Помост у реки Роны - Дарья Алексеевна Ивановская

Валя вручила Радуге пьесу.

– Если мрачновато… Я же могу попробовать что-нибудь переписать, улучшить… – расстроилась Валя.

– Думаю, не стоит, об этом еще рано говорить. Не грусти, я посоветуюсь кое с кем, раз ты меня просишь, но сразу предупреждаю, что ничего конкретного не обещаю. Буду вместе с тобой надеяться на лучшее. – Радуга взглянула на свои наручные часы. – Милая, боюсь, мне уже пора. Я была очень рада тебя повидать!

Н.Р. сверкнула замочком сумки, запирая в ней телефон, что означало завершение завтрака. Она вальяжно потянулась к чеку, лежавшему на фарфоровой тарелочке, но Валя выхватила чек у нее, сказав, что хочет угостить Настю в благодарность за встречу. Валя еще напомнила Радуге, что уезжает из России через неделю и что ужин с друзьями, которые могли бы помочь, важно устроить до этого времени. Н.Р. улыбнулась и ответила: «Конечно-конечно, я всё понимаю». Она наклонилась к Вале для прощального поцелуя, а затем оставила ее одну.

Официанты поспешили к столику, чтобы унести грязные тарелки. Валя задумчиво уставилась в окно, разглядывая высокие кремлёвские башни, строгие, прекрасные, полные тайн и обещаний.

Глава десятая. Прощание

Каникулярная неделя тянулась для Вали медленно. Она еще раза три заезжала к отцу, и они даже вроде как помирились, хотя Валя до конца не поняла, можно ли было назвать их первую весеннюю встречу ссорой. Она часто гуляла одна по окрестностям подмосковного городка, проходя мимо зелёных палисадников к гигантским предприятиям отца. Ей казалось, что фигура отца вырастала как божество, размером с завод. Валя смотрела на фабрику снизу вверх и чувствовала себя одновременно и крошечной, и сильной.

Валя так ничего и не сказала по поводу пропажи сумки Юльке, но и не звонила ей больше, как и другим друзьям детства. Н.Р., к сожалению, так и не подтвердила ужин, Валя теперь надеялась, что всё получится в следующий раз, как-нибудь на других каникулах. Жаль только, что Валя не взяла с собой камеру, в одиноких прогулках она встретила столько трогательного и интересного. Если бы этими снимками удалось заполнить альбом, он бы походил на карту детских маршрутов.

Валя дошла до маленькой речки, куда она часто ездила летом с мамой. До дикого пляжа они шли обычно вдоль рельсов. В жару сильно пахло шпалами и полынью, на обратном пути их встречал отец. Валя увидела свой детский садик. Она неплохо помнила себя с четырех лет. Здание садика совсем не изменилось за все эти годы, оно осталось таким же старым и уютным. Она дошла до гаражей, где подростком играла с дворовыми детьми в казаки-разбойники. Может быть, кое-где на железных воротах даже сохранились знакомые засечки и надписи.

Валя прошлась и по центру Москвы. Как была свежа и прекрасна память о ее первом знакомстве со столицей. Всегда слишком людная Москва позволяла Вале затеряться среди толпы, делая ее невидимкой, и тогда прохожие исчезали – только она и шумный величественный город.

Валя как будто прощалась со знакомыми улицами и местами. Как дети согревают зимой замерзшие ладони собственным дыханием, поднося их к губам, так Валя оживляла свои давние воспоминания, а затем наступило время собираться в аэропорт.

Это был утренний рейс на Женеву, после которого, сойдя с трапа и потратив время на получение багажа и на такси до центра, можно было еще поймать начало дня. У входа в Les Berges Валю встретил Мусти, чтобы помочь поднять чемоданы. Она крепко обняла его, зажмурившись. Рона, как и всегда, шумела у Les Berges, стекая вниз с тающих ледников в Леопонтинских Альпах, покатым двухкилометровым водопадом подбираясь к Швейцарии, встречаясь там с мутно-рыжей Арв и сворачивая на юг, где только в Лионском заливе Средиземного моря успокаивалось ее горное течение. И может быть, засмотревшись на бегущую реку, на то, как она быстро уносит упавшую в воду ветку, студенты могли почувствовать навсегда уходящее время своей счастливой юности, распущенной, сладкой и нежной, как летние цветы.

В курилке на первом этаже на мягком, как бургер, кожаном кресле, которое тысячу раз прожигал горячий пепел сигарет, местами липком от пролитых колы с виски и водки с соком, восседала Саманта, негласная царица этого почти выдуманного мира. Она затягивалась ароматизированной сигариллой, наполняя комнату вишневым запахом, и очень внимательно слушала Сельму, рассказывающую какую-то историю.

Валя открыла дверь в курилку. Без слов она пару секунд смотрела на голую шею Саманты, на ее короткие красные волосы. Заметив Валю, даже не закончив фразу, Сельма подскочила, чтобы скорее ее обнять. Сэм обернулась, не вставая с кресла. Она тепло улыбнулась, протянув к Вале руки, и поприветствовала ее:

– С возвращением, Валентино. Ну, иди ко мне, дай поцелую!

Валя чувствовала, что не может остановить дрожь, она дрожала от волнения, словно согревалась домашним теплом после долгой зимней прогулки. Она уже курила третью сигариллу Саманты, наполняя себя счастьем с каждой затяжкой. Сельма рассказывала, как, собираясь на футбольный матч, ее брат надел на голову арбузную корку, вырезав в ней отверстия для глаз, носа и рта.

– Он всех уверял, что арбуз похож на бразильский флаг, можете себе представить? – уже со слезами на глазах смеялась Сельма.

Саманта тоже громко расхохоталась.

В это время в курилку зашли Алекс, Фрэнсис, Мария, испанцы и Чёрный принц. Они только что вернулись из албанского магазинчика, закупившись доритос[23], сигаретами и швейцарским газированным яблочным соком. Всех хорошенько потискав и расцеловав, они расселись на диванах и принялись рассказывать, что удивительного с ними произошло за двухнедельную разлуку.

И когда комната без окон наполнилась дымом так, что в ней стало сложно разглядеть собеседника, появился Август. Их рождественская ссора с Валей уже почти забылась, хотя и изменила многое. Август больше не садился специально рядом с Валей. Он не старался как бы случайно задеть ее и если и провожал до двери комнаты в разгар особенно пьяных тусовок, то больше не маячил по полчаса рядом, стараясь заболтать и просочиться к ней в комнату. Валя же, наоборот, теперь всё чаще доставала Августа, как бы упрашивая его вернуть былой уклад. Она стала писать ему, интересуясь какими-нибудь глупостями. Раньше бы от этого в его голове прогремел праздничный салют, но сейчас, казалось, Август крепко держал себя в руках. Он знал, что все ее сообщения лишь обманчивые сигналы маленькой женщины, желающей