Тайна замка Аламанти - Клод Фер

Мама с переселением в деревню потеряла бессмертие, а это значит, что стала она обыкновенным ребенком, который стал расти — и через десяток лет превратилась в прекрасное юное существо, которое откровенным огнем своих широко распахнутых глаз привлекла внимание парней нашего села, потом моего отчима и, наконец, моего отца со всеми вытекающими последствиями в моем лице.

— Едва обрела она смертную душу, — закончил Лесной царь. — как забыла о нас и о годах, которые провела рядом с нами. Таков закон.

Безусловно, мудрый закон. Юное существо могло проговориться о своем прошлом, обмолвиться — и тем самым не только вызвать смятение в душах крестьян, но и привести девочку на костер. Ибо мать наша церковь в борьбе с язычеством считает лучшим средством очищения именно огонь.

1560 год от Рождества Христова.

— Твой отец поступил с нашей девочкой дурно, — сказал Лесной царь. — И мы за это разгневались на него. Беды, обрушившиеся на ваш род после этого, — наших рук дело. Но вдруг он удочерил тебя — и тем самым смыл часть вины со своего черного сердца. Мы хотим знать теперь: благодарна ты ему?

— Да, — ответила я твердо, ибо мне показалось в тот момент, что от моего ответа зависит судьба графа.

— Ты — хорошая девочка, — сказал тогда Лесной царь. — И как бы нам хотелось, чтобы ты заменила свою маму. Но, к сожалению, уже поздно.

— Почему? — удивилась я.

— Если бы в тот раз — после твоей схватки с волчицей — тут не оказалось Антонио, я бы вышел к тебе и все объяснил. Твое сознание было еще чисто, как рождественский снег, и ты имела душу, равную душе любой из моих фей. Но пришел Антонио — и вы вместе вернулись в деревню. А там тебя признал отец — и… словом, дальше ты и без меня все понимаешь.

— Нет, — возразила я. — Объясните.

— Он научил тебя думать не сердцем, а умом, научил физике и наукам взаимосвязей со Вселенной. Ты перестала быть нашей, ибо в тебе проявилось много просто человеческого. А человек — существо несовершенное, он не может жить одновременно и логикой, и чувствами. Ты можешь стать великой смертной, но стать одной из бессмертных тебе не дано. Этот человек, — кивнул Лесной царь в сторону ступней Антонио, по-прежнему торчащих из-под кустов, — повинен в том, что ты не стала феей. Но умер он не поэтому.

— А почему?

— Он нарушил естественный ход вещей — и стал лишним в этом мире.

— Но он… любил меня, — возразила я.

— То была не любовь, а страсть, — возразил Лесной царь. — Несколько месяцев одиночества сорвали с него маску, обнаружили истинную цену его чувства.

Я вспомнила зачем я шла в лес и как дала понять о своем желании кузнецу.

— Ты права, девочка, — согласился Лесной царь. — В тебе созрела женщина — и ты, как сочный сладкий плод, не только манишь к себе, но и сама желаешь быть съеденной. Но Антонио — не твой мужчина. И едва только ты сама поняла это, волк защитил тебя от насилия. С этого момента он — твой верный раб. Куда бы ты не пошла, он будет следовать за тобой, оберегать тебя.

Я представила присутствие волка в своей спальне, и внутренне содрогнулась.

— Он — твой раб, — повторил Лесной царь. — Ты вправе приказывать ему где и когда находиться. А теперь прощай, девочка. Ты не забудешь эту встречу. Но постарайся никому не рассказывать о ней.

С этими словами Лесной царь исчез. Просто исчез — был только что передо мной, приподнял правую руку в прощальном жесте — и исчез, будто его и не было на поляне.

Лишь волк крепко стоял на лапах, будто вросши в землю, и являл собой доказательство того, что седобородый человек в прозрачном, как кисея, зеленом одеянии действительно только что был здесь и действительно со мной разговаривал.

Я оглянулась в сторону орешника — грязные ступни Антонио по-прежнему торчали из-под обремененных плодами веток.

1566 год от Рождества Христова. Леонардо не знал о том, что я — дочь бывшей феи, что меня взял под защиту Лесной царь, что никому на этой земле нельзя обижать меня. Он просто не мог знать этого!

И, тем не менее, сей отпрыск славного мерзостями и негодными поступками рода, сей племянник своей сыноубийцы-тетушки Екатерины, сей потомок известных на всю Италию клятвопреступников и злодеев, сей истинный Медичи не тронул меня, не познал моего тела, хотя и я, и все гости его, и все слуги видели, как он жаждал обладать моим телом, как хотел он познать то, что супруг мой ему подарил, не потребовав взамен ни виноградников, ни мельниц, ни ремесленных мастерских, отдал меня просто так, от щедроты души своей, видел, что сама я жаждала отдаться ему с такой благодарностью, что могла бы и доплатить… да что там доплатить?., я бы отдала ему все свое состояние, состояние мужа в придачу за то, чтобы он обнял меня, прижал к груди и… хотя бы поцеловал…

Но Леонардо прошел со мной через комнаты, держа мою руку на сгибе своей, торжественно и чинно, усилием мышц удерживая меня от попыток прикоснуться к своему любимому. Дрожащим от возбуждения и вожделения голосом он описал достоинства едва ли не каждой комнаты своего дворца, называя немыслимые цены за приобретенные им картины, гобелены, античные монеты, скульптуры, пока мы не остановились в дверях какой-то крохотной полутемной комнатки с узкой кроваткой, покрытой серым одеялом из валеной овечьей шерсти.

— Это — моя спальня, — сказал он.

Голос его был глухой, дышал Леонардо тяжело. Я прямо чувствовала, как он сдерживает себя, чтобы не схватить меня в охапку и не бросить на это убогое ложе, сразу ставшее для меня самым прекрасным из всех в мире кроватей.

Ответные чувства так всколыхнули меня, что я рванулась навстречу Леонардо…

… но властная рука прекратила движение, не дав ему как следует начаться. Между нами словно выросла металлическая стена.

Я задохнулась от обиды и гнева, хотела вырваться из зажавших мою ладонь тисков. Но Леонардо не отпустил мою руку, сказав тихо и нежно:

— Прости…

Он опустил мою ладонь на живот и провел ею чуть ниже. Там было нечто колокольнеподобное и вибрировало от возбуждения так, что в голове моей зашумело, но голос его — холодный и бесстрастный — проговорил:

— Все для тебя готово… И нельзя. Прости, София…

Я с силой вырвала свою руку из его руки, и помчалась прочь, не видя перед собой ничего, пока не оказалась посреди освещенного многими огнями зала, полного людей в масках, танцующих тарантеллу и смеющихся.

Кто-то схватил меня за руку и вовлек в хоровод.

— Какая прелестная маска! — крикнул кто-то другой — с толстым красным носом, в клетчатом костюме и острым белым колпаком на голове — мне в лицо. — Что прячется за ним? Откройся, красавица!