Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды - Елена Езерская

— Я лишь провожу вас как можно ближе к месту вашей встречи и подожду, пока вы отплывете…

Анна еще раз пристально взглянула на него, но не ощутила даже и тени тревоги — Альбер был искренен, как всегда, и Анна успокоилась. Она переоделась в одно из своих самых простых и скромных платьев, которое было удобно в дороге, и, помня указания Владимира, собрала в темный платок все важные документы и вещи, которые всегда возила с собой. Потом она вернулась в гостиную, где в напряжении расставания сидел Альбер, и улыбнулась: «Пора!»

Альбер протянул руку, чтобы взять у нее узелок с вещами, и вид у него при этом был такой жалкий, что Анна разрешила ему помочь ей. Альбер подхватил ее вещи, а саму Анну под руку, и они тихо, стараясь никого не разбудить, вышли из номера и направились по коридору к выходу из гостиницы.

Потом коляска, ожидавшая Альбера на улице, отвезла их в старую часть порта, по мере приближения к которой лицо Анны порозовело и посвежело. И Альбер не в первый раз невольно залюбовался ею — если бы, если бы… Эта мысль все не отпускала его, и он, прощаясь, настолько сильно сжал Анне руку, что она испугалась и заторопилась уйти — быстро и не оглядываясь. И лишь когда ее изящная фигурка, скрылась за поворотом мола, Альбер вспомнил, что узелок Анны остался у него.

«Боже! — мысленно воскликнул Альбер. — Она решит, что я сделал это нарочно!»

Он велел кучеру оставаться на месте и, подхватив узелок, бросился вслед за Анной по набережной, но, завернув за стоявший на его пути каменный надолб, остолбенел от неожиданности. В ярком свете факелов он увидел, как Анна и тот, кого он знал как Сида, идут в окружении солдат национальной гвардии острова.

— Это не я… — хотел прошептать Альбер, но слова не смогли вырваться из его горла.

Глава 5

Над пропастью

— Что вы хотели? — устало спросила Анна, отрешенно смотревшая в маленький полукруг окна под потолком камеры, откуда на ее лицо падал единственный, но слабый лучик света.

— Все, что я хотела, я уже получила, — наконец, нарушила томительную тишину невольного противостояния Селестина.

— Тогда зачем вы пришли? — Анна отвела взгляд от окна и с вызовом повернулась к девушке лицом.

— Увидеть вас и ваше унижение! — с плохо скрываемой злостью ответила та.

— Вам нравится видеть страдания других людей? — удивилась Анна. — Вероятно, вам следует обратиться к врачу. Или поехать в Европу на воды — там, насколько мне известно, хорошо лечат душевные болезни.

— Больна не я, а вы, — голос Селестины предательски задрожал. — Вы — патологическая лгунья! Вы распространили вокруг себя столько лжи, что разобраться в ней уже невозможно. И лишь ваша смерть способна навести порядок в этом нагромождении лицемерия и обмана!

— Я вас не понимаю, — покачала головой Анна. — И прошу вас — оставьте меня в покое. Дни, а, быть может, и часы моей жизни сочтены, и у меня нет ни малейшего желания тратить их на препирательства с той, кому я обязана всем этим. Ведь это вы, я догадалась — это вы выдали «капитана Сида» и привели национальную гвардию вчера на набережную?

— Да! — Селестина призналась с гордостью и даже некоторой страстью. — И не скрываю этого.

— Но зачем? Почему? — Анна взглянула ей прямо в глаза, и та не выдержала — отвернулась. — Еще два дня назад вы приходили ко мне в гостиницу, просили о помощи. Вы открыли мне свою душу и рассказали о своих чувствах…

— А вы жестоко надругались над ними! — резко оборвала ее Селестина. — Я-то, наивная, искренне полагала, что нашла в вашем лице заступницу своей любви, друга, который сумеет подсказать и поддержать. А все это время со мною говорила хитрая змея, ловкая интриганка, давно затеявшая отнять у меня самое дорогое, что принадлежало мне — мою любовь! Вы не должны жить, вы не имеете права жить и наслаждаться своим триумфом над невинными душами!

— Да вы и в самом деле больны, — прошептала Анна, и в ее голосе было столько сочувствия, что Селестина опять взорвалась монологом негодования.

— Не смейте, слышите, не смейте обращаться со мною, как с маленькой и глупой девочкой! Довольно вы поглумились над моими чувствами! Но больше я не дам обмануть себя этим ангельским выражением лица, этими скорбными интонациями и благородным со страданием во взоре!

— Что же повергло вас в такой жар? — растерялась Анна.

Она действительно не понимала, что происходит. Ночные события на молу Форт-Рояля потрясли ее: еще минуту назад все казалось таким реальным, а мечта сбывшейся, что она бежала на встречу с Владимиром, не чувствуя под ногами земли. И оставалось совсем немного — взойти вместе с ним на утлое суденышко и плыть, плыть, подальше от берега, подальше от прошлого — домой, домой! Но в тот момент, когда Владимир показался из темноты и протянул ей руку, чтобы помочь сойти на палубу рыбацкого бота, их окружили неведомо откуда — тогда неведомо! — взявшиеся солдаты национальной гвардии и арестовали их.

Анну обвинили в пособничестве беглым арестантам, а Владимира назвали именем, которое знала, пожалуй, только одна Селестина, но тогда у Анны не было ни времени, ни сил осмыслить это. Все поплыло у нее перед глазами, а душа оцепенела. Дальнейшее просто казалось ей болезненным бредом: их, пока еще вместе, отвели под конвоем в городскую тюрьму, где разделили — Владимира, как особо опасного преступника, заковали в кандалы и, подталкивая прикладами в спину, бросили в ту самую камеру, где еще вчера сидели его друзья по побегу с «Массалии». Анну же доставили в дальнюю камеру-одиночку, куда почти не проникал воздух, и было невыносимо сыро.

Под утро, когда она, совершенно продрогнув и сжавшись комочком, мерзла на каменной скамье, выдолбленной в стене и выполнявшей роль лежанки, Анна вдруг очнулась — почувствовала на себе чей-то взгляд. Это был один из охранников. Он сжалился над несчастной и принес ей набитый соломой тюфяк и истертое до дыр войлочное, армейское одеяло. Анна хотела поблагодарить его, но тот приложил указательный палец к губам, давая ей понять — молчите, не надо, чтобы нас слышали.

В какой-то момент Анне почудилось, что это добрый знак. Быть может, этот человек принес ей весточку от Владимира, который уже что-то придумал для их освобождения. Но, увы! — охранник, скорее всего, просто хотел ей помочь и остаться безымянным героем. Он всего лишь посочувствовал своей пленнице — без стремления к благодарности и без желания быть застигнутым начальством на проявлении сострадания к ней.

И, хотя усталость от напряжения была велика, Анна еще долго не могла погрузиться в спасительный сон, который, очевидно, позволил бы ей разобраться в случившемся. Но голова никак не хотела принимать это единственное доступное ей лекарство, и Анна долго ворочалась на пролежанном тюфяке и все думала, думала — как это могло произойти?