Машины морали, Машины любви (СИ) - "DanteInanis"

Летом случилось непредвиденное: мать молодого человека на семь дней попала в больницу. Этого времени хватило, чтобы в отдел пробрался чужой. И хотя инструкции матери был в целом истолкованы правильно, в том смысле, что чужой оказалась особа женского пола, остальные характеристики навевали ужас на фауну отдела. Лулу Ланг была крепкой девушкой с косой саженью в плечах в два метра ростом, поэтому молодой менеджер посадил её за самый дальний столик.

Однако это не спасло ситуацию. Лулу быстро поняла скрытый смысл дневных обходов менеджера по местам и очень скоро указала ему прекратить «вилять хвостом» на рабочем месте.

— Кто-то может подтвердить ваши слова? — спросила судья у Лулу.

— Хех, одно дело — может, другое — хочет, — ответила Лулу, — Почему бы вам не посмотреть самому? — без стеснения предложила она судье.

Судья переглянулась с приставом.

— Разве это не нарушение закона? — не сдержался молодой человек, на чём дело было закрыто, а Лулу получила свою законную компенсацию за ложное обвинение в харассменте.

*

Лулу Ланг — в прошлом успешная спортсменка по академической гребле, много обещавшая миру и внезапно исчезнувшая с радаров популярности. Женщина, красоту которой подчёркивал короткий блонд и красивый торс с крепкой аккуратной грудью, и высокий рост которой не был препоной на сексуальной охоте. Её любимчиками были стайеры, бегуны на длинные дистанции, служившие аэробному богу выносливости, а не богу мышечной массы. Пока Лулу находилась в поле спортивных поездок и соревнований, от ухажёров не было отбоя. Впрочем, она нисколько не стеснялась активной роли на войне свиданий.

Лулу обладала отличной волей к победе, и другими полезными качествами спортсменки, но вот макиавеллевского искусства интриг ей не хватало. Она резко реагировала на ложь, близко принимала несправедливость к сердцу, что сослужило ей плохую услугу в спорте.

Как только Лулу покинула большой спорт и поселилась в Дюссельдорфе, она столкнулась с социальной изоляцией. Теперь все её знакомые существовали где-то, онлайн, не рядом, и для человека, который всю свою жизнь привык к непосредственному контакту, новый ритм жизни казался чужим. Знакомиться онлайн Лулу не желала, те мужчины, которых она встречала в барах, ей не подходили. Она вообще не понимала, как можно найти кого-то среди железобетонных джунглей. Это был первый раз в жизни, когда Лулу задумалась о длительных отношениях, так о способе не тратить уйму времени на поиски мужчин. Она только теперь поняла, в каком прекрасном мире жила прежде, где секс был чем-то вроде общения, а ритуал выбора почти отсутствовал. Люди встречались, расходились, общались, радовались. Тем временем последняя неудача на работе и суд заставили Лулу покинуть Дюссельдорф и перекочевать в Кёльн к бабушке. Кроме экономии денег Лулу не получила от этого переезда ровным счётом ничего.

Лулу слышала про сервисы онлайн знакомств, но стеснялась пользоваться, пока одиночество окончательно не толкнуло её на первый шаг. Она обречённо взяла телефон, вошла в «One day, one love», как пелось в какой-то песне, и к своему удивлению в тот же день встретила симпатичного стайера. Жан как и она в прошлом — спортсмен, наделённый искромётным юмором, лёгким налётом наглости, — понравился ей сразу. Он отвёз её в Амор Мунди, чтобы после горячего секса познакомить с остальными участники особой группы.

Они называли себя «идеальным кругом». Группа как цисгендерных так и нет мужчин, женщин, которых связывали рекомендации сервиса «One day, one love». Каждый из группы находил себе идеальную пару. Когда же влюблённость угасала, а дружеские связи оставались, бывшие партнёры находили новую любовь, тем самым расширяя круг.

Жан придумал «идеальный круг» сам. Лулу очень понравилась идея, так как она напоминала ей мир спортивного прошлого. Почти все участники группы были симпатичны друг другу. Их объединяла не только сексуальная энергия, но и новые неожиданно тёплые дружеские отношения внутри. Для Лулу такой была семья, для Жана такой была его первая семья. Он рассказывал ей, как долго мечтал заполучить настоящую семью, как ужасен новый закон про институциональные семьи, где родителей не будет вообще, а за ребёнком станут следить несколько человек. Лулу не понимала истоки отвращения Жана, но Жан ей нравился, и она переняла его эмоции как свои.

