В начале перемен - Михаил Давидович Харит

Особо отличившихся воинов жалуют дворянством. Золото отберут у слуг дьявола и разделят между всеми. Кто был ничем, тот станет всем!

Анри украл у соседей штаны без дыр и решил пойти в солдаты, разбогатеть, получить дворянство и, чем чёрт не шутит, жениться, наконец.

Рекомендацию в армию ему дал приемник Арнольда, поскольку самого инквизитора зарезали в Авиньоне.

История делала шаг за шагом, неумолимо, размеренно, целеустремлённо. Так идёт маньяк за убегающей жертвой.

Память сгребала события, словно торговец монеты. Всё в один кошель, в единую кучу. Золото зажато среди меди и серебра и припрятано в тайном месте.

Лица друзей и врагов были одинаковы: грязные бороды, спутанные волосы, сальными прядями торчащие из-под головных кольчуг. Наверняка там были еще пронзительные глаза, рты с обветренными бурыми губами, носы немалых размеров, но всё это дорисовывал разум, а не память.

Обречённые города и деревни выглядели одинаково. Так похожи приговорённые к смерти. Лавки заколочены, улицы пусты. Хищные собаки рылись в отбросах. При виде солдат они с надеждой поднимали морды, словно знали, что скоро свежего мяса на улицах будет навалом. Мужчин убивали буднично. Коротким ударом меча или копья. Силы берегли для женщин. Их ловили, как квохчущих куриц. Среди солдат бытовало мнение, если жертву придушить, обмякшее тело приятнее использовать. Но были и такие, кто предпочитал взрезать живот и горло, чтобы погрузиться в горячее кровяное мясо.

Дамы быстро поняли, если тебя не режут, а только насилуют – это счастье. И такого хорошего человека следует благодарить от души. Сколько тёплых тел держал он в своих объятьях? Их губы шептали, бёдра укачивали. Они гасили ярость, чтобы дать освобождение. Сколь особенна женщина, сколь благословенна любовь!

Почему жители не сопротивлялись? Зачем показывали христианские иконы? Что толку объяснять солдату, что ты добрый христианин? У воина нет времени вникать и беседовать. Пока ты слушаешь, однополчане нагружают кибитки добром. Твой друг, а не ты, наслаждается дочкой собеседника.

Время – деньги. Время – наслаждение. Убей, и пусть на небесах радуются пополнению праведников и наказывают грешников. У ангелов своя работа, а у воинов – своя.

Убийства пьянили лучше вина. Запой битв закрывал сознание, будто дрёма глаза.

Во сне можно делать всё что заблагорассудится, быть кем угодно. В сновидениях время идёт иначе. Там другие люди, иная реальность. Просыпаешься – и ничего не помнишь. И не мучают угрызения совести, что бы ни натворил. Вот почему мы так любим спать.

То ли наяву, то ли в затянувшемся кошмаре вспоминались костры с корчащимися еретиками. Их однообразный визг боли сливался в унылый боевой клич мертвецов, идущих в ад.

Война то заканчивалась, то начиналась вновь.

Но чем ближе события подходили к самой страшной и загадочной странице его жизни, тем яснее виделись детали. Будто мутное зеркало памяти кто-то протирал.

Осада Монсегюра, главной катарской цитадели, началась летом 1243 года. Днём яростное солнце не давало разглядеть бастион на вершине скалы. Стены, башни тонули в этом сиянии, превращая грозный замок в крохотную соринку в глазу, от которой текли слёзы. Хотелось выскрести проклятую вместе с глазами. Хорошо разглядеть крепость можно было утром и вечером.

У подножия теснились сосны. Они качали кронами, перешептывались, будто тоже собрались идти на приступ, но не решались. Да и куда – дальше начиналась отвесная скала. Почти вертикальные стены выглядели абсолютно неприступными. Лишь южный склон допускал возможность подъёма, но на этом пути катары построили чёртову уйму укреплений, башен и рвов. Антихристы, одним словом.

Армия короля была огромна. Анри никогда не видел столько людей. Гору окружили и принялись строить дома для долгой осады.

Места оказались поганые. Колдуны катары призвали нечистых духов для защиты крепости. Ночами слышался страшный вой, и утром находили солдат с перерезанным когтями горлом. Рыцари говорили, что лазутчики спускались сверху, но простые солдаты знали – потусторонняя нечисть таится среди скал.

Всех пугала магическая Белая дама, которой поклонялись нечестивцы. Время от времени её замечали светлыми ночами. Такая встреча не сулила ничего хорошего. Вспыхивали эпидемии, сходили с ума лошади. Шептали, что таинственная женщина заколдовала ветер, который принёс тучи комаров и мух. Таких огромных, что бросали тень на землю. Зачем только Господь создал этих летучих тварей? Волдыри от укусов плохо заживали. Язвы гноились. У солдат начался кровавый понос.

Рыцари распорядились закапывать нечистоты, которыми был завален лес. Холода прогнали мошкару, но пришёл ледяной ветер с гор.

Тот февраль был жуткий, как смерть, промозглый, наполненный могильным холодом от безжалостных ветров и внезапных дождей. В такую погоду помирать кажется естественным. Сначала покойников жгли на кострах, а когда трупов стало совсем много, стали сбрасывать в горную реку.

Армия таяла без боёв от массового дезертирства. Анри уже подумывал послать к дьяволу эту почётную королевскую службу и тихим вечером отвалить в тёплые приморские долины. Но бдительные рыцари расставили посты, беглецов вешали.

Всё проходит. Закончилась жуткая зима. Осаждённые попытались прорвать оборону. Армия, уставшая от безделья, с восторгом вступила в сражение и легко его выиграла, отбросив врагов обратно на вершину. Тем самым доказав, что сто бойцов против одного – сила.

Бог, который всегда на стороне достойных, надоумил обстреливать крепость дохлыми, разлагающимися крысами. У еретиков началась эпидемия, и цитадель сдалась. Выход осаждённых из крепости был назначен на 16 марта в три часа пополудни.

Однако Анри не видел этой славной картины. Накануне пришлось отправиться в дозор к отвесной восточной скале, где у подножия в мрачном ущелье бесился горный ручей. Отряд не был велик: один рыцарь и пятеро опытных, искушенных в боях солдат. Двинулись после полудня. Как приятно было выбраться из опостылевшего за бесконечную зиму лагеря, пропахшего кострами и горелым мясом, телами сотен грязных людей.

По каменистой горной тропе ехали молча. Весеннее солнце, как юная особа, испытывало свою нарождающуюся силу. Опытные горы снисходительно принимали касание жарких лучей и наработанно отвечали напевами птиц и насекомых. От этого флирта воздух дрожал. Пригретый склон благоухал терпким запахом возбуждённого самца.

Мелкие дубы да сосны, больше похожие на спутанные кусты, почти не давали защиты от зноя. Первые дикие цветы пестрым ковром лежали вокруг: желтые, розовые, сиреневые, красные. Над ними возвышались фиолетовые ирисы да белоснежные стрелки дикого чеснока.

Время замедлило бег, как утомленный скороход. Анри снял головную кольчугу. Лучше получить мгновенную смерть от стрелы спрятавшегося в кустах лазутчика, чем заживо вариться в течение многих часов.

В ущелье добрались к вечеру. Солнце закончило свои игры и сбежало за гору. Сразу стало прохладно и сыро. Внизу в густой вечерней тени слышалось