Дива Никотина. История о том, как табак соблазнил мир - Айан Гейтли

В атмосфере общего разочарования во всем первобытном, открытие Куком Ботани-Бей в Новой Голландии (так раньше называлась Австралия в честь голландцев, побывавших в XVII столетии на се западном побережье) немедленно было с пользой освоено. Английские тюрьмы были переполнены, американские колонии бунтовали и в качестве каторги более не годились. А Новая Голландия нуждалась в гражданах, приток которых быстро организовали из каторжников.

Новую Голландию рассматривали как необитаемую территорию, пригодную для любого использования. Ее аборигены производили жалкое впечатление и не выдерживали никакого сравнения с беззаботными и свободолюбивыми таитянами. Даже Кук, самый опытный путешественник своего времени, не мог их понять: «Они могли кому-то показаться самыми несчастными людьми на земле, но были гораздо счастливее нас с вами, хотя они совершенно не знакомы с теми удобствами, которые ценят в Европе». Попытки Кука организовать здесь торговлю, да и просто установить с аборигенами контакт, чаще всего кончались ничем. Во-первых, у аборигенов ничего не было, во-вторых, им совершенно ничего не было нужно: «Они с полным безразличием относились ко всему тому, что мы им давали, и не желали расставаться с тем, что у них было».

Бэнкс размышлял в том же духе и предвидел вред, который могут принести контакты с европейцами:

Этому счастливому народу, довольствующемуся почти ничем... Глядя на них, понимаешь, как мало в действительности надо человеку, а мы. европейцы. раздули наши потребности до таких излишеств, которые, конечно же, показались бы этим людям невероятными, если бы им обо всем рассказали. Мы не в силах прекратить преумножать их до тех пор, пока предметы роскоши продолжают создаваться, а богатство остается главной целью. Как только предметы роскоши превратятся в предметы необходимости, мы станем свидетелями всеобщего употребления крепких спиртных напитков, табака... и. д. и т.п.

«Сириус», первый английский корабль с каторжниками, прибыл в Ботани-Бей в 1787 году. Поселение, названное Порт Джэксон, появилось рядом с гаванью. Каторжники, их охранники и небольшая группа поселенцев собирались что-нибудь создать на своей новой земле. Попытки обрести самостоятельность напоминали опыт вирджинских колонистов почти двухсотлетней давности. У поселенцев пал скот, не уродился хлеб, им грозил голод. Сдержанность аборигенов приводила англичан в ярость и. чтобы установить хоть какой-нибудь контакт, их даже похищали. В число их жертв попал Беннелонг, на месте погребального костра которого ныне стоит Сиднейский театр оперы. Но и этот незначительный контакт оказался для аборигенов фатальным: их начала косить оспа. На втором году существования поселения Порт Джэксон они стали там появляться, выпрашивая продовольствие и табак. В 1791 году сюда прибыло десять судов с каторжниками, доставивших 1865 заключенных мужчин и сотню проституток. Поселение вставало на ноги. В том же году (еще одна параллель с Джеймстауном) колонисты собрали первый приличный урожай табака. Они принялись исследовать земли вокруг себя, которые Великобритания объявила своей собственностью. Обширные пустынные территории требовали знания окрестностей, где обитали аборигены, сумевшие выжить на этой суровой и неплодородной земле. Контакт с ними наконец-то с помощью алкоголя и табака был установлен. Табу на европейский табак было снято, но в поставках его аборигенам исчезло четкое регулирование. Из средства связи с божественным заменителем продовольствия табак превратился в удовольствие, доступное подросткам и даже женщинам. Привилегия взрослых и воинов превратилась в несчастье — в наркотическую зависимость.

Тем временем Лондонское миссионерское общество решило, что гораздо важнее спасать таитян от дьявола, чем от европейцев и их вредных привычек. В 1795 году судно под названием «Дафф» отправилось к таитянам для того, чтобы лишить удовольствий, мешавших им приобщиться к удовольствиям новым.

Кук предостерегал белых людей от общения с «благородными дикарями», и Лондонское миссионерское общество приняло его строну. Свободная любовь была объявлена вне закона, христианские запреты неукоснительно проводились в жизнь, табак, не считая его использования самоотверженными миссионерами, запрещался, короче говоря, европейское разложение Океании было завершено.

