Провинциал, о котором заговорил Париж - Александр Бушков

Д'Артаньян, как любой выросший в деревне, имел некоторый опыт в общении с прелестницами, склонными позволять мужчине вольности. Правда, опыт таковой был им приобретен на лесных полянах, в стогах сена и заброшенных строениях, так что он впервые оказался наедине с лишенной предрассудков дамой в натуральной спальне, на широкой постели с самым настоящим балдахином. Но это, в общем, дела не меняло, и он приложил все усилия, чтобы следовать на сей раз не родительским заветам, а наставлениям синьора Боккаччио, благо эта ситуация, пришло ему в голову, словно была взята прямиком из бессмертного «Декамерона». А это свидетельствовало, что изящная словесность и жизнь все же теснее связаны меж собой, чем это кажется иным скептикам.

К сожалению, пришлось очень скоро признать, что его опыт не так богат, как представлялось доселе. Кое-какие уроки, преподанные ему очаровательной и пылкой нормандкой, это, безусловно, доказали, приведя в восторг и некоторое оторопение. Похоже, свою фантазию он зря считал такой уж бурной — прекрасная парижанка, руководя событиями без малейшего смущения, ввергла гасконца в такие шаловливые забавы, что он, повинуясь дразнящему шепоту и нежным опытным ручкам, сам себе удивлялся, проделывая то, что от него требовали, и, в свою очередь, подвергаясь не менее удивительным атакам. Черт побери, так вот каковы нравы в Париже! Куда там беарнским резвушкам с их неуклюжей прямотой…

К сожалению, самые приятные вещи обладают свойством оканчиваться. Настал момент, когда столь упоительные забавы пришлось прервать по причинам отнюдь не духовным, а самым что ни на есть земным, — и д'Артаньян блаженно вытянулся на обширной супружеской постели, держа в объятиях обнаженную прелестницу так, словно имел на это все законные права.

«Гром меня разрази, — подумал он в блаженной усталости. — Положительно, везет так, что жутко делается. Ну никаких тебе препятствий на дороге, одни достижения. Вот так вот поневоле задумаешься: а что, если трактирщик из Менга был прав и сходство мое с королевским профилем на монете отнюдь не случайное? Что, ежели… Прах и преисподняя! С одной стороны, конечно, некрасиво и даже грешно подозревать собственную матушку в недостаточной добродетели… с другой же… Персона короля, как известно, возвышается над всеми установлениями и правилами приличия, ибо монарх сам определяет, что считать добродетелью, а что — пороком. Недалеки те времена, когда люди еще указывали с гордостью в официальных бумагах титул вроде: „Сякой-то, королевский бастард… [4] “ Нет, а вдруг? Как бы это узнать дипломатичнее? Не обретался ли в наших местах великий Генрих? Не может же так везти сыну простого захолустного дворянина…»

— Вы не уснули, мой рыцарь? — нежным голоском осведомилась Луиза.

— Помилуйте, — спохватился д'Артаньян. — Какой гвардеец может уснуть, пребывая в подобном обществе? — И осведомился с хорошо скрытым беспокойством: — я надеюсь, Луиза, вы не разочарованы?

— Вы очень милый мальчик, д'Артаньян, — ответила прекрасная нормандка. — И я не сомневаюсь, что под руководством опытной учительницы вы еще станете по-настоящему опасны для дам…

Пока д'Артаньян обдумывал ее слова, пытаясь догадаться, что здесь от комплимента, а что — от той дерзости, на которую всегда имел право слабый пол, Луиза мечтательно протянула:

— Д'Артаньян… Как вас назвали при святом крещении?

— Шарль, — сказал д'Артаньян. — Собственно, если уж стремиться к точности, то мое полное имя звучит как Шарль де Батц д'Артаньян де Кастельмор…

Вообще-то, он не стремился к предельной точности, а потому не стал добавлять, что Батц и Кастельмор, собственно, давно уже представляют собой пришедшие в совершеннейший упадок клочки земли, дикие пустоши, единственным достоинством которых осталось то, что они дают владельцу право на соответствующие титулы… В конце концов, скрупулезность — качество стряпчего, а не дворянина, не правда ли?

— Шарль д'Артаньян… — тем же мечтательным голосом произнесла Луиза. — Луиза де Батц д'Артаньян де Кастельмор… Право, это звучит гораздо более звучно и красиво, нежели Луиза де Бриквиль…

На всякого мужчину, даже самого неискушенного, любая тень подобных намеков испокон веков действовала, как рев охотничьего рога на пугливую дичь. А потому д'Артаньян, тревожно встрепенувшись, поторопился напомнить:

— Прелесть моя, но ведь помянутый де Бриквиль — ваш законный супруг… Перед Богом и людьми…

— Ах, милый Шарль, если бы еще перед лицом этой вот постели… Стыдно вам признаваться, но свои законные супружеские права мой дражайший супруг берется осуществить форменным образом пару раз в год — и если бы вы знали, как кратки и скучны эти редкие свидания! Никакого сравнения с вами, дорогой Шарль, уж вы-то знаете, как ублажить даму… Нет, вы в самом деле полагаете, что я была бы вам плохой женой? Я молода, смею думать, красива и отнюдь не бедна… И к тому же дворянского рода…

«Караул! — в совершеннейшем смятении возопил про себя д'Артаньян. — Меня, кажется, хотят окрутить?! Черт, окно высоко над землей, да и пожитки остались в комнате…»

— Неужели, милый Шарль, я вас напугала? — невинным голоском поинтересовалась Луиза, шаловливо давая волю рукам. — Ну что такого страшного в моем предложении?

— Однако ваш муж пребывает на этом свете в полном здравии… Позвольте вам напомнить, Луиза, что по законам королевства двоемужие, как и двоеженство, карается виселицей, на коей придется болтаться и «пособнику», как выражается судейская братия, то есть мне…

— Помилуйте, Шарль, к чему упоминать о таких ужасах? — рассудительно прервала Луиза. — Вы так храбры и ловки… Что вам стоит, вызвав де Бриквиля на дуэль, сделать меня вдовой?

— Черт побери, это просто еще один способ попасть на виселицу, столь же надежный…

— Ну, не преувеличивайте, Шарль! В Париже ежедневно случается столько дуэлей со смертельным исходом… А кара постигает виновных в исключительно редких случаях. У вас наверняка найдутся заступники при дворе… И вообще, я не тороплю вас сделать это немедленно. Просто поставьте перед собой такую задачу…

— Непременно, моя радость, непременно, — торопливо заверил д'Артаньян, радуясь некоторой отсрочке.

— В конце-то концов, все может решиться и более естественным образом, — проворковала ему на ушко Луиза. — Бриквиль, как многие брюзги и скряги, пренебрегающие к тому же супружеской постелью, страдает регулярными разлитиями желчи, и лекарь по секрету мне сообщил, что следующий удар может оказаться роковым…

«Господи Боже и Пресвятая Дева Мария! — взмолился про себя д'Артаньян, не на шутку устрашенный подобной перспективой. — Молю вас: в неизреченной милости вашей пошлите долгие годы жизни де Бриквилю… тому Антуану де Бриквилю, что держит меблированные комнаты на улице Старой Голубятни в Сен-Жерменском предместье… Чтобы уж никакой ошибки не случилось…»