История Византийской империи. Том 1 - Федор Успенский

Открыто приверженцем старой языческой религии Юлиан выступает после провозглашения его императором. Находясь на пути к Константинополю летом 361 г., он писал, между прочим, своему другу философу Максиму: «Мы служим богам открыто, сопутствующее мне войско предано их культу{14}. Мы публично приносим в жертву быков и многими гекатомбами воздаем богам благодарность» Любопытно небольшое замечание в конце того же письма к характеристике Юлиана: «Боги повелевают мне во всем наблюдать по возможности святость, и я охотно повинуюсь им». Личная чистота и до аскетизма доходящая воздержанность и нравственная дисциплина – это было всегдашним правилом Юлиана, от которого он не отступал. Он не только титуловался pontifex maximus, но и старался на самом деле стать во главе культа. Ежедневно утром и вечером он совершал жертвы солнцу и, чтобы никогда не лишать себя этого, приказал устроить жертвенник в самом дворце. Где бы он ни находился, прежде всего наблюдал праздничные дни языческого календаря и был крайне недоволен, если при храмах не находил торжественной службы и богатых жертвоприношений. Любил сам носить дрова к жертвеннику, подводить жертвенное животное к алтарю, изучать внутренности и по ним узнавать волю богов. И все это не было формой, а глубоким убеждением, которое, впрочем, находили слишком неуместным даже близкие к нему люди{15}.

По мысли Юлиана, империя должна была быть разделена в церковном отношении на более или менее обширные области, подчиненные верховным жрецам или архиереям. Сохранилось несколько законоположений этого рода и писем императора, которые характеризуют его церковную политику.

Входя во все подробности культа, как подлинный pontifex maximus, Юлиан так рисует идеального жреца: он должен беречься не только постыдных дел, но и остерегаться непристойных слов Жрецу Юлиан запрещает читать Архилоха, Иппократа и избегать древних комиков. Вместо того ему следует изучать гимны богов, заниматься благотворительными делами, чем так искусно пользуются нечестивые галилеи, агапами привлекая в свою секту неопытных. В особенности широко нарисована его религиозная политика в письме к верховному жрецу Галатии по имени Арсакий, составленном в 362/63 г.{16}

«Эллинизм еще не делает тех успехов, каких мы желали, из-за небрежности нашей. Боги посылают нам прекрасные блага выше наших желаний и надежд. Ибо кто прежде мог мечтать о такой громадной перемене? Зачем же мы остановились на мысли, что этого достаточно, и не подумаем о том, какие средства способствовали успеху нечестивой веры (την άδεότητα): благотворительность к чужестранцам, попечение о гробах мертвецов и притворная чистота жизни. Каждую из этих добродетелей нам следует осуществлять с особым вниманием; и не тебе только одному следует быть таковым, но и всем жрецам Галатии. Стыдом или убеждением побуждай их к добродетели, иначе лишай их священных должностей, если они с женами и детьми и служителями не служат примером богопочтения и если не удерживают своих служителей, детей и жен от нечестия по отношению к богам и предпочтения галилейской веры эллинству. Наблюдай, чтобы жрецы не посещали театра, не ходили в питейные дома и не участвовали в каком предприятии или занятии низком и постыдном. Кто будет исполнять требования, поощряй; ослушников же гони с мест.

В каждом городе устрой достаточное число странноприимных домов, чтобы чужеземцы воспользовались нашим гостеприимством, и не только те, которые принадлежат к нашей вере, но все, кто нуждается в помощи. Мной приняты меры относительно средств к содержанию. Ежегодно на всю Галатию будет отпускаться 30 000 модиев жита и 60 000 ксе-стов вина; пятая доля из этого назначается для бедных и для служащих при жрецах, остальное в пользу иностранцев и нуждающихся. Ибо стыдно подумать, что между иудеями нет нуждающихся, и что нечестивые галилеи содержат и своих, и наших, а наши оказываются лишенными помощи от своих. Внушай приверженцам эллинизма вносить свою долю на эту общественную потребность и приучай эллинские поселения приносить в пользу богов начатки плодов и старайся, чтобы все эллинствующие учились благотворительности, объясняя им, что к этому издавна направлены мои заботы. Не ходи часто в дом правителей области, чаще сносись с ними письменно. При посещении ими города никто из жрецов не выходит навстречу, но когда они входят во храм, встреча бывает в притворе. Ни один воин не может войти с ними внутрь храма. Как скоро кто вошел в священную ограду, становится частным лицом. Ты один имеешь власть в храме, – таков божественный закон. Я готов помочь жителям Пессинунта, если они умилостивят матерь богов. Не оказывая ей почтения, они не только заслуживают порицания, но и нашего нерасположения. Итак, сообщи им, что если они желают от меня милости, то должны всенародно поклониться матери богов».