Между тем теории эпохи Просвещения приносили сладкие плоды в американских колониях Великобритании, жители которых с 1750-х годов стали проявлять активный интерес к международным делам и даже играть в них определенную роль. Например, молодой американец Джордж Вашингтон начал Семилетнюю войну (1756-1763), первый по-настоящему мировой конфликт, в который оказались вовлечены все сверхдержавы того времени. Сражения этой войны велись на четырех континентах. Вашингтон, подполковник милиции штата Вирджиния, убил нескольких французов, которые строили форт в пустынной местности, ныне близ Питсбурга. В результате последующего дипломатического конфликта Франция объявила шину Великобритании, которая в свою очередь объявляла войну Испании, и так далее. Как заметил Хорас Уолпол, «залп, произведенный молодым вирджинцем в американской глуши, воспламенил весь мир».

По окончании войны Вашингтон занялся выращиванием табака, но он не был первым колонистом, дебютировавшим на международной сцене. Просвещение добралось до Северной Америки одновременно с возрождением религиозного движения (так называемое «Великое пробуждение»), которое распространяло сходные идеи о прогрессе человечества. «Великое пробуждение» призывало к спасению человека посредством свободного выражения чувств и самосовершенствования. Ключевой считалась фраза из Откровения Иоанна Богослова (21, 5): «Се. творю все новое». Идеи религии и пауки, вдохновляющие умы беспредельной и вольной земли, способствовали появление таких выдающихся мыслителей, как эрудит-самоучка Бенджамин Франклин, воплощение предприимчивого колониального духа. Франклин стал мировой известностью и газетным магнатом, а заодно открыл Гольфстрим и основал науку об электричестве. В его газетах в Северной Америке появились одни из первых рекламных объявлений табака — реклама старейшей табачной компании «П. Лориллард и К°».

Этот международный профиль придал колонистам уверенности, и они выразили своим британским хозяевам неудовлетворенность как торговлей в целом, так и торговлей табаком в частности. Торговля табаком во время Семилетней войны почти не пострадала, главным образом по причине благородства конфликтующих европейских стран. Французов обеспечивали их любимым вирджинским табаком — специальный британский закон позволял нескольким кораблям доставлять табак во Францию и возвращаться оттуда порожняком. Тем не менее многочисленные ограничения в торговле привели к тому что колониальные табачные плантаторы оказались в огромных долгах перед британскими торговцами. Как заметил производитель вирджинского табака Томас Джефферсон: «Долги стали наследственными и передавались от отца к сыну па протяжении многих поколений, в результате чего плантаторы оказывались чем-то вроде собственности торговых домов». Джорджу Вашингтону тоже довелось испытать, что такое экономическая хватка Великобритании: «Какая досада, свобода мысли всегда оказывается в долгу!» Пытаясь оплатить часть своих затрат на Семилетнюю войну за счет колоний, английское правительство ввело новые налоги, против чего объединили свои усилия такие люди, как Франклин, Вашингтон и Джефферсон. Как выяснилось, введенные налоги не были ни несправедливыми, ни обременительными. Граждане Великобритании платили налог в пятьдесят раз больший, чем в колониях. Новые налоги ввел Джордж Гренвилль, британский премьер-министр, человек, «имевший страсть к инструкциям и ограничениям». Колонисты протестовали не против налогов, а против самого принципа налогообложения. Новые обложения воспринимались ими как законодательный Троянский конь, в котором они угадывали массу злых намерений, включая ущемление личных прав колонистов.

Возникшая в результате такого рода догадок паранойя была непреодолимой — отныне любое действие британского правительства воспринимали с величайшим подозрением, которое отчасти оправдывалось по причине полного идиотизма правительства Георга III. Нюхательный табак и мода по-прежнему господствовали в английском обществе, яркие цвета армейской формы вдохновляли его солдат. Чай вытеснил бренди из числа традиционных британских напитков. Жизнь в Лондоне была слишком очаровательной и захватывающей, чтобы прислушиваться к скромно одетым колонистам, которые, по слухам, жевали табак, словно животные. Подобное безразличие было особенно очевидным на самой верхушке общества, символизируемой монархом. Георг III проявлял настолько мало интереса к тому, что творится вне Лондона, что до своих зрелых лет и сумасшествия не видел окружавшего его королевство моря. Его жену, королеву Шарлотту, прозвали «Нюхающая Шарлотта», поскольку нюханье табака было самым частым и любимым ее занятием.