Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика - Пьер Клостерман

— Это один, два, три?

— Нет!

— Это один, два, три, четыре, пять, шесть?

— Ше-е-е-е-е-е-е-е-есть!

— О?

— О-о-о-о-о-о!

— Один, два?

— Два-а-а-а-а!

— Один, два, три, четыре, пять?

— Шесть, о-го-го-о-о-о-о. Два-а-а-а-а-а-а!

В этот момент капитан очень кстати напомнил, что нам нужно успеть на поезд. Он сделал это как раз вовремя, так как, когда мы вставали, ворвался хозяин в сопровождении двух полицейских и с полдюжиной членов парламента. После неприятных объяснений нам удалось отделаться от них и спуститься в подземку на Пикадилли-Сёркус. Какой-то горожанин позволил себе неуместное замечание о «ни к чему не пригодных типах из ВВС Великобритании». Робсон и Боб Каурли всунули его зонтик в эскалатор, который сдавил его с ужасным грохотом. Мы взяли купе штурмом, пассажиры отнеслись к нам со смешанным чувством недоверия и ужаса. Но мы наконец-то прибыли в Кинг-Кросс. Сложили наш багаж на электрические тележки.

Карпентер проявил инициативу и предпринял героический прорыв по платформе, переполненной путешествующими; раздался сильный удар сигнального колокола. Была такая суматоха, что начальник станции схватил за руку человека, которого сопровождала внушительная охрана военной полиции. Это было неразумное действие с его стороны, так как через пару минут его красивая фуражка с золотой тесьмой загадочным образом очутилась на голове Томми. Эта фуражка сейчас числится среди наиболее ценных трофеев авиазвена, вместе со шлемом лондонских полицейских, канадским генеральским беретом и фуражкой полковника бронетанковых гренадеров, привезенная назад из Дьеппа Биллом Лаудом.

Платформы кишели людьми, и из-за отсутствия электрического освещения было трудно найти дорогу. Но нам в конце концов удалось найти наше забронированное купе, у дверей которого члены парламента и железнодорожное начальство поставили охрану.

Наш пульмановский спальный вагон был разделен на две половины с сообщающейся дверью. В другой половине размещалась 129-я эскадрилья из Хорнчерча, также направляющаяся «па отдых». Мы вскоре подружились. Снова была грандиозная гулянка, все пели, бутылки летали. Где-то в 2 часа ночи мы организовали матч по регби, но из-за нехватки игроков он потерпел фиаско.

К 3 часам все спали: на сиденьях, под столами, на ковре, на проходе между сиденьями, даже на полках для багажа.

18 января 1944 года. Около 5 часов утра в Абердине из поезда вышла эскадрилья, представляющая собой жалкое зрелище — растрепанные, небритые, все в копоти, чувствовавшие себя так, словно кошки во рту ночевали; нам вначале пришлось выгрузить наш багаж и на руках оттащить его к грузовикам и автобусам, которые доставили нас в Питерхед.

Там мы сели в две огромные машины, прилетевшие из Харроу, сложив наш багаж в фюзеляж. Я заметил, что каждый из нас скромно сел на свою парашютную сумку. Некоторые болваны начали повторять историю о том, как несколькими неделями ранее во время полета в Харроу самолет был сбит «Юнкерсом-88».

Во время взлета все стиснули зубы, но когда поднялись в небо, каждый издал вздох облегчения, и мы начали отпускать шуточки. Ненадолго! Небо было далеко не спокойным, и машину начало мотать и подбрасывать, тряся в воздушных ямах.

Шуточки скоро сменились глубоким унынием. Это патологическое настроение было связано с состоянием наших желудков, которые еще не выздоровели после приема губительной смеси пива и виски.

Все летчики сидели, поддерживая голову руками, с локтями на коленях, и никто не думал восхищаться превосходной, покрытой снегом страной, над которой мы пролетали.

Из Харроу мы отправились в место назначения пешком с пересохшим горлом и сонные. Мы желали, чтобы начальник авиационной базы пошел к дьяволу, поскольку он сделал все возможное, чтобы радушно встретить нас очаровательной речью, которую нам долго пришлось слушать, стоя под открытым небом под пронизывающими порывами ветра.

Зимой Скибрей напоминает Северный полюс. Одному Богу известно, какого маньяка в министерстве авиации осенило создать авиабазу на тех Богом забытых островах. В сутках очень мало светлых часов; иногда луч солнца пробивается сквозь бледные облака, разгоняя арктическую мглу и открывая безлюдную сельскую местность, голые скалы, возвышающиеся над толстым снежным покровом.

В нескольких милях от нас, за группой островов, похожих на наши, находилась военно-морская база Скапа-Флоу, где располагался флот метрополии, защищенный минными ограждениями и противосубмаринными сетями.

В задачи 602-й эскадрильи входило предотвращение любых попыток бомбардировок или воздушной разведки со стороны люфтваффе.

Мы увидели наши самолеты, укрытые от ледяных ураганов в ангарах, рассеянных по всему аэродрому. В состав нашей боевой техники входили 7 или 8 «Спитфайров-V», «обрезанных, укороченных и загнанных», и 4 великолепных «Страто-Спитов-VII».

Эти «Спиты-VII» были особыми машинами. Размах их крыла увеличили и благодаря двигателям «мерлин» «роллс-ройс» с двухступенчатыми нагнетателями и их герметическим кабинам они могли подниматься практически до 50 000 футов. Было изготовлено лишь 10 таких самолетов и отправлено в стратегические точки Великобритании.

Наши механики быстро приспособили их и отполировали с нежной заботой. Мы переставили два пулемета в крылья, чтобы слышать их, оставив лишь две 20-миллиметровые малокалиберные автоматические пушки.

Периодически немцы отправляли на разведку «Юнкерс-88», который пролетал над уровнем моря, чтобы наблюдать за передвижением флота, а совсем недавно самолету неизвестного типа удалось сфотографировать Скапа-Флоу с высоты 47 000 футов. Поэтому мы всегда держали в состоянии боевой готовности по паре «Спитов-V» и «Страто-Спитов-VII».

Прошла самая монотонная неделя. Суперотважные «Юнкерсы-88» глупо нарвались на батарею «бофоров» и были сбиты под носом Карпентера и Кена Чарнея, которые вернулись, кипя от ярости.

В довершение ко всему авиазвено «В» направили в Шетланд, дальше на север почти на 60 миль. Они взяли с собой несколько механиков и 4 «Спита-V». Мы лицемерно им посочувствовали — скорее им, чем нам. Мы с Жаком организовали раунды за яйцами. Используя маленький самолет «бабочку-медведицу», как мы его прозвали, прикрепленный к военно-морской базе, мы совершали набеги на архипелаг дважды в неделю, садясь возле ферм, и похищали яйца. К концу двух недель потребления яиц на завтрак, ленч, чай и ужин один вид яиц уже внушал нам отвращение. Кену даже казалось, что у него на пояснице начали расти перья.