Пуля из дамасской стали - Сергей Зверев

– Вы из России? Вы – русские?

Сашка сдержанно улыбнулся и внимательно посмотрел на девушку. Он напряженно думал, стоит ли говорить ей правду.

– Ну, если строго между нами, то – русские, – негромко сообщил он. – А ты откуда знаешь русский? По лицу-то я вижу, что ты не из здешних, коренных.

– Все мои прабабушки и прадедушки родились в России и попали сюда после Октябрьского переворота. – Анна говорила с заметной горечью в голосе. – У нас в Латакии одно время русских было очень много. Потом, когда начались ближневосточные войны, люди разъехались по всему миру. Кто-то даже возвращался в Россию. У одного моего прадеда на Оке было большое имение. Ну а здесь мы живем не богато.

– Слушай, Аня, я все хочу спросить, а что это тебя понесло в монастырь? – подняв тяжелый ящик, поинтересовался Журбин. – Делать, что ли, больше было нечего?

– У меня тяжело заболела мама, и я дала обет, что стану монахиней, если ей будет ниспослано выздоровление, – сдержанно сообщила Анна.

– Выздоровела? – уточнил Сашка.

– Нет, – чуть слышно ответила девушка. – Видимо, я была плохой послушницей. Меня постоянно одолевали сомнения, какие-то мирские думы. Наверное, поэтому этой весной моей мамы не стало.

– Святая простота! – с сочувственной иронией констатировал Журбин.

Подойдя к мотоциклу, он вылил в бак пару бутылок денатурата, добавил с полстакана оливкового масла и попытался запустить двигатель. К удивлению Плужникова, мотоцикл несколько раз внятно чихнул, как бы давая понять, что шансы завести его есть. Однако с зажиганием и карбюратором пришлось возиться еще полчаса. Потом наконец-то двигатель затарахтел достаточно уверенно, выплевывая из выхлопной трубы седоватый дым, пахнущий горелыми оливками.

– Все! Завтра утром – в путь! – Горяев похлопал ладонью по бензобаку. – Сашка, а ты давай-ка тренируйся изображать из себя дурачка.

– Фяф! Фяф! – перекосив лицо и скособочившись, Журбин направился к беседке. – Я уже начал!

– Так, что у нас еще на сегодня? – оглядываясь, спросил Горяев.

– А нельзя ли нарубить дров? – послышался голос сестры Марьям. – Керосин закончился, варить обед и ужин не на чем. Да и воды осталось чуть-чуть.

– Все понятно! – энергично кивнул Петр. – Журбин, тренировку временно отставить. Мы с тобой идем рубить дрова. Плужников, Антохин – на карауле, Еремин и Приберегин – за водой.

Борька сложил перед собой руки и с утрированным постно-скорбным видом уныло провозгласил, упирая на «о»:

– Ну что, брат Сергий? Выполним послушание, назначенное нам отцом игуменом. За водицей пойдем, ой да за студеной.

У него получилось так убедительно, что рассмеялись не только спецназовцы, но и молодые монахини. Одна лишь сестра Марьям укоризненно покачала головой.

Утро следующего дня выдалось ветреное и хмурое. Откуда-то с запада, со стороны моря, шли караваны дождевых туч. Погода давала понять, что в любой момент может хлынуть дождь, но Горяев все равно решил не отказываться от поездки в сторону Лахмалы. Спрятав под одеждой по «стечкину» и трофейному «Узи», они с Журбиным отправились в путь.

Еще с вечера не без помощи монахинь десантники обзавелись местной одеждой и до краев заполнили бензобак смесью денатурата с оливковым маслом. Горяев выкатил мотоцикл за ворота, запустил двигатель, и они с Борькой покатили по пустынным улицам Банара. Вчера тот же старик услышал тарахтение мотоцикла и пришел посмотреть на чудо. Неужто чужеземцам удалось невозможное?! Он посоветовал ехать той дорогой, которая уходила вправо, за холмы. Другая, что шла левее, по его словам, была куда более опасной. На ней вполне могли стоять противопехотные мины.

Вырулив за город, Горяев взял правее, и вскоре мотоцикл запрыгал по проселку, как по стиральной доске. Они взбирались на холмы и пересекали балки, выписывали бесчисленные петли меж каких-то каменистых овражков и небольших озер, видневшихся в низинах и балках. Лишь часа через два путешественники заметили вдалеке крыши домов, выглядывающие из-за зелени.

На подъезде к Лахмале они увидели у дороги что-то наподобие большой чайханы или постоялого двора. Но самое главное, невдалеке от этого здания стоял грузовик с кузовом, крытым тентом. Это было именно то, что нужно. Поразмыслив, спецназовцы на всякий случай спрятали мотоцикл в густых зарослях, зеленевших невдалеке от придорожной забегаловки, и направились к чайхане в расчете на то, что смогут получить там интересующую их информацию.

