Очень даже правильная — про нас! А всяких гадов продажных надо к стенке ставить! — Никто из сидящих у стола не поднялся навстречу замполиту. — Губят Россию…

— Это хорошо, что вы за командира — горой! — Косачаный прошёл, без приглашения, в комнату. — Плохо, когда командир подчинённых не тому учит.

— Что, у них своих мозгов, что ли, нет? — спокойно возразил Иванов, не глядя в сторону замполита.

Косачаный сел на предложенный Мельничуком стул и оглядел всех присутствующих наигранно-весёлым взглядом.

— Ну, что ж, давайте поспорим, — примирительно предложил он, пытаясь наладить контакт с аудиторией. — Но сначала налейте рюмочку начальству, — я хочу выпить вместе с вами за присутствующих здесь красивых девушек.

Иванов заметил, что Косачаный улыбнулся Наташе, как старой знакомой. Она также улыбнулась в ответ. Иванов крепче сжал в руке гитарный гриф.

Все поддержали тост за девушек.

— Так кого вы хотите поставить к стенке? — поставив опорожнённый стакан, спросил Косачаный.

Иванов, зная свой характер, решил не ввязываться в спор с начальником и поэтому молчал.

— Сами знаете, кого, — ответил кто-то.

— Что ж вы? Смелее! Давайте поговорим начистоту! — распалял себя Косачаный. — Так вы говорите — к стенке! Кого? Правительство? Думу? Не слишком ли большой список получится? А, Иванов?..

— Нормальный… — буркнул тот, чувствуя огромное желание высказать всё, что наболело, но разводить демагогию не хотелось.

— Что?.. Что ты сказал? — поперхнулся закуской Косачаный.

— Всё нормально, говорю!.. В России мир и благодать, — излишне громко ответил Иванов. — Демократия!

— Какой мир?! — возразил кто-то из пилотов. — Бардак в России. Беспредел криминальный! Кому нужна такая демократия?

— Может, вы по Сталину соскучились? По лагерям? По расстрелам? А? — почти выкрикнул замполит.

— При нём хоть порядок был, — снова сказал кто-то.

— Вы при Сталине не жили, и дай вам Бог, никогда не жить при культе личности! — сел на своего любимого «конька» замполит. — Скажите «спасибо», что сейчас не те времена!

— Конечно, — раздался другой голос, — лучше жить при культе ничтожества, изображающего из себя личность. И Россию разворовывать! А времена всегда одинаковые…

— Это ты, Костин? — насторожился Косачаный.

— Я, товарищ подполковник, — спокойно ответил крепыш — борттехник из экипажа Фархеева.

Рядом с ним сидела Ирина, и Иванов стал догадываться, с кем она изменила Ковалёву. Что ж, капитан Костин — мужчина интересный и неглупый — всегда нравился женщинам.

— И кого же ты имеешь в виду? — осторожно поинтересовался Косачаный.

— Кого имел, того имею, — хамил Костин, но замполит на это не отреагировал. — Вы ведь тоже при Сталине ещё не родились, товарищ подполковник, а рассуждаете так, будто лично были с ним знакомы.

— Ну а ты-то что можешь об этом знать, чтобы так однозначно защищать Сталина? Все его дела — на крови народа! Все! — Косачаный явно нервничал.

— Я знаю, что такого беспредела, как здесь сейчас, с русским наром при Сталине не было и быть не могло. При нём никто не делал разницы, кавказец ты или москвич, когда нужно было воевать или отстраивать страну. Да, жертвы были немалые. Но и цели достигались немалые. А всю Чечню Сталин очистил за сорок восемь часов. Вы слышите? — Костин, повысив голос, говорил с замполитом как с глухим. — В феврале сорок четвёртого года, когда страна истекала кровью на фронтах страшной войны, за сорок восемь часов все чеченцы были погружены в сорок тысяч вагонов и вывезены в Казахстан и Забайкалье. Все до одного! Кто их вернул? Тоже деятель — демократ, что отрёкся от Сталина и подарил хохлам часть России и Крым, а китайцам Порт-Артур. Что-то этот «демократ» тогда у народа разрешения на это не спрашивал. А Сталин был в сто раз мудрее всех последующих правителей вместе взятых! Он болел за страну. Расширял её границы. Его уважали самые известные главы государств. А кто теперь нас уважает? Мы сами-то себя не уважаем.

— Прости, Костин, не могу с тобой согласиться. Сколькими жертвами заплатил народ за все Сталинские преобразования? Сколько умных голов полегло во время репрессий? — Косачаный говорил уверенно, с выражением, прямо глядя в глаза собеседнику: видимо, по части демагогии замполит был силён. И Иванов не выдержал:

— Перегибы были всегда, при любой власти. Разве не так? Что, в Москве в Белый Дом из танков не палили в 93-м? А с приватизацией что сотворили? А вспомните Афганистан. Или Чечню… И всегда страдает народ. Но у Сталина была цель — сделать сильной страну! А что мы видим сейчас?

— Это тот случай, когда цель не оправдывает средства. При Сталине жертв было слишком много! — упорствовал замполит.

— И назовите нам, пожалуйста, Игорь Дмитриевич, официальную цифру: сколько погибло людей от репрессий Сталина? — обратился Иванов к замполиту. — Вы же в академии учились, там об этом должны были говорить.

— Говорили! — замполит свысока взглянул на Иванова. — За время правления Сталина были репрессированы более шестидесяти четырёх миллионов человек. Нам об этом читал лекции профессор Волкогонов.