Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

— Капитан медицинской службы Карташева, — по всей форме доложила военврач.

Он прищурился, будто от солнца, и поинтересовался для порядка:

— Ну-с, какую задачу поставили перед вами, товарищ капитан?

Полина четко объяснила свою задачу.

— Славно, что медики не отстают от пехоты, — сказал он, исподволь приглядываясь к ее спутницам. Каждый раз, когда ему доводилось на фронте встречаться с женщинами и, тем паче, совсем юными девушками, он испытывал неловкость оттого, что им приходится воевать наравне с мужчинами. — Славно, славно, — задумчиво повторил он. — Только, пожалуйста, учтите: тут все насквозь простреливается.

В этом его «пожалуйста» Полина почувствовала настоящего военного интеллигента, для которого никакая субординация не может заслонить человека.

— Да, а вы из какой дивизии?

Полина назвала свою дивизию.

— Я скажу комдиву, чтобы вам соорудили неприступный медпункт, — сказал он, чуть приметно улыбаясь в черные, коротко подстриженные усы. — Дорогу дальше знаете?

— Найдем.

— Прямо по ходу сообщения, потом налево.

— Спасибо, товарищ генерал.

Он постоял у въезда на зыбкий наплавной мост, провожая их долгим взглядом. Карташева повела девушек к темному зеву хода сообщения, и худенькая сестра, замыкавшая цепочку, ежеминутно оглядывалась назад. Он отечески пожалел ее сейчас. Кто-кто, но уж он-то, командир корпуса, хорошо представлял себе, какие испытания ждут эту девочку за Днестром. Наконец вся цепочка скрылась из виду, и Николай Николаевич ступил на дощатый латаный настил колыхавшегося на волнах моста, который саперы едва успевали ремонтировать после утренних налетов «юнкерсов».

У первой же развилки, где была, словно ток, выбита солдатскими ботинками округлая площадка, Полина остановилась, подождала девчат, растянувшихся по ходу сообщения.

— Наверное, здесь и надо поворачивать налево.

— Ясно, — не задумываясь, подхватила Ольга.

— Ты всегда все знаешь, — махнула на нее рукой Галина.

— Генерал так любезно объяснил.

— Он вообще внимательный человек...

— К женскому полу! — бойко продолжила Ольга.

— Перестань говорить глупости, — одернула ее Полина.

— Молчу, товарищ капитан.

— Комкор Шкодунович — один из самых образованных, тактичных генералов, каких мне приходилось видеть, — сказала Галина Мелешко.

— Все они тактичные, когда наша берет, — не удержалась Ольга. — А чуть заминка какая-нибудь, и начинается разговор на «матовом языке», без переводчиков.

— Ну и что?

— К слову пришлось.

— В бою всякое бывает, — заметила Полина.

— Нет, грубость я не прощаю даже великим полководцам!.

Полина рассмеялась. Она вспомнила, как на Днепре Ольга прямо, заявила об этом комдиву, и тот перестал брать с собой кого-нибудь из медсестер, которых включали в оперативную группу на всякий случай (после тяжелого ранения на НП командующего артиллерией дивизии).

— Вот бы записать на грампластинку телефонные разносы во время немецких контратак...

— Довольно, довольно, Ольга. — Полина решительно свернула влево. Она шла и видела перед собой добрые, думающие глаза генерала Шкодуновича, который — Галя права — отличался редким природным тактом.

Извилистый ход сообщения прорезал цветущие сады. Когда дивизия вышла к Днестру двенадцатого апреля, то цвели одни черешни, не успев еще выбросить листья, а теперь все было охвачено белым пламенем — и вишни, и яблони, и сливы. От всей этой чистейшей белизны вокруг слезы проступали на глазах. Пышные ветви кое-где свисали в траншею, приходилось осторожно отводить их от лица или пригибаться ниже.

Но чем дальше от реки, тем чаще попадались искалеченные, спаленные огнем кроны яблонь и черешен с перебитыми, пожухлыми ветвями. Щетинистый лужок был сплошь усеян лепестками, до срока опавшими наземь от жарких взрывных волн.

Потом начались аккуратные рядки тонкоствольных молодых вишен с посеченными макушками. Значит, до переднего края совсем недалеко. И, словно в подтверждение, гулко застучал где-то очень близко наш «максим». Сады ответили звонким эхом. Вслед за ними ответил сам батюшка-Днестр, но погуще, посолиднее — будто стреляло несколько пулеметов.

Наконец Полина вышла на уютную полянку, где ее встретил начсандив подполковник Лихоносов.