– В общем, так… – негромко инструктировал Горяев. – Наблюдаем за посетителями и как только вычисляем хозяина машины, идем следом за ним. Затем запрыгиваем в кабину, автомат к голове и – ходу!

– А может, лучше вначале запрыгнуть мне одному? – Сашка хитро ухмыльнулся. – Я – дурачок, вышедший из-под контроля, бегаю и скачу сам по себе. Ты меня сопровождаешь, но никак не можешь со мной справиться. И вот я запрыгнул в кабину, ты за мной!.. Ну, в общем, пока они поймут, что к чему, – мы уже далеко.

– Неплохой вариант, – согласился Петр. – Я бы даже сказал, неожиданный. Хорошо! Попробуем.

Они вошли в чайхану и сразу же обратили на себя всеобщее внимание. Горяев изображал из себя степенного правоверного. Он, как и подобает истинному мусульманину, поприветствовал всех присутствовавших и пробормотал что-то из Корана. А вот Сашка дергался, гримасничал, держал себя так, словно был совершенно лишен тормозов. Они присели за низенький столик. Горяев бросил на поднос мятую купюру и попросил принести кофе и кальян.

За ними некоторое время наблюдал какой-то бородач, судя по всему, здешний завсегдатай.

Потом он подошел к их столику, указал на Журбина и удивленно спросил:

– Скажите, уважаемый, а что это с ним такое?

– Он сам видел, как асадовцы убили его родителей – моего старшего брата с женой, а этого парня пытались заживо похоронить. Рассудок не выдержал, и он теперь постоянно не в себе. Пей кофе! – предложил Горяев, повернувшись к своему новоявленному племяннику.

Тот с донельзя глупой улыбкой, продолжая кривляться, закивал в ответ:

– Так, да. Я пить кофе, пить… – и отхлебнул горячий напиток.

– Да-а, уважаемый, это настоящая беда, – согласился бородач. – А вы из каких мест будете?

– Мы бежали из Дамаска. Я участвовал в демонстрации перед русским посольством, и меня сфотографировали мухабаратисты. Пришлось бежать на освобожденную от асадовцев территорию. Но моя главная цель – найти хорошего табиба. Кто-то говорил, что в этих краях есть целитель, который мог бы помочь несчастному парню.

– Если вы имеете в виду почтенного Хасана Али Бена, то его уже нет среди нас года два, если не больше. – Завсегдатай развел руками.

– Какая жалость! – скорбно вздохнул Горяев. – Мне бы парня куда-нибудь пристроить, я бы тогда пошел в освободительную армию. Видимо, придется ехать в Халеб и там оставить его у дальней родни.

Разговаривая с завсегдатаем, он внимательно изучал обстановку в чайхане. Народу здесь было немного – человек шесть. Двое в ближнем углу играли в нарды. Еще двое – в дальнем – лениво перекидывались в карты. Кто же из них хозяин машины?

Неожиданно один из картежников громко объявил:

– Ну, кто еще хочет сразиться со мной? Есть желающие испытать судьбу?

Горяев, который заподозрил в завсегдатае соглядатая Мустафы, с видимым осуждением посмотрел в сторону картежника.

Тот поймал его взгляд и язвительно спросил:

– Что скажешь, гость наших краев? Не желаешь вспенить кровь азартом? Или ты не мужчина? – Он хрипло расхохотался.

– Простите, уважаемый, но этот невежа задел мою мужскую честь, и я должен ответить на его вызов, – поднимаясь со своего места, с показной горделивостью объявил Горяев. – Посиди здесь, Ясер, я сейчас, – добавил он, обернувшись к Сашке, подошел к картежнику и с оттенком надменности спросил:

– Какова ставка?

– Тысяча лир! – объявил тот, тасуя карты.

– Идет! – согласился Петр.

Первый кон он проиграл вчистую. Второй тоже. Картежник, торжествующе ухмыляясь, совал в карманы выигранные купюры, но даже не подозревал, что это была игра в поддавки. Следующую ставку в пять тысяч лир сорвал Горяев. Голоса в чайхане притихли. Петр проиграл десять тысяч, зато сразу же забрал двадцать пять.

У их столика собрались уже все присутствующие, за исключением Журбина. Тот все так же валял дурака, улучил момент, выскочил на улицу и, приплясывая, забегал взад-вперед. При этом он внимательно оценивал окружающую обстановку, убедился в том, что за ним никто не наблюдает, и с дурашливым уханьем запрыгнул на подножку машины. К его досаде, дверь оказалась закрытой на ключ. Более того! Руль был обмотан цепью, которая продевалась через специальную мощную проушину, приваренную к дверной стойке. Всю эту дивную противоугонную систему венчал большой амбарный замок. Об угоне, понятное дело, не могло быть и речи.