Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Империализм сиу имеет длинный список предшественников, более или менее соответствующих модели социологии травянистых равнин, изначально предложенной марксистским ученым, изучавшим гуннов. Пониманию Великих североамериканских равнин очень помогает сравнение с другими случаями возникновения империализма на равнинах Азии и Африки; но ближе всего аналогии с историей территории, где природные условия наиболее сходны, — с аргентинской пампой, которая в тот же период испытала аналогичное воздействие фермеров и горожан с окраин, а также новых экономических возможностей, обеспеченных лошадьми, крупным рогатым скотом и овцами. Здесь мир белых был не единственным источником богатства и культурного влияния: в начале современного периода новые виды экономической деятельности в пампасах включали скотоводство и добычу полезных ископаемых, что позволило обитателям пампасов открыть новые торговые маршруты с Чили и усвоить уроки руководства большими территориями у арауканов — оставивших сильное впечатление воинов с юга американского юго-запада, которые успешно сохраняли независимость за пределами Испанской империи. К середине XVIII века вожди с рек Рио-Негро и Колорадо — например Какаполь, «Аттила пампасов», и его сын Кангаполь, «Эль Браво», Храбрец, — сумели превратить свой пост временного военного вождя в наследственное правление. Они организовали выгодную торговлю шкурами гуанако, содержали огромные гаремы, дабы подчеркнуть свой статус, производили на приезжавших к ним иезуитов такое впечатление, что те называли их «монархами над всеми остальными», выставляли тысячи воинов и грозили Буэнос-Айресу[243]. В 1789 году Алессандро Маласпина, самопровозглашенный апостол Испанского Просвещения, сумел проехать через пампасы и клеймить культуру скотоводов; он полагал, что «обычай купаться в крови забитого скота заставляет людей забыть все принципы религии и общества»[244].

Подобные примеры наводят на размышления, но их можно понять только с учетом двух обстоятельств: во-первых, истории районов наиболее плодовитого империализма травянистых равнин, евразийской степи, туземные цивилизации которой были скромны и вызывали у соседей презрение или страх, но при этом служили проводниками культурных влияний, жизненно важных для истории цивилизации; и во-вторых, с учетом истории африканского Сахеля, где честолюбие людей, стремившихся переделать природу, заставило вырасти в траве города. Первое — дорога цивилизаций, второе — их колыбель. Для первого знакомства наиболее подходит колыбель.

Батаммалиба современного Того и Бенина называют себя словом, которое означает «истинные зодчие земли»[245]. Возможно, «зодчие» — слишком тенденциозный перевод частицы «ма», которую лучше перевести как «строители», потому что все дома батаммалибов строятся по одной модели, из которой не делается никаких исключений. Дом обязательно круглый с круговой террасой на сваях; центральный вход в эллиптической башне, окруженной зерновыми башнями, коническими, остроконечными, крытыми тростником. Строительный материал — кирпич-сырец, солома, грубо обработанные бревна. Метод строительства стереотипный. Однако, как эти люди гордятся своими сооружениями, производит сильное впечатление. И результаты строительства, кстати, прекрасны: над внешней стеной возвышается с неизменной аккуратностью и элегантностью множество башен; крытые конусы зачаровывают. Каждый дом — отдельный микрокосм. План поверхности пола, его ориентация и расположение относительно плана всей деревни образуют диаграмму прохождения солнца, причем входная дверь обязательно смотрит на закат. Хранилища зерна устремляются вверх, словно в мольбе, обращенной к небу, или в подражание живым деревьям; поверх кирпича-сырца каждая башня раскрашена под цвет крыши. В воображении батаммалибов небо — это дерево, а звезды — его плоды. Каждое здание — повторение того, что сделал создатель Куйе, когда творил мир: возведение деревянных свай, заполнение промежутков землей, обозначение углем границ и религиозная церемония освящения с приношением в жертву цыпленка и коровы[246].

