Один в чужом пространстве - Олег Приходько

— А что было потом, Александр Иванович? — осторожно вернул я физика к его истории.

— Потом?.. Ах да, потом… — Он наморщил лоб, снова взял рюмку. — Потом Киев. Вы знаете, кто такой Пасечник?

— Знаю. Человек, который разводит пчел и добывает мед.

Корзун закатился громким хохотом, расплескивая водку.

— Ха-ха-ха! Остроумно! Очень остроумно!.. Вот именно: разводит пчел, чтобы они собирали мед. А он потом этот мед ест. Или продает… Вот и здесь был такой Пасечник, который решил завести своих пчел. А мне отводилась роль этой… как ее… пчеломатки, что ли?.. Ха-ха-ха?.. Академию наук со временем обещали, квартиру — все! И даже научную работу… Где?.. А-а! В Ко-пен-га-ге-не! Да-да, не смейтесь. Институт Нильса Бора, слышали?.. Я клюнул. И глубоко-о заглотил наживку, оч-чень глубоко! Правда, через месяц меня из Дании отозвали. Из уютнейшего отеля «Аксельборг», куда ко мне захаживала очаровательная, милейшая особа в капроновых чулочках со швом… Вы помните такие чулочки — со швом?.. Нет, вы не помните, а жаль. — Корзун прицокнул языком, давая понять, что шов на капроновых чулках датской особы — лучшее воспоминание из его прошлой жизни.

«Рокеры» за столиком вели себя смирно. Изредка я встречал их любопытствующие взгляды, направленные на нас, и постепенно у меня стало возникать подозрение, что Корзун не такой уж мнительный человек, каким показался вначале.

— О-о, она умела все, эта особа. В том числе фотографировать, записывать разговоры на пленку, и при этом кружить головы всем без исключения, кому написано на роду носить брюки!.. Ха-ха-ха!.. Если вы будете в Копенгагене, Евгений Викторович, не останавливайтесь в «Аксельборге».

— Я постараюсь, — пообещал я и улыбнулся, начав, кажется, догадываться о причине его падения.

— Нет, нет, нет! — Корзун выставил обе ладони. — Не подумайте! Милейшие, обходительнейшие люди, преданные делу… и все такое. Меня отозвали принять лабораторию! По одному намеку моей жены нам заменили квартиру в шумном центре на такую же в тихом «правительственном» переулке. Меня, пчелу этакую, поддерживали и Пасечник, и Боголюбов… Сам, да! Не верите?.. А потом, накануне избрания в академию… Понимаете, Евгений Викторович, Киев — это сказка! Это тепло, это милые, добрые люди среди подсолнухов, красивые Гали и Оксаны, фрукты и все такое… Но, как бы это объяснить… Для науки этого маловато. В науке нужен размах, независимость, общение, интеграция, черт меня подери! И борьба! Бескомпромиссная борьба — не друг с другом, а борьба идей, борьба гипотез!.. — Корзун так разошелся, что я вынужден был приложить палец к своим губам. — Тс-с!.. Молчу, молчу. Простите… Так вот, здесь я мог дорасти только до того потолка, который установили они. Не выше! Дать мне дорасти выше было все равно что выпустить джинна из бутылки: большие авторитеты неуправляемы, а потому опасны. Сахаров не захотел нести мед в их ульи, и ни-че-го-шеньки они не смогли!.. Но он был там, там, понимаете? А я — здесь. Размах не тот. Нет размаха… Тихая заводь, а точнее — черная дыра. Ох, какая черная, Евгений Викторович! Чернее ночи. Я понял, я пытался… Накануне избрания в академию я… я не смог дать клятву послушания. Пришла пора связать меня по Рукам и ногам и отвести вот такую, строго определенную кем-то… я знаю кем!.. высоту потолка. Та женщина умела превращать ученых в паяцев, — Корзун пошевелил пальцами обеих рук, — на то-оненьких веревочках, тоньше, чем швы на ее чулках, ха-ха-ха!.. Ах, что делали, сволочи, что делали!.. А назад — туда, в Москву, в Дубну хотя бы — хода уже не было, там набрал силу ОН, ЕМУ все-таки удалось открыть сто четвертый элемент. И хотя этот элемент назвали не в ЕГО честь — к тому времени у него уже не было чести, — он стал Хозяином.

— И вы покинули улей? — спросил я.

— Хм… Давайте выпьем, что ли?.. Не бойтесь, я не упаду ниже. Я протрезвел окончательно. — Корзун опустил глаза и патетическим шепотом добавил: — Хотя и поздно…

Он и в самом деле перестал размахивать руками, язык его больше не заплетался; наступило что-то вроде второго дыхания. Я по опыту знал, что в какие-то сутки беспробудного запоя наступает состояние, когда человек перестает реагировать на алкоголь. Кажется, можно было уже не опасаться за то, что Корзун упадет со стула, лицо и шея его покрылись бурыми пульсирующими пятнами, но взгляд был вполне осмысленным.

Мы выпили.

— Я съем это, ладно? — он придвинул к себе остывший глиняный горшочек.