— Будете располагаться тут, — объявил он. — Землянка для вас готова.

Она привычно осмотрелась. На опушке густого орешника стояли рамочные ульи — два красных, один желтый, два синих. Ну, чем не рай!..

Девушки взялись устраивать перевязочный пункт в большой землянке под двойным накатом из старых бревен — в ней остро пахло свежей глиной.

Командовала всеми приготовлениями Мелешко, по праву хирургической сестры. Полина не вмешивалась: она знала, что Галина сделает все лучшим образом. Сильная, ловкая дивчина была рождена для полевой хирургии; жаль только, что не успела до войны закончить институт.

Немало уже спасли они солдат и офицеров. Разумеется, чудес на свете не бывает: против тяжелых ранений, особенно в живот, они оказывались бессильными. Но многие из тех, кто прошел через санбат — главный перевал между смертью и жизнью, — навсегда запомнили их руки. Еще ни на одной войне и ни в одной армии медики не находились так безотлучно под огнем. И Полина гордилась этим.

Южные вечера обходятся без сумерек. Едва закатилось солнце где-то там, за Кишиневом, как уже сгустились тени до жгучей черноты. Отоспавшись за день, немецкие осветители театра военных действий приступали к своей работе. Над прибрежным лесом, над виноградными косогорами взмывали к небу длиннохвостые ракеты. Достигнув зенита, они зависали в вышине и, дробясь, пощелкивая, знобким светом обливали землю. Чего бы ни касался их странный свет: лица человека, верхушки дерева, речного стрежня, — все теряло живые краски. Видно, самим немцам надоедал этот мертвящий свет, и они начинали забавляться каскадами цветных ракет. Тогда делалось повеселее от фейерверка над плацдармом. Вот и сейчас Полина стояла около землянки, наблюдая за бесконечной игрой огней в бессарабском небе. Из-за реки послышалось тарахтение наших «кукурузников» по небесному тряскому проселку. Она подумала, что и за штурвалами этих, работящих тихоходов, которые громко именуются ночными бомбардировщиками, тоже сидят храбрые девчонки скороспелой осоавиахимовской выучки... Самолеты прошли низко над головой, развернулись вдоль светящегося пунктира и забросали немцев взрывчатой «карамелью». Немцы хватились поздно, не сразу прекратили свою иллюминацию. «Кукурузники» спокойно отбомбились, легли на обратный курс.

Полина вдоволь надышалась волглым, пряным воздухом и спустилась вниз по сыпучей земляной лестнице. Девчонки сладко спали на топчанах, что были привезены для раненых. Она разделась, положила пистолет под телогрейку, давно заменявшую ей пуховую подушку, и в ту же минуту забылась в глубоком окопном сне.

Чуть свет немцы открыли сильный артиллерийский огонь. После первого же залпа Полина вскочила, окликнула девчат. Ах, как неохота подниматься в такую рань, тем более на войне, где возвращение к яви всегда разочаровывает. Но ничего не поделаешь, надо вставать.

— Наверное, атака, — сказала Полина.

— Почему именно атака? — сонно отозвалась Ольга. — Может, просто немецкое гутен морген.

— Нет, атака.

— Вам бы, товарищ капитан, командовать полком.

— С тобой не справляюсь.

— Черти в лягушечьих мундирах, не дали досмотреть такой сон!

— После войны досмотришь, — сказала Галина.

— Тогда я обойдусь и без красивых сновидений.

— Какая самоуверенная, — сказала Люда Иванова, которая все больше отмалчивалась, слушая других.

— Да уж только бы бог помиловал...

Ольга не договорила: неподалеку трескуче загремела череда разрывов, сухие бревна на потолке заиграли наподобие ксилофона.

«Вечно достаются нам эти лужайки, — огорчилась Полина. Она знала по собственному опыту, что немцы не оставят в покое ни одну лесную поляну, считая, как видно, что на каждой из них непременно должна находиться русская батарея. — Сами любят устраиваться на полянах, потому и засекают у нас в тылу любой открытый луг, чтобы распахать его снарядами».

Артналет продолжался минут пять. И после малой паузы на передовой разгорелась та сплошная, неистовая пальба, которой обычно встречают атакующих.

— Вы не ошиблись, товарищ капитан, — с досадой заметила Ольга.

Немецкие атаки следовали одна за другой, перемежаемые короткими, но массированными огневыми налетами по всему плацдарму. До восхода солнца гренадеры успели трижды побывать в «нейтральной», зоне и каждый раз, несолоно хлебавши, откатывались назад, к обжитым траншеям.