Следопыт - Густав Эмар

— Я и теперь еще не излечился от этой любви…

— Влюбиться здесь, в этой глуши! Да к тому же вы ведь первый раз в этой стране, вы никого еще не знаете!

— Да, но ведь я уж сказал вам, что это случайное приключение. — И дон Торрибио подробно изложил всю свою историю встречи, знакомства и, наконец, странного, непонятного разрыва с этой семьей.

Дон Порфирио Сандос слушал с величайшим вниманием.

— Как звали кабальеро? — спросил он, когда дон Торрибио замолчал.

— Не знаю, он приказывал называть себя просто дон Мануэль.

— А девушку как звали?

— Донья Санта! — прошептал он.

— Неужели это в самом деле так? — задумчиво прошептал дон Порфирио, затем вдруг добавил: — Скажите, сеньор, у этого кабальеро были, конечно, один или два доверенных слуги?

— Да, с ним был один слуга, что-то вроде мажордома, человек мрачного, скрытного, с лукавым, злобным взглядом, — я полагаю, самбо по происхождению, — он носил прозвище Наранха.

— О, я как предчувствовал это! — воскликнул асиендадо, и глаза его заметали молнии. — Это он! Я так и знал, что это он!

— Он? Что вы хотите этим сказать? — спросил удивленный до крайности молодой человек.

— Я хочу сказать, дорогой сеньор, что вы любите воспитанницу того человека, против которого нам предстоит бороться. Я охотно пояснил бы вам все это сейчас же, но теперь некогда: нам надо торопиться обратно на асиенду. Пока же я скажу вам, что этот человек — наш самый непримиримый враг, которого нам более всего следует опасаться!

— Боже мой! — воскликнул молодой человек, побледнев.

— И он вас узнал или, вернее, угадал? — продолжал дон Порфирио.

— Боже мой! Боже мой! — горестно прошептал дон Торрибио, закрыв лицо руками.

Наступило молчание. Молодой человек сидел неподвижно, точно громом пораженный, а асиендадо глядел на него с сочувствием.

— Ободритесь! Не унывайте и простите мне то горе, которое я причинил вам…

— Да, вы причинили мне страшную боль! — прошептал дон Торрибио. — Почему бы мне и не сознаться вам в этом, — любовь эта была моя жизнь, моя надежда, моя радость, а теперь…

— Что же изменилось теперь? — многозначительно спросил асиендадо; — Ровно ничего! Вы любите и любимы взаимно; ненависть наша вам чужда: откажитесь от этого дела, ведь еще не поздно!

При этих словах дон Торрибио резко выпрямился: бледный, с сдвинутыми бровями и дрожащими губами, он строго, почти грозно смотрел на своего собеседника.

— Ни слова более, кабальеро! — воскликнул он. — Это слово было бы для меня неизгладимым оскорблением! Чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг!

— Преклоняюсь! Вы — благородный и доблестный молодой человек, простите мне мои слова, я ошибался в вас! — проговорил асиендадо. — Не отчаивайтесь, быть может, не все еще потеряно!

— Смотрите, сеньор! Не обнадеживайте меня после того, как сами постарались отнять у меня всякую надежду!

— Я ничего вам не сулю, а только говорю: не унывайте. Подождите, позже я расскажу вам, что мне известно; тогда вы сами увидите, следует ли вам отчаиваться или надеяться.

— Да, но когда вы скажите мне все это?

— Сегодня же вечером!

— Благодарю, я буду ждать. Пойдемте!

Оба собеседника спустились с вершины и сели на коней. Три четверти часа спустя они уже въезжали в ворота асиенды дель-Пальмар, не встретив никого на своем пути.

Однако если бы при въезде в лес они вгляделись в кусты, росшие почти на самом краю дороги, то, вероятно, увидели бы пару блестящих глаз, провожавших их с выражением злорадства и непримиримой ненависти.

Проезжая мимо этих кустов, лошадь под доном Торрибио вдруг шарахнулась в сторону, но молодой человек, погруженный в свои невеселые думы, машинально подтянул повод, не оглянувшись. Однако, подбирая поводья, губы всадника сложились в какую-то страшную усмешку, и брови на мгновение сдвинулись от досады.

ГЛАВА VI. Каким образом встретились донья Санта и дон Торрибио

Завтрак на асиенде дель-Пальмар прошел на этот раз молчаливо и невесело.

По окончании его дон Торрибио снова оседлал коня и в сопровождении одного только Пепе Ортиса выехал со двора, шепотом обменявшись с доном Порфирио несколькими словами, которые, по-видимому, очень взволновали собеседников.

Братья поехали рядом беседуя на своем особом языке, только для них двоих понятном.

Отъехав некоторое расстояние от асиенды, братья расстались. Дон Торрибио свернул направо, а Пепе поехал влево; вскоре они потеряли друг друга из вида. Затем оба с разных концов углубились в лес.

Дон Торрибио ехал очень осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху или хрусту ветвей, зорко осматривая каждый куст. Когда он достиг места, где несколько часов тому назад сидел в засаде какой-то человек, дон Торрибио слез с седла, поставил своего коня в густые заросли лиан и, привязав его к дереву, опустил ружье на землю, подле себя, а сам принялся внимательно изучать следы: отпечатки ног и колен, оставленные в самой чаще кустарника тем человеком, который был здесь поутру.

Окончив свои исследования, он осмотрелся кругом, убедился, что никто не подглядывает за ним, и затем уверенно пошел по следу.

Несомненно было, что человек, оставивший этот след, питал отвращение ко всякого рода дорожкам, дорогам и тропам: он все время шел напрямик ипри том делал массу изворотов; такого рода странствование было не только весьма утомительным и затруднительным, но и весьма скучным, потому что отнимало массу времени. Час спустя дон Торрибио вдруг остановился и притаился за стволом громадной старой махагуа. Он очутился на опушке широкой, светлой прогалины, от которой его теперь отделял только один ряд деревьев, растущих чрезвычайно тесно и густо оплетенных между собой терновником и цветущими вьюнами. Молодой человек стал ловко пробираться между терновником. Вскоре он замер: у подножья громадного обломка скалы расположились трое мужчин, курившие индейские трубки; остатки фруктов, кости и разные объедки свидетельствовали о том, что эти господа только что позавтракали; на земле подле каждого лежали ружья. Дон Торрибио отлично все видел, но не мог слышать их разговора, так как они были слишком далеко от него.

Вдруг молодой человек вздрогнул: один троих обернулся к нему лицом, — и он тотчас же узнал его.

— Я так и знал! — прошептал он. — Какие темные замыслы привели этих людей сюда? Неужели его господин так близко от меня? Что бы значила эта засада сегодня поутру и это таинственное совещание, при котором я сейчас присутствую? Надо узнать во что бы то ни стало: здесь кроется какой-нибудь черный замысел!

Размышляя таким образом, молодой человек отступил на несколько шагов назад и ползком, по-индейски, без малейшего шума пробрался до той группы скал, у которой приютились собеседники. Однако и теперь его отделяло от них еще весьма значительное расстояние. Тогда закинув свой лассо на одну из нижних могучих ветвей громадной махагуа, он ловко вскарабкался по веревке на дерево и затем, перебегая с ветки на ветку, со скалы на скалу, в несколько минут очутился в пяти-шести шагах от беседующих и залег в кустах, росших на скале над самыми их головами.