Несмотря на то, что можно назвать нерушимой этикой сооружения домов, батаммалибов не интересует строительство городов или создание государств. Деревни у них маленькие, и каждый дом стоит отдельно, далеко от остальных. Для их культуры характерно отсутствие стадного инстинкта, она вообще почти антисоциальна. Каждый дом — автаркия, с собственными помещениями для животных, со всем необходимым для запасания пищи и ее хранения. Существуют дома для общественных обрядов, но они редки: это общество не стремится к солидарности и единству. Этот народ обитает в далекой саванне в частности потому, что многие поколения упорно уклонялись, насколько возможно, от создания государства и старались держаться подальше от правительственного вмешательства. Все это означает предпочтение жизни цивилизованной, но обособленной и довольствующейся тесным пространством. Батаммалибы живут, сознательно, планомерно и регулируемо преобразуя Землю Куйе. Вокруг их деревень борозды, оставленные плугами, повторяют горизонтальный аккуратный декор фасадов.

По меркам саванн места их жительства очень пригодны для строительства. Местность расположена высоко (хотя здесь все равно жарко, температура колеблется от 65 до 115 градусов по Фаренгейту) и вся изрезана ручьями, стекающими с гор Атакора. Летом идут обильные дожди, так что травянистую степь и скраб оживляют лесистые участки. Этот район давно производит излишек зерна, который шел в обмен на изделия из железа, посуду, ткани и раковины каури.

В столь же благодатном районе, на несколько минут широты южнее, ньюпы Нигерии традиционно вели — а в некоторых отношениях по-прежнему ведут — удивительно контрастный образ жизни. Они не строили так хорошо, как батаммалибы, хотя их дома богато украшены снаружи, но любили городскую жизнь и тесноту, жили в городских конгломератах с тысячами обитателей, поддерживали тесные торговые связи с другими народами и создали «Черную Византию» со сложной политической структурой и большими армиями всадников. Во времена завоевания фулани, в начале XIX века, их король, как утверждалось, держал в дворцовых конюшнях 5555 лошадей[247]. Такие различия трудно объяснить окружающей средой или какими-то обстоятельствами, связанными с упадком: они отражают предпочтения каждого народа, которые выступают все ярче по мере роста культуры.

Сельскохозяйственные государства и общины на западе африканской саванны процветали в гораздо большей степени, чем в евразийской степи. На первый взгляд, это кажется удивительным. Саванна гораздо меньше степи. Расположенная южнее, она зажата между очень сухой и безводной пустыней и дождевыми лесами, которые не поддаются цивилизации, в то время как степи связывали цивилизации, расположенные на одной широте, и могли благотворно влиять друг на друга. Джаред Дайамонд в своем справедливо прославленном эссе об истории континентов указывает, что коммуникации на сопоставимых широтах быстро разносят влияния, потому что при таких горизонтальных перемещениях жизнь приспосабливается быстрее, чем при переходах через большие климатические зоны мира[248]. Он утверждает, что отчасти именно этим объясняется появление в Евразии наиболее значительных культур, поддающихся количественному определению в таких отношениях, как военная эффективность, техническая смелость, материальное процветание и сопротивление убийственным эпидемиям в пору мировых контактов. Африка, Америка и Австралия оказались в менее выгодном положении, потому что их области обмена меньше, а при межкультурной коммуникации приходилось преодолевать широкие климатические пояса.

Однако в меньшем масштабе Сахель все же воспроизводит существенные особенности степи: это тоже была — во всяком случае потенциально — дорога через весь континент; здесь тоже возникали соперничающие империи с большими кавалерийскими армиями — большие, но уязвимые и недолговечные. Здесь никогда не было такого широкого господства империй, как в степях, где некоторые государства занимали территорию всей степи и соединяли окраины Евразии; если бы и здесь возникли такие государства, наша история могла бы быть совершенно другой! Цивилизации излучины Нигера в древности могли соединиться с христианской Нубией или Эфиопией, сделав «горизонтальный» обмен культур через всю Африку столь же обогащающим, как распространявшиеся с севера на юг ислам и транссахарская торговля. Культурное перекрестное оплодотворение стремится поддерживать культурные новации; оно определенно имело такие последствия в Евразии, и если бы Сахель стал коммуникационным коридором Африки с востока на запад, Африка не уступила бы Европе в техническом развитии; это отставание в более поздний период погубило сопротивление западному империализму.