Некоторое время мы молча подметали то, что оставалось на столе. Бутылку шампанского я решил приберечь на потом.

— Больно падать с высоты? — спросил.

Корзун вскинул брови:

— С высоты?.. Что вы! Я не падал. Я опускался ме-едлен-но, деление за делением. Вы думаете, этим все кончилось? Да чхать они хотели на моральный облик советского ученого!

— Что же тогда?

— А-а!.. Вот! Вот тут оно, самое главное, и началось. Не догадываетесь?

Я догадывался. Наверняка Корзуну предложили сделку, и он отказался, начав этим отсчет упомянутым делениям.

— Ошибаетесь, — физик отбросил вилку и вцепился в край стола. — Я согласился.

— ???

— Да-да, Евгений Викторович! Я подписал, и они тут же, при мне, уничтожили все: магнитофонные записи, негативы, фотографии. Особа в чулочках навсегда исчезла в пламени, а вот я остался… А казалось, это ни к чему не обязывало, это было всего-навсего тактическим ходом. И открывало широкую столбовую дорогу в мир… Да не собирался я совестью торговать, черт подери! — прокричал он вдруг.

Несколько посетителей кафе повернули в нашу сторону головы, и я повторил жест, призывающий говорить тише.

— Не собирался, — резко перешел он на шепот. — У меня уже было солидное имя, неужели вы думаете, что кто-то был заинтересован получать от меня информацию о том, что говорят лаборантки?.. Абсурд! Это была узда. Это был саркофаг, если хотите! — Он постучал по столу костяшками пальцев. Помолчал. — А в академию меня не избрали. Промели-c!.. Ах, как купили, сволочи, как купили!.. Будто мальчишку какого-нибудь. Им по разнарядке не академик был нужен — вот и все. Финита!

Корзун выдохся. В сущности, нехитрая история его была проста и понятна: типичный продукт времени, властолюбец, прислужник, завербованный в стукачи, возомнивший о себе много больше, чем был на самом деле, прозрел, раскаялся, искал утешения в Боге, нашел — в бутылке, избрав путь наименьшего сопротивления. Но была у этой «лауреатской» медали другая сторона: трагическая, страшная в своей типичности. Мне казалось, что я услышал хруст костей человека, попавшего в безжизненный, беспощадный механизм, человека-игрушки в цепких железных руках. Откажись — пропал, согласись — пропал: рано или поздно совесть проснется и сожрет с потрохами.

— Но теперь-то, теперь, Александр Иванович? — воскликнул я, подразумевая новые времена.

— Теперь?. Ха-ха-ха!.. — Корзун театрально всплеснул руками и, навалившись грудью на стол, прохрипел. — А теперь меня отдали на съедение вам! Нате, жрите!.. Меня — спившегося, никому не нужного — можно!.. Как образец. Теперь у них секретов не стало. Не то чтобы совсем, но частично: чтобы из их подвалов тоже подул свежий ветер… А вы и рады стараться, лакомый кусочек! Небось проголодались? Падалью, вроде меня, народ подкармливается, иначе он вас содержать не станет, демократов х..!

— Тише, Александр Иванович, тише, — я улыбался, давая любопытным понять, что драки промеж нами не будет. — Я-то здесь при чем?

— А все ни при чем!

— Тогда, выходит, было плохо, сейчас тоже?

— Да не плохо, а… А ни черта-то вы и не поняли, — Корзун махнул рукой и сник, уронив на стол отяжелевшую голову.

Мы сидели уже минут сорок. «Рокеры» давно все выпили и съели и теперь поджидали кого-то, не выпуская нас из поля зрения. Я чувствовал, что пора закругляться и линять, пока физика не развезло окончательно. Когда посетители потеряли к нам интерес, я тряхнул уставшего от самобичевания Корзуна за плечо:

— Александр Иваныч!.. Эй!..

К счастью, он не успел еще погрузиться в сон.

— А?.. Н-да, здесь я. Что вас, собственно…

— Александр Иваныч, — доверительно заговорил я вполголоса, — я не тот, за кого вы меня принимаете.

— Что?

— Я не корреспондент. Мне нужна ваша помощь.

Он недоверчиво оглядел меня, словно впервые увидел, усмехнулся и грустно покивал головой:

— Ну-ну. Я предполагал, «единожды солгавший»… Давай те! Только учтите, молодой человек, не знаю, как вас звать-величать, что сведения у меня устаревшие. Непонятно даже, почему они меня так опасаются, — он обреченно кивнул в сторону «рокеров».

— Да бросьте вы! — мнение Корзуна о собственной ценности для мирового шпионажа начало меня злить. — Я что, похож на агента «Моссада»?

— Тот тоже не был похож.

— Кто?

— Тот, который мне предлагал уехать в мусульманские края. Виллу обещал, деньги в любом количестве, лабораторию… Только мы ведь это уже проходили! — неожиданно он встал, схватил меня за воротник куртки и прошипел в лицо: — Не выйдет, господа! Все пропью, а Родину не предам!