Таково же еще письмо архиерею Феодору{17}, назначенному главным жрецом в Азии: «Я хочу поручить тебе дело и мне дорогое, и для всех весьма важное, именно – главное начальство по всем религиозным учреждениям в Азии, епископскую власть над жрецами в каждом городе и право суда над ними. Первое качество, какое требуется в этом положении, это – мягкость, доброта и человеколюбие по отношению к достойным…» В этом письме важно место, где говорится о противоположности язычества и христианства. «Замечая, что божественные законы со временем пришли в пренебрежение и в уничтожение вследствие возобладания богатства и роскоши, я пришел к убеждению, что следует озаботиться восстановлением их с самого основания. Видя господствующую у нас холодность по отношению к религии, я глубоко страдал при размышлении об этом. В то время как приверженцы ложных учений оказываются так ревностными, что готовы пожертвовать за свою веру жизнью, выносить всякую нужду и голод, лишь бы не вкусить от свинины или от удавленины, мы же оказываем такую холодность к богам, что совсем забыли отеческие законы…»

Юлиан вскоре заметил, что возвращение к паганизму идет не так быстро, как он рассчитывал, и как уверяли его друзья. Даже в глухих местах, например в Каппадокии, где язычество, казалось, всего менее затронуто было новыми идеями, Юлиан нашел много христиан. «Умоляю Зевсом, – пишет он к философу Аристоксену, – приходи к нам в Тиану и укажи нам в Каппадокии настоящего эллина (т.е. язычника). Доселе я вижу только несогласных приносить жертвы богам и немногих желающих, но которые не умеют взяться за дело»{18}. То же малое одушевление по поводу открытия языческих храмов встретил он в больших городах, например в Антиохии и Александрии. До некоторой степени он мог еще питать надежду на то, что обширная организация благотворительности по образцу христианских общин и государственная помощь, оказываемая преимущественно перед христианами язычникам, помогут торжеству его плана, но вскоре он должен был убедиться, что на стороне христиан более твердости, самопожертвования, готовности переносить всяческие лишения, а на стороне приверженцев языческого культа – холодность, равнодушие и недостаток одушевления.

Трагизм в деятельности Юлиана и начинается с той поры, когда он понял, что ему придется встретить на пути к осуществлению своей задачи непредвиденные препятствия. Сознание этих трудностей раздражало его и лишало равновесия, он забывал тогда основное правило своей религиозной политики: не насиловать убеждения и не идти против справедливости, и позволял себе такие меры, которые характеризуют религиозный фанатизм и крайнюю нетерпимость к тем, кто держится иных убеждений. Предполагая – и не без основания, – что в христианском клире находится главное препятствие для торжества его задушевной идеи, Юлиан не щадил средств, чтобы унизить наиболее популярных епископов (Афанасий, Тит из Востры), объясняя их твердость лишь низменными эгоистическими побуждениями.

Наиболее ярким выражением его раздражения служит письмо к жителям Востры{19} от 1 августа 362 г., где повелевается изгнать их епископа: «Мне бы казалось, что представители галилейской религии должны питать ко мне больше благодарности, чем к моему предшественнику. Ибо при нем многие из них подвергались изгнанию, преследованию и темничному заключению, и даже множество так называемых еретиков было погублено, именно в Самосате, Кизике, Паф-лагонии, Вифинии и Галатии и во многих других областях до основания разрушены целые деревни. В мое же царствование напротив: изгнанные возвращены из ссылки, лишенные имущества получили все свое назад по нашему закону. И, тем не менее, они доходят до такого бешенства и безумия, что в раздражении пользуются всевозможными средствами, чтобы производить смуту в народе, противясь богам и не повинуясь нашим человеколюбивым законам. Мы не позволяем никого из них против воли приводить к жертвенникам и провозглашаем громко, что кто желает участвовать с нами в омовениях и жертвах, должен сперва принести очистительную и умилостивительную жертву богам. Народ, обольщаемый клириками, волнуется. Ибо те, которые господствовали доселе .., упорно отстаивают прежние права: право суда, писания завещаний, присвоения чужих наследств, и для удержания за собой всего они пользуются всеми мерами, чтобы волновать народ и доводить его до возмущения. Посему мы постановили объявить всем димам посредством настоящего приказа, чтобы они не делали смут по внушению клириков и не оказывали неповиновения властям. Мы позволяем им делать собрания и совершать обычные молитвы.