Тем временем Европейский Союз утвердил экспериментальный этап для институциональных семей. Частью программы должны были стать дети из детских домов старше двенадцати лет. Свежую волну негодования привлекло уже знакомое имя Микеле Чандра, который, лишившись приёмных родителей в результате скандала, пребывал в платном интернате для одарённых детей Флориды.

Ситуация Микеле была безрадостной. Условия завещания не предполагали никаких средств, инструкций, поэтому потеряв своих приёмных родителей, Микеле оставался совершенно один, а главное, лишённый всяких денег, что делало невозможным его дальнейшее пребывание в интернате. Найти же новых родителей оказалось задачей невозможной. Если Микеле не ненавидели, его уж точно не любили, и никакая семья не пожелала бы стать центром внимания прессы.

Закон про институциональные семьи решал многие проблемы. Он давал возможность Микеле выбрать себе родителей, которые бы с точки зрения современного общества имели с одной стороны статус воспитателей, а с другой стороны — близких людей. Родителей не выбирают? Как бы не так.

Может быть, здесь таился скрытый дракон ненависти? В том, что Микеле мог выбрать себе родителей? Лулу не знала, не понимала. Всё, что она делала — пропускала через себя чувства Жана, впитывая в себя часть его «Я». Это единство дарило ей наслаждение и неповторимое чувство осмысленности бытия.

*

Прошло ярких три года. К Амор Мунди снова подкралась зима, раскрыв плащ из хмурых облаков, которые иногда сбрасывали вниз редкие снежинки. Серебристый кейс уже поднимался в лифте вместе с человеческой фигурой, укутанной в пальто. Когда кабина остановилась на последнем этаже, чёрные ботинки застучали по стеклянным квадратам, из которых исходило зыбкое сиреневое свечение. У гигантского панорамного окна стояла другая фигура в тёмной водолазке, которая смотрела на закопченный город. Она уже услышала мягкий стук шагов, но не спешила поворачивать голову навстречу.

— Я здесь, — мягким эхом раздался голос фигуры в пальто.

Вторая фигура молча повернулась лицом.

— Хочу поздравить тебя со вступлением в должность директора компании, — сказала фигура в пальто.

Вторая фигура поблагодарила, а фигура в пальто раскрыла серебристый кейс, чтобы достать сегменты КРАНа, и начала собирать прибор.

— Что я увижу?

— Ты увидишь и почувствуешь.

— Это безопасно?

— Не более, чем твоя жизнь.

Одна фигура помогла другой надеть КРАН.

— Сейчас инициализируется связь с главным сервером. КРАН связан с GPS и компасом, поэтому положение твоих глаз ему известно. Ты увидишь точки — это люди. Цветовые ауры вокруг них — идеи, носителями которых они являются. КРАН синхронизирует твои эмоции с тем, что ты видишь, таким образом, что ты сможешь понимать, какие идеи наблюдаешь на всех уровнях сознания.

— И это круче секса?

— Посмотришь.

Когда главный сервер закончил процесс связывания КРАНа, тёплая волна прошлась по телу, мышцы сжались и перед глазами Чарльза возникли тысячи маленьких огней, словно огни ночного городе. Огни двигались или дрожали, окружённые радужным свечением. Каждый цвет отдавался в голове неповторимой эмоцией от радости до гнева. Вместе они складывались в хор, проявляя интуитивное знание о том, что за идея перед тобой.

Он увидел, как и где идеи поглощали, объединяли и разобщали людей. Увидел озёра радости, разрастающиеся ручьи ненависти и вспышки надежды, которые проходили сквозь него словно туго натянутые нити судьбы, связывающие всё живущие всуе. Силой воли он перемещался по этим нитям, впитывая в себя мир, в котором люди были лишь воздухом, средой для идей. Люди влюблялись в идеи, выходили замуж за идеи, дружили с идеями, боролись с идеями, и, наконец, занимались сексом друг с другом, создавая среду